Валерий Лебедев: Смерть самурая Самураи — торжественный обряд самоубийства (Номер 5 (16) от 5 марта 2004 г.)
[окончание, начало в № 3 от 06 февраля 2003 и № 4 от 20 февраля 2003]
Душевное равновесие являлось идеалом бусидо, поэтому самурайская этика возвела этот принцип в ранг добродетели и высоко его ценила. Яркой иллюстрацией способности к самоконтролю самураев является обряд харакири, о чем уже говорилось. Но повторю: самоубийство через вскрытие живота считалось среди самураев высшим подвигом и высшим проявлением личного героизма.
Чем более короткой оказалась жизнь, тем более прекрасной она была. В качестве аналогии обычно приводилось цветение вишни-сакуры, опадание лепестков розы, испарение капель росы с поверхности листа при утреннем солнце. Так все красиво — и так мимолетно. Краткая жизнь, завершенная исполнением долга и смертью ради императора, особенно путем сэппуку, была поистине эстетически прекрасной.
Только в Японии была возможна книга “Самоучитель воспитания для смерти за императора”. Летчики-камикадзе перед вылетом благородно сидели, возвышенно пили согретое сакэ, вежливо говорили о великом счастье скорого ухода с мягкой улыбкой исполненного долга. Кто пообразованней, цитировал строки из буддийского канона о бренности всего сущего, об иллюзорности реальности, о великой искусительнице майе (нечто вроде миража, фата-морганы). С добавлением чисто японских красивостей о “вечности в чашечке цветка”. Камикадзе мечтали об этом с такой же страстью, как русский о скорой выпивке.
“Путь самурая есть одержимость смертью. Подчас десятеро противников не в силах одолеть одного воина, проникнутого решимостью умереть. Великие дела нельзя совершить в обычном состоянии духа. Нужно обратиться в фанатика и пестовать страсть к смерти. К тому времени, когда разовьётся в человеке способность различать добро и зло, может быть уже слишком поздно. Для самурая надо всем довлеют верность господину и сыновняя преданность, но единственное, что поистине нужно ему, — одержимость смертью. Если одержимость смертью достигнута, верность господину и сыновняя преданность придут сами собой” — гласит “Сокрытое в листве”.
Смерть превратилась в высшую форму добродетели. Оскорбивший добродетель должен погибнуть. Не сумевший отстоять добродетель — тоже должен погибнуть. Это так же нормально, как восход солнца и наступление ночи, как любой закон природы. Поэтому кровавая вендетта и массовые избиения вражеских солдат были для самурая так же естественны, как и массовые самоубийства в связи с поражением или индивидуальное харакири.
И вот может показаться, что армия, состоящая из самураев, должна с легкостью разбивать любую другую армию. Что ей просто суждено завоевать весь мир. Кто может сопротивляться бесстрашному и бесстрастному буси, который с одинаковым наслаждением убивает сам или сам умирает? Ведь самурай — это совершенный боевой биоробот для убийства, идеальная машина войны.
Но нет, ничего подобного. К примеру, в 1592 году армия сегуна Хидэёси вторглась в Корею и за несколько недель захватила Сеул; однако уже на следующий год они были отброшены назад более сильной армией Китая. Хидэёси упорствовал и не сдавался до последнего поражения и вывода войск из Кореи в 1598 году. В том же году он умер. Хотя должен был бы сделать себе харакири, чтобы смыть позор поражения. Не успел, как видно.
Маленькая Корея потом была присоединена к Японии (в 1910 году). Позже легко, как нож в масло, вошли японские войска в 30-х годах ХХ века в рыхлый желеобразный северный Китай, раздираемый гражданской войной, и даже основали там свое марионеточное государство Манчжоу-Го, которым управлял до 1945 года последний китайский император Пу И.
Уж и позверствовали они в Китае! Это на европейский взгляд. Сами китайцы тоже ведь именовали смерть белой радостью, так что ничего необычного не заметили. Как бы очередная зима, идет снег, белая радость. Не заметили даже убыли населения, так как никакой демографической статистики не имели. Но все эти самурайские победы были так кратковременны… Как жизнь самурая.
Итак, каким образом получилось, что самураи, эти совершенные биороботы, эти устройства для уничтожения врага, притом же без страха собственной смерти и даже с желанием оной, не побеждали солдат противника, которые и сами были не столь кровожадны, и не только не стремились к свой смерти, но всячески ее избегали. Сидели по окопам, ползали по-пластунски, скрывались в танках и прятались в убежищах. То есть вели себя трусливо, недостойно воина и вообще подло. Замаскируется под кучу листвы, а потом как стрельнет! Низкий человек!
Самураи шли в бой радостно. Хотя никогда не шутили. Смех, розыгрыши, юмор противопоказан бусидо, настоящему пути воина. Потому радость самурая в бою проявлялась не в шутках (в мирной жизни они тоже не шутили, ибо даже не знали, что это такое), а в легкой улыбке на губах, с какой он ловил своим сердцем пулю жалкого и низкого человечишки, который даже и помыслить не мог, в силу своей подлой природы, о благородном и эстетически прекрасном харакири.
Во время войны американцев с Японией на Тихом океане (пишет Николай Федянин в “Новой газете” в рецензии на фильм мастера японского эротизма Нагиса Осима “Табу”), психолог Маргарет Херманн по просьбе военных написала книгу о японском национальном характере. Книга называлась просто — “Хризантема и меч”. Херманн говорит о том, что два эти слова лучше других описывают менталитет нации, два полюса сознания японцев. И всегдашнее колебание. На одной чаше весов — вдохновленное созерцание красоты, на другой — лишенная слов, да и вообще всего человеческого, холодная, яростная жестокость.
Когда я читал воспоминания Константина Симонова, который участвовал в переговорах с японцами по результатам сражений на Халкин-Голе (лето 1939 года — японцы намеревались захватить Монголию, а советский Старший брат вступился) и страшного поражения храбрых самураев, то обратил внимание на то, что японские представители все время говорили о трупах своих солдат, которых просили выдать японской стороне. По словам Симонова, только и слышалось: трупы, на трупах, при трупах, рядом с трупами, вместе с трупами. Дескать, хорошо бы получить трупы с саблями (как бы самурайскими мечами), которые были на трупах, рядом с ними, около, и пр. Вместе, в общем. И ведь славных самураев разбили не какие-то мощные армии, а советские войска, по которым только что прокатился страшный вал сталинских чисток, и армия была ослаблена обезглавливанием своих командиров, что произошло без всякого харакири и приличествующего этому неподражаемому обряду красоты и почета. Как тогда пели: “И летели наземь самураи под напором стали и огня”.
Почему же неустрашимый самурайский дух дал сбой? Может быть, дело в амуниции самурая? Конечно, форма солдат императорской армии была уже совсем не похожа на традиционный покрой самурайской одежды — какие-то немыслимой ширины шаровары, на зависть запорожским парубкам, кимоно (вроде халата), накидки с пеньковыми декоративными крыльями на плечах… Да еще все это расписано фамильными гербами. Очень импозантно. Но воевать в этих шальварах да кимоно, путаясь в складках, все равно как бородатому боярину сражаться в своей шубе до пят и рукавами до пола.
— Сержант, я в этой одежде похож на пугало!
— Это хорошо. Солдат должен устрашать врага!
Одежда — это, конечно, не главное. Почетно и величественно, но весьма проигрышно. Так или иначе, но Япония до официального запрета сословия самураев в 1867-68 гг. (реформа Мэйдзи) не проявила себя как военная держава.
Вот еще важный момент: половой вопрос. Если японцы хоть в какой-то степени унаследовали мощную сексуальную энергетику китайцев (доказательство — численность населения Китая), то на него нужно было бы давать ответ. Если у самураев вся жизнь подчинена подготовке к битвам и смерти, то как быть с древним инстинктом, который никто не отменял специально для самураев? Семья, согласно бусидо, самураям не возбранялась. Более того, вскоре после окончания самурайского “высшего учебного заведения” (в 15 лет) молодой самурай проходил обряд инициации, в который входил так называемый пробный брак (японское изобретение, хотя есть и у папуасов) — церемониальное сожительство со своей невестой (хода-авасэ). И все-таки семья — не для самурая. Все время в тренировках на мечах и стрельбе из лука, всякое японское самбо, да в придачу вполне возможная ранняя смерть… Но половой вопрос-то требовал ответа! Ответ находился прямо в походе. Для этого достаточно было двух самураев. А их было гораздо больше, так что еще и выбор большой.
Давненько этот способ в Японии был найден. Независимо от Европы. И даже получил яркое воплощение в литературе. К примеру, у Ихара Сайкаку (1642-1693), который считается одним из крупнейших писателей Японии.
Но… не кроется ли и в этом причина поражений самураев? Все-таки любовь при всей самоотдаче ради смерти за императора и бесстрастному лицу для самурая оказывалась очень важным делом. А вдруг нежные чувства к боевому другу-любимому одолевали чувство любви к императору? Разве ж это не могло снизить беззаветную преданность микадо и осадить напор для скорейшего достижения собственной смерти?
Да, форму самураев заменили. И время для создания своей семьи с женщиной увеличили. Но самурайский дух остался. Сама идеология самурайства не способствовала развитию военного искусства. И особенно — военной техники. Да и науки заодно. А зачем, если отработана техника харакири? Притом давно и надежно. Не было ни одного случая, чтобы после правильного харакири самурай выжил. Одно это должно было бы устрашать врагов. Но враги были очень тупые и многого не понимали. Они конструировали самолеты, танки, авианосцы. Дабы трусливо прятаться в них от бесстрашных и благородных воинов микадо, которых нельзя было напугать какими-то железяками западных варваров. А самураям все эти ухищрения вроде радаров или самонаводящихся торпед не нужны. Для этого есть лучшие из них — камикадзе.
Это, конечно, гипербола. Были у японцев и самолеты, и танки. И корабли — особенно. Но… не того качества. И тактика, и само умение управлять этими машинами сильно уступали западным войскам. И даже советским. Японская техника в смысле военных машин и техника управления этими машинами заметно уступала технике совершения харакири. И самурайскому несгибаемому боевому настрою. Ибо, скажем, уклониться от идущего в лоб самолета считалось неприличным. Вообще, тактика обходного маневра, отхода, военной хитрости, маскировки не считалась важной. Не то, чтобы отрицалась, нет, ложные макеты японцы применяли, но… Что-то было в этом постыдное и безобразное. Бросающее вызов эстетике прекрасной смерти. Дух, воля и порыв к величественной и эстетически возвышенной смерти — вот что самое важное. А перебежки да укрытия…
Устрашение врага разноцветными перьями и заплечными крыльями помогало мало. И самурайский дух самопожертвования, и радость смерти за императора не обращал врага в паническое бегство. Враг, трусливо прячась за броней и навесным огнем минометов, обрушивал на неустрашимых самураев тонны снарядов, бомб и пуль. И, о чудо, оказывалось, ничто человеческое, как и людоеду, самураям тоже не чуждо. Невероятно, но факт: ужас начинал стучаться в ледяные самурайские сердца.
Есть очень сильно сделанный американский документальный фильм “Япония в войнах”. Там в подлинных съемках военного времени мы видим налеты камикадзе на авианосец. Американские моряки из всех видов оружия (даже из пистолетов стреляют) устраивают наклонный как бы занавес из снарядов и пуль. Он виден как серая сплошная пелена — такова плотность огня. Камиказде, идя на таран с авианосцем, неминуемо пересекает огневой занавес, и этот стальной экран просто разрезает самолет на несколько частей, которые со страшным взрывом обрушиваются в воду где-нибудь метрах в ста от борта. А как там моряки помогают вылезать своим друзьям-летчикам из трудом севших подбитых и горящих истребителей! Далеко до этого действительно фронтового братства красиво умирающим самураям-любовникам камикадзе.
Вот что записал о событиях на Халхин-Голе японский солдат Накамура в своем дневнике 3 июля 1939 года (эти строки цитирует Г.Жуков в своих “Воспоминаниях”):
“Несколько десятков танков напали внезапно на наши части. У нас произошло страшное замешательство, лошади заржали и разбежались, таща за собой передки орудий; автомашины помчались во все стороны. В воздухе было сбито 2 наших самолета. Весь личный состав упал духом. В лексиконе японских солдат все чаще и чаще употребляются слова: “страшно”, “печально”, “упали духом”, “стало жутко”.
И далее Жуков пишет:
“ Остатки японских войск, захвативших гору Ванн-Наган, были полностью уничтожены на восточных скатах горы в районе спада-реки Халхин-Гол.
Командующий 6-й армией японских войск генерал Камацубара (тот самый, который в свое время был в Советском Союзе военным атташе), видя, как развиваются события, еще в ночь на 4 июля отступил со своей опергруппой на противоположный берег. Отход с поля сражения японского командующего и его окружения так описал в своем дневнике старший унтер-офицер его штаба Отани:
“Тихо и осторожно движется машина генерала Камацубара. Луна освещает равнину, светло, как днем. Ночь тиха и напряжена так же, как и мы. Халхы освещена луной, и в ней отражаются огни осветительных бомб, бросаемых противником. Картина ужасная. Наконец мы отыскали мост и благополучно закончили обратную переправу. Говорят, что наши части окружены большим количеством танков противника и стоят перед лицом полного уничтожения. Надо быть начеку”.
Начеку, чтобы успеть сделать харакири, или чтобы успеть удрать? Пусть и унтером, но описано по-японски красиво. “Луна освещает равнину… ночь тиха и напряженна…” И вот еще — перебежчиков у японцев не было. Тут самурайский кодекс сыграл свою роль.
С точки зрения какой-нибудь теории систем, японская военная машина не соответствовала требованиям максимальной выживаемости, так как имела в конструкции своих элементов (солдат) слишком большую уязвимость. Представьте себе, что ли, компьютер, функциональные элементы которого при всяком небольшом повышении напряжения или встряске, или температурных изменениях включали бы программу собственной деструкции. И не только свою программу, но и в целом в компьютере была бы заложена такая программа, которая бы разрушала самое себя при небольших колебаниях параметров. Я не раз видел устройства, которые ради сохранения ноу-хау имели встроенные программы самоуничтожения при попытках их несанкционированного вскрытия. Снимаешь крышку, а внутри — пых, и все сгорело.
Вот так сгорела и самурайская Япония.
Глава третья САМУРАЙ И СМЕРТЬ. Исповедь меча, или Путь самурая
Глава третья
САМУРАЙ И СМЕРТЬ
Несущий смерть
В «Кодексе Бусидо» сказано:
«Бусидо — Путь воина — означает смерть. Когда для выбора имеются два пути, выбирай тот, который ведет к смерти. Не рассуждай! Нацель мысль на путь, который ты предпочел, и иди!»
Он — дар свыше, дар с поэтичным названием «меч Небесных густых облаков», данный богиней Аматэрасу первому земному правителю. Меч — дар, несущий смерть.
Он действительно является одной из трех священных регалий — вместе с бронзовым зеркалом Ята-но кагами и яшмовыми подвесками Ясакани-но Магатома. Меч под названием Кусанаги-но Цуруги.
Сказать, когда появились первые мечи, сейчас уже не так-то просто. Из мифов известно, что легендарный меч Кусанаги-но Цуруги был извлечен богом Сусаноо из хвоста поверженного им дракона. По другому преданию, некто Амакупи, живший в конце VII столетия, придумал разделить обоюдоострый меч на две части: так появилась знаменитая катана. В периоды Яёй (200 г. до н. э. — 300 г. н. э.) и Ямато все оружие воинов хранили в особых постройках и выдавали его буси только в случае нападения неприятеля или же перед военным походом.
В книге «Япония сегодня» сообщается, что самые древние мечи (специалисты называют их дзёкото) были обнаружены в захоронениях периода Кофун (300–710). Они, конечно же, сильно проржавели, но судить о том, как они выглядели раньше, все же можно: у них были короткие прямые лезвия с остро отточенным концом. Воины ими еще не рубили своих противников, а только кололи. Кстати, подобный меч периода Кофун, меч с кольцом, или канто-но тати, был у главного героя в анимэ «Принцесса Мононокэ». А вот характеристики одного из наиболее известных мечей той эпохи, который по сей день хранится в храме Хорюдзи в провинции Ямато: длина клинка — 60,7 см, ширина у основания — 2,2 см, хвостовик — 10 см.
Наиболее «популярны» мечи стали во второй половине периода Хэйан (782—1184). С мечами этого периода связаны многочисленные легенды, они веками терялись, а затем находились вновь самым что ни на есть чудесным образом. Ими убивали врагов, разбойников и даже демонов. Наиболее известный и лучший меч Японии, под названием Додзигири, означающий в переводе с японского языка «Разрубатель Додзи», был выкован кузнецом Ясуцунэ в начале IX века.
В «Кодексе Бусидо» сказано:
«Однажды какой-то человек спросил: „Что есть смерть?“ И получил ответ коротко-сложенными стихами: „В жизни все фальшиво, есть только одна истина и эта истина — смерть“».
«Смерть посещает всех: великих и малых. Смерть настигает вас, не считаясь с тем, подготовились вы к ней или нет. Но все люди подготовлены к факту смерти. Однако вы склонны думать, что переживете всех. Это вводит в заблуждение и вас, и других. Смерть подкрадывается к вам, прежде чем вы об этом узнаете. Встречая смерть, будьте уверены в том, что вы встречаете ее в полной готовности».
А надо сказать, что создать меч для настоящего буси могли только особые люди. Изготовлением «несущих смерть» занимались горные отшельники ямабуси, исповедовавшие аскетизм и религиозную отрешенность. Ковка меча превращалась ими в некое религиозное действо, в мистерию. Перед началом работы ямабуси должны были придерживаться воздержания в еде, питье и общении с женщинами. Приступить к работе можно было только после обряда очищения, облачившись в церемониальные одеяния — кугэ. Перед алтарем, всегда стоявшим на постоянном месте в кузне, ямабуси морально подготавливал себя к предстоящей работе, чтобы гарантировать то, что в будущем созданный им меч будет защищен от сил зла. После тщательнейшей уборки мастерская ямабуси обвешивалась специальными ритуальными украшениями, симэ, которые клеились из рисовой соломы. Пучки симэ в синтоистской религии символизировали собой чистоту и безопасность.
И вот начиналась сама работа ямабуси над изготовлением «несущего смерть». Ямабуси компоновали полотно меча из нескольких сортов стали, обладавших различными качествами. Отобранные куски тщательнейшим образом обрабатывались на наковальне, после чего слитки перерубали зубилом, складывали пополам и заново отковывали. Процесс этот был очень долгим. Не менее продолжительным становился и процесс закалки. Каждую часть меча следовало нагревать и остужать по-своему, поэтому заготовку покрывали слоем глины различной толщины. Когда же работа ямабуси завершалась, меч отдавали полировщику. У того в запасе были десятки точильных камней, куски кожи различной толщины и, наконец, подушечки собственных пальцев. Другой мастер тем временем уже готовил ножны из древесины хоноки — магнолии, ведь именно магнолия лучше всего предохраняла самурайский меч от ржавчины, хотя ржаветь оружию буси, в сущности, было некогда. Рукоять меча и ножны украшались хитроумными рисунками. Многие мастера ставили на ней свои клейма. Хотя истинные ямабуси обязаны были исповедовать великую скромность. Так, великий мастер, живший в период Камакура и ставший для японцев своего рода символом уникального мастерства, Окадзаки Горо Нюдо Масамунэ вообще не считал нужным подписывать свои клинки, ибо знаток — идеальный буси — всегда распознает меч великого мастера. До нас дошли пятьдесят девять его клинков, и ни один из них действительно не был подписан.
В изготовлении меча самурая все, даже самые незначительные на первый взгляд мелочи, было важным. Ибо в зависимости от того, как был выкован клинок, он мог либо приносить благо и верно служить своему владельцу-самураю, либо не слушаться и даже ранить его. Чтобы отличить подделку от произведения истинного ямабуси, правительством сёгуна выдавались сертификаты с описанием клинка и его «легендой». В XII столетии у сёгуна таких сертификатов было всего сто листов в год. Вот и судите сами. Важно было и наличие на мечах магических формул. Они отгоняли все злое и призывали добрые силы. Первостепенную роль также играли изображения небесных светил, которые, как известно, способны оказывать влияние на земную жизнь земных героев.
Сами понимаете, что такой самурайский меч становился весьма дорогим приобретением для буси. Но, как бы ни был беден самурай, он все равно добывал клинок хорошей стали, считая, что лучше голодать, нежели не иметь «душу». Да-да, душу! Ибо меч становился истинной «душой» самурая. Ради такой души буси мог пожертвовать всем: и собственной жизнью, и жизнью всей своей семьи. В своем «Завещании» от 1615 года сёгун Токугава Иэясу в статье 35 приказывал: «Каждый, кто имеет право носить длинный меч, должен помнить, что его меч должен рассматриваться как его душа, что он должен отделиться от него лишь тогда, когда он расстанется с жизнью. Если он забудет о своем мече, то он должен быть наказан». Вот и не расставался буси со своими мечами. Для них в домах воинов были отведены специальные ниши — токонома. Ночью же мечи клались в изголовье, чтобы в случае чего их было легко достать рукой.
В идеале «несущий смерть» должен был с легкостью разрубать три тела, лежащих друг на друге. Но ведь это еще следовало испытать! И желательно не на тесно связанном пучке мокрой рисовой соломы, а на. «живом материале». «Несущий смерть» нес ее в обряде тамэси-гири, или цудзи-гири, что буквально переводится как «убийство на перекрестке дорог». Нередко нищие или крестьяне, поздно вечером возвращавшиеся домой с полей, становились жертвами тамэси-гири. Местные власти, пытаясь воспрепятствовать распространению данного обряда, выставляли на улицах посты и устраивали на перекрестках дорог даже целые караулки. Однако охрана не очень рисковала спорить с самураями этого своеобразного «ОТК» мечей. Лишь сёгуну Токугаве Иэясу удалось прекратить это кровопролитие. Теперь тамэси-гири практиковалось иначе. Самураи отдавали свой меч палачу для того, чтобы тот опробовал его на осужденном преступнике. По законам сёгуната тела казненных становились собственностью государства, за исключением останков татуированных, священнослужителей и неприкасаемых (парий) — на тех распространялось табу. Тело казненного привязывали к столбу, и проверяющий качество меча палач рубил его в обусловленных местах. Затем на хвостовике оружия вырезалась надпись, сколько тел было разрублено мечом. Однажды преступник перед казнью через тамэси-гири сказал даже палачу: «Если бы я только знал, что умру именно так, я бы наелся камней и напоследок испортил этот великолепный клинок!»
«Душа» воина несла смерть, даже ее язык чаще всего был речью погибели.
Действительно, «язык» меча позволял самураям объясняться без слов. Начнем с того, что в дом самурая с длинным мечом за поясом мог войти только даймё или высший рангом буси — оружие вошедшего в таком случае клали на подставку для меча рядом с гостем. Остальные гости оставляли мечи в прихожей: в противном случае они бы страшно оскорбили хозяина дома. А если сам хозяин держал меч на полу слева от себя, это расценивалось как знак его открытой враждебности к незваному гостю.
Во время беседы мечи клали так, что их рукояти были обращены на владельца, а клинок в ножнах — на собеседника. При официальной встрече положить меч рукоятью к собеседнику значило страшно оскорбить того: это выглядело бы так, будто хозяин меча сомневается в его способностях воина и выказывает полное пренебрежение к его «молниеносному удару». Еще большее оскорбление на языке «несущего смерть» несло прикосновение к мечу без разрешения хозяина. Похвалить же меч означало порадовать душу буси, доставить ему величайшее удовольствие. Обнаженный меч всегда символизировал враждебность и разрыв дружбы.
Если обстановка была напряженной, то прикосновение к обнаженному мечу, как правило, моментально провоцировало кровавый инцидент. Предположим, самурай внезапно видит, что его собеседник поглаживает рукоять своего меча. Следовательно, он сам просто обязан обнажить собственный клинок. Прямым вызовом на поединок служило бряцание гардой о ножны. Человека, который это делал, в любой момент могли рассечь на две половинки без всякого предупреждения.
«Несущий смерть», меч говорил сам за себя. Тем более когда в двери самурайского жилища стучалась смерть через харакири.
Экскурс. Воин, подобный мечу
Я уже упоминал легендарного бродячего самурая Миамото Мусаси. Он и в самом деле был легендой, человеком, не проигравшим ни одного поединка, хотя его меч был… деревянным.
Одна из легенд рассказывает о его столкновении с самураем Сейдзиро, который убил многих своих противников, в том числе и отца Мусаси.
Месть была основным побуждением, что толкнуло Мусаси на поединок. Но он вызнал все о характере кровавого самурая, узнал, что тот отличался бурным темпераментом и был чрезмерно гневлив.
На месте поединка уже собралась толпа, пришел и Сейдзиро, а вот Мусаси не было видно.
Сейдзиро разгневался и почти орал на своих учеников. Те отодвинулись подальше: все хорошо знали, каков самурай в ярости.
И тут из толпы раздался насмешливый голос:
— Сейдзиро, ты где был? Я пришел еще перед рассветом, но не видел тебя.
Сейдзиро повернулся к своему противнику. Одежда Мусаси была грязной и мятой, а за поясом вместо боевого меча торчало деревянное оружие.
В глазах Сейдзиро загорелась злоба.
— Ты оскорбляешь меня своей одеждой и своим поведением!
— Вот и вызови меня на поединок, — улыбался Мусаси.
Взгляд Мусаси был совершенно спокоен. Он не замечал толпы — все его внимание было сосредоточено на Сейдзиро.
С громким криком известный буси выхватил меч. Сейдзиро позволил своему гневу выйти наружу. Злость вызвала напряжение в его теле, а напряжение замедлило движения. Мусаси схватил свой деревянный меч. Смерти он не боялся. Он сам может нести ее, так к чему бояться? Сейдзиро бросился на противника, Мусаси отвел его удар и с силой воткнул тупой конец своего деревянного меча снизу под подбородок противника. Сейдзиро упал и остался лежать на земле.
Мусаси трижды низко поклонился — лежащему на земле противнику и его слугам, — после чего удалился. Он побеждал, потому что никогда не боялся смерти.
В «Кодексе Бусидо» сказано:
«Воистину храбр тот, кто смерть встречает с улыбкой. Таких храбрецов мало, они редки… Человек, потерявший сердце в последнюю минуту, не храбрый человек».
«Каждое утро думай о том, как надо умирать. Каждый вечер освежай свой ум мыслями о смерти… Когда твоя мысль постоянно будет вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост».
Рай самураев
Токота всем своим существом содрогался от ужаса.
Этот ужас тянулся страшными щупальцами к ногам, поглаживал его коленные чашечки, примешивался к его дыханию, скручивался в животе, утомляя и отяжеляя его, заставляя дрожать, несмотря на жару. Головы он более не чувствовал, в отличие от остального тела голова была пуста, сделалась легкой, невесомой. Ледяными пальцами, болевшими при движении, словно суставы у дряхлого старца, он цеплялся за такую же ледяную рукоять меча. Акира, который мог бы сейчас дать ему совет, был так далеко, почти столь же далеко, как остальные его братья и сестры. Но не они оставили его в беде. Нет, это он бросил их, сам был повинен в своей судьбе, ничего не желая слушать из доводов разума.
И что же теперь?
Сацудзо, пожиратель людей, за которым тянулась просека мертвецов, в маске с острыми клыками двигался на него из деревянной преисподней, примыкавшей к арене, сопровождаемый криками десятков тысяч глоток.
Токота не был трусом, он был даже уверен в том, что он не трус. Но Сацудзо — он словно выпрыгнул в явь из самого жуткого его кошмара и пришел по душу Токоты.
Токота вздрогнул, когда разнеслись звуки труб, взлетевшие до самого солнца. Дрожь прошла по телу Токоты. Вот оно, вот, приближается.
Чудовище выпрыгнуло на арену. Руки Сацудзо казались немыслимой длины, и Токоте было не избежать их. Железные руки ухватили его, рванули, тряхнули и затем бросили в песок. Мир завертелся в сознании Токоты, который все пытался удержать легендарный меч, ценное и единственное их с братом наследство отца. А Сацудзо взревел над ним, словно дикий зверь. Токота все же собрался с силами, ударил монстра, и Сацудзо отшатнулся, как будто наткнулся на пламя.
Токота же вновь вскочил на ноги. Его тошнило и что-то нещадно болело в левом плече, но более юноша уже не чувствовал страха. Он потерял его на песке арены. А вот меч Токота не потерял. Меч отца. Меч героя.
И Токота ударил. Ударил по левой ноге Сацудзо, потом по правой, вновь по правой и вновь по левой. Это просто. Это просто, когда хочешь победить врага. Сацудзо ранен, смешные пятна крови появились на его ногах. Это просто.
А потом Токота увидел лицо Сацудзо, уже без маски, и его насмешливую ухмылку. Глаза Сацудзо были совершенно пусты, без какого-либо блеска жизни, словно серый камень были эти глаза. И страх вновь вернулся к Токоте — да он в действительности и не уходил никуда, он лишь упрятался под маской Сацудзо, этот страх, и теперь превратился в пульсирующую боль в плече и парализующую тошноту. Или Сацудзо стал быстрее, или, потеряв кровь из ран, сам сделался легче? А может, это он, Токота, внезапно состарился раньше времени? Как отец, пораженный непонятной болезнью? Может, это судьба всех героев, хозяев легендарного меча? И Токота сделал выпад.
Сацудзо ухмыльнулся, схватил юношу, рванул к себе, стиснул, поднял над головой и вновь бросил на землю. Тут же Токота вновь вскочил на ноги и, словно на стену, натолкнулся на Сацудзо. Меч, как насмешка, упал в песок, и Токота тоже рухнул, да так и остался лежать на арене.
Сацудзо навис над жертвой. Он пел и раскачивался из стороны в сторону. Зрители восторженно затаили дыхание. Раскачивание тела Сацудзо гипнотизировало их, как движение гигантского маятника. Серебряный взгляд Сацудзо блуждал по цветастой толпе тел и лиц.
— Убей же его, Сацудзо! — проникновенно приказал повелитель Осаки. — Он же ранил тебя! Ты должен доказать людям, что ты — победитель! Убей его!
— Не-е-е-е-ет! — раздался из-за деревянной решетки крик Акиры. — Не смейте! Все же и так кончено, он проиграл!
— Игра закончена лишь тогда, когда ее заканчивает победитель, — объяснил ему старый воин, стороживший выход на арену.
— Но он выбыл из игры… не нужно… я борюсь следующим… вам еще достанет крови!
— Перестань. Вы же знали, на что шли. Юноша, это состязание на жизнь и смерть! А ты чего ожидал?
— Но он же еще жив… он выжил! Это… это… несправедливо!
Старый самурай засмеялся — хрипло, надсадно, словно кашлял.
— Справедливость? — наконец отдышался он от смеха. — И ты ищешь ее именно здесь, несчастный ронин?
Сацудзо тем временем склонился над распростертым на арене Токотой и только теперь выхватил из-за пояса черный металлический веер и полоснул им по горлу юноши, отделив его голову от плеч. Крики ужаса и восторга сотрясли гигантское тело толпы, забившись в уши Акиры безумием и болью.
— Ууууубиииийцыыы… Выыыы… Прокляяяяяятыееее уууубииийцыыыы, — провыл Акира, почти лишаясь чувств, пока пара звонких пощечин не припечатала позорной печатью его щеки и он не вернулся в реальность.
— Соберись, несчастный ронин! — крикнул ему приблизившийся Митома. Акира даже не заметил, как сын знатного даймё подошел к нему. — Люди желают видеть, как брат отомстит за брата. Ступай на арену, бери свой меч и не забывай: хочешь отомстить Сацудзо — твой путь к сладостной мести проляжет по телам противников, что ожидают тебя здесь. Ты — сам господин своей судьбы, а потому не теряй времени на бессмысленную тоску!
У Акиры больше не было времени. Деревянные ворота задрожали, шесть или более рук вытолкнули его на арену, он упал и остался лежать на ярком островке горячего пепла сгоревших надежд, и толпа весело заулюлюкала.
Вспарывая свою душу…
В «Кодексе Бусидо» сказано:
«Когда ты потерпел фиаско в своих намерениях и расплачиваешься за свою неосмотрительность смертью — значит, твоя жизнь проведена бесцельно, но помни, что твоя смерть не роняет твоего достоинства. Смерть не бесчестит. Выполнение долга должно быть безукоризненным, а твое имя — незапятнанным».
Уж не знаю, читали ли вы книгу «Сёгун», но лично меня она в свое время поразила и навсегда приковала мое внимание к Японии. Но юношеское воображение было покорено именно сценой харакири, которое делает обесчещенный самурай. Мурашки по коже по сей день. Потому что правдоподобно.
Собственно говоря, самураи не выдумывали обряда харакири. История его началась значительно раньше, у племен, населявших Японские и Курильские острова. Помните тех самых айнов, с которыми самураи долго и ожесточенно воевали? Именно айны и внесли свой скромный вклад в сознание самураев. Еще М. М. Добротворский подробно описал обряд айнов, заключавшийся в разрезании брюшной полости (пере) и напоминавший самурайское харакири. В каком-то смысле у айнов это было ритуальное жертвоприношение. Человеческое жертвоприношение совершали во имя верховных божеств земли и воды. О чем-то подобном сохранились упоминания в древних японских хрониках. Есть там сведения и о погребении людей живыми вокруг могил императоров, в фундаментах мостов, замков, искусственных островов и т. д. Такие жертвы называли «хито басира».
Но чем же было для самурая все-таки именно харакири, столь часто упоминаемое в «Кодексе Бусидо»?
По сути, «Бусидо» являлось не чем иным, как кодексом смерти: каждый буси, а уж тем более идеальный, должен быть готов к трагическому финалу своей жизни. Зарождалось харакири как простой акт самоуничтожения на поле боя: ибо в руки врага попасть живым было еще страшнее.
В статье «Джайнизм и самураи» С. В. Пахомов вполне справедливо отмечает: «Да, жизнь прекрасна — но она прекрасна в своих мимолетных эскизах, набросках, а не как долговременная и благоустроенная мирная длительность. Тогда жизнь самурая показывает вечное убегание от самой себя в сторону смерти».
В дословном переводе харакири означает «резать живот». Однако слово «харакири» имеет и более символический смысл. В японском его синонимами являются и «живот», и «душа», и «тайные мысли».
Стоит напомнить, что на самурайское сознание в значительной степени повлиял дзен-буддизм. А согласно данному учению, огромное значение приобретает брюшная полость человеческого тела. Самураи все, как один, считали, что жизненные силы, расположенные в животе и занимающие как бы срединное положение по отношению ко всему телу, способствуют более гармоничному развитию человека.
Вот и возникли в японской речи устойчивые выражения, связанные с «хара», то есть животом. Например, человек, призывающий другого быть откровенным в разговоре, употребляет выражение «хара о ваттэ ханасимасё», что переводится как «давайте поговорим, разделяя хара», то есть открыв живот. А слово «харагинатай» означает и «грязный живот», и «подлый человек с низкими стремлениями». Тот, кто полон решимости, привел в спокойное состояние свое хара, называется хара-о кимэру. Тот, кто сердится, у того хара поднимается кверху — «хара-о татэру».
Важное место японцы отводят «искусству хара», или «харагэй». Под подобным искусством подразумевается процесс общения людей на расстоянии на интуитивном уровне.
Сами понимаете, что вскрытие живота, или хара, являлось для самурая открытием своих сокровенных и истинных намерений. Хотя сами они склонны были употреблять слова «сеппуку» или «каппуку», то есть вспарывание живота. Это было символикой духовного свойства, нежели простым самоубийством.
И к символическому этому деянию человека готовили с детства. С самых юных лет самурая учили не только жизни, но и смерти. Опытные наставники в специальных школах объясняли будущим буси, как надо начинать и доводить до конца сеппуку, сохраняя при этом достоинство до самого последнего момента жизни. Известен случай харакири семилетнего сына самурая, совершившего самоубийство перед наемными убийцами, подосланными к его отцу, но по ошибке убившими другого человека. При опознании трупа мальчик, желая спасти жизнь родителя, выхватил меч и молча распорол себе живот. Преступников это вполне устроило, и они сочли свое дело сделанным.
Можно привести и другую историю — о братьях Сакона, Наики и Хатимаро. Два старших брата (одному было 24 года, а второму — 17) решили в отместку за отца убить сёгуна Токугаву Иэясу. Но они были схвачены почти сразу, едва вошли в лагерь сёгуна. Старый Токугава был в восхищении от смелости юношей и разрешил им умереть почетной смертью. Приговор — харакири — был вынесен всем мужчинам их семейства, среди которых был и восьмилетний брат заговорщиков Хатимаро. Троих братьев сопроводили в монастырь, где должна была состояться казнь. До наших дней сохранился дневник врача, присутствовавшего при сеппуку и описавшего такую сцену:
«Когда приговоренные присели в ряд для отправления последней части экзекуции, Сакон повернулся к самому младшему брату и сказал: „Начинай первым — я хочу убедиться, что ты сделал все правильно“. Младший брат ответил, что он никогда не видел, как проводят сеппуку, и поэтому хотел бы понаблюдать, как это сделают они, старшие, чтобы потом повторить их действия.
Старшие братья улыбнулись сквозь слезы: „Отлично сказано, братишка! Ты можешь гордиться тем, что ты сын своего отца“ — и усадили его между собой. Сакон вонзил кинжал в левую часть живота и сказал: „Смотри! Теперь понимаешь? Только не вводи кинжал слишком глубоко, не то можешь опрокинуться назад. Наклоняйся вперед и твердо прижимай к полу колени“. Наики сделал то же самое и сказал малышу: „Держи глаза открытыми, иначе будешь похож на умирающую женщину. Если кинжал застрянет внутри или тебе не будет хватать силы, наберись смелости и постарайся удвоить свои усилия, чтобы провести его вправо“. Мальчик смотрел то на одного, то на другого, а когда они испустили дух, он хладнокровно вскрыл себе живот, чуть не перерезав себя пополам, и последовал примеру тех, кто лежал по обе стороны от него»[20].
Справедливость совершения сеппуку в этой школе смерти не подвергалась ни малейшему сомнению: так заповедано! Суть же сеппуку состояла в демонстрации чистоты и незапятнанности собственных помыслов.
Такое отношение к жизни и смерти наиболее ярко продемонстрировано в классическом японском эпосе. В «Повести о Великом мире» описывается не больше и не меньше как 2640 случаев харакири. Все примеры описать мне просто-напросто не позволит объем данной книги, но один случай процитировать вполне возможно.
«Ёсимицу поднялся на сторожевую вышку и стал всматриваться вдаль — в том направлении, куда уехал принц. Он неясно увидел вдали его удаляющуюся фигуру. „Ну, теперь за дело!“ — подумал он. Оторвал мечом башенные доски, открыл всего себя стоящим внизу и громким голосом воскликнул:
„Второй сын императора Годайго, государя в девяносто пятом поколении со времени императора Дзимму — августейшего потомка великой богини Аматэрасу, принц первого ранга Такахато, ныне погиб от руки мятежных вассалов! Сейчас я покажу, как умерщвляет себя воин! Да послужит это образцом для вас, когда кончится ваше воинское счастье и вы будете сами готовиться разрезать себе живот!“
Сказав так, он снял доспехи и сбросил их с башни. Спустил с плеч парчовую накидку, бывшую под латами, обнажил верхнюю часть туловища, воткнул меч в белое блестящее тело и сделал слева направо по животу прямой надрез, выхватил оттуда внутренности и бросил их на пол башни, потом взял меч в зубы и упал лицом вниз»[21].
Нет, конечно, довольно часто самураи совершали харакири по самым несерьезным поводам. М. Хан описал даже случай сеппуку двух самураев из окружения императорской семьи. Оба этих самурая сделали себе сеппуку после спора о том, что их мечи задели друг друга, когда буси проходили по дворцовой лестнице.
Очень характерно для самураев соединить поэзию и смерть: перед сеппуку самурай садится и пишет «песнь смерти». Из жизни следует уйти красиво. Особенно если верный самурай уходит вслед за своим господином.
Столкновение с современностью
В Токио я попал практически случайно — я не планировал мое путешествие в столицу, но случилось так, что на свой день рождения экспромтом решил сесть на скоростной поезд «Синкансэн» и отправился в город огней и ночной жизни. Километры до Токио пролетели очень быстро — каких-то два часа мелькания маленьких японских домиков в иллюминаторе «Синкансэна». Наконец поезд прибыл на центральную станцию Токио, откуда я пешком отправился осматривать достопримечательности японской столицы.
Трудно сказать, чем же так привлекает Токио миллионы туристов. Внешне это просто огромный мегаполис с небоскребами и прочей атрибутикой больших городов. Но у этого города есть непередаваемый дух свободы. Глоток этой самой японской свободы я сделал ночью, предварительно проехав по всем районам города в поисках ночлега. Заранее забронировать комнату в отеле я отчего-то не догадался, вот и пришлось колесить по всему городу. Мне посоветовали устроиться в так называемом модуле. «Комнаты» в таком отеле — это ячейки-модули, расположенные в несколько рядов и этажей. Помните фильм «Пятый элемент»? Там тоже были модули, в которых главные герои спали в самолете. Вот только в японском модуле есть еще и телевизор, радио, кондиционер, журналы — вообще все, чтобы нормально провести время и отвлечься от мыслей о клаустрофобии…
Я, сидя в модуле, думал вовсе не о страхе замкнутого пространства, а о совершенно ином.
«Чуткий ко всяким проявлениям движения жизни, японец мало любит форму, этот предел подвижности. Симметричность всего живущего, форм животных и растений — это явное выражение стремления природы к равновесию — оставляет его совершенно равнодушным. Он наблюдает и ухватывает в природе асимметричное, нарушенное равновесие, подчеркивает формы в момент изменения», — писал в 1904 году в книге «Япония и ее обитатели» Г. Востоков.
Как же примирить современную симметричность Японии и ее древнюю, асимметричную, душу?
Рай самураев
Когда глупого ронина выбросили через ворота на арену, зрители возрадовались и зааплодировали.
Да и как было не радоваться, когда дуралей подполз на четвереньках к брошенному в песок мечу, вспугнув двух слуг, убиравших кровавые следы предыдущей битвы. Те спаслись от дурня через ворота. Из толпы донеслись крики:
— Покажи им! Отомсти за своего брата, малый!
Акира чувствовал, что душа его сейчас далеко и от него самого, телесного, и от всего, что произошло с ним в жизни. Он не понимал, что Токоты больше нет, он чувствовал лишь рукоять легендарного меча в руках, и рукоять эта еще сохранила тепло рук его брата. Теперь это тепло было всем, что осталось от Токоты.
Раздался боевой звук труб, и Акира зажмурил глаза. Наступил момент невероятной ясности. Домой ему путь заказан, не вернется он. Состязания были его идеей, а укоризненные взгляды остальных — «Почему ты взял с собой Токоту?» — убили бы его.
Не было у Акиры выхода. Жизнь и смерть утратили свое значение.
Вэй Гуань вышел на арену через правые ворота. Толпа жадно, голодно воззрилась на него, ведь глупый ронин перестал уже развлекать ее.
Вэй Гуань медленно стянул с плеч бесцветную одежду, обнажив торс. Зрители зашевелились в изумлении, увидев его татуировку, невероятное, филигранное произведение искусства, начинавшееся между лопаток и стекавшее вниз по спине. На татуировке изображались два бога, мужское божество Изанаги но микото и женское Изанами но микото, в великолепных одеяниях и роскошных масках, стоявшие на подобном радуге мосту в небесах.
Вэй Гуань медленно подошел к Акире и остановился в паре метров от него. Руки его казались расслаблеными. Акира все еще стоял, зажмурив глаза, сжимая меч и не глядя на своего противника.
— Что такое присутствие Ничто?
Акира открыл глаза. Несколько мгновений он пытался осознать, о чем его спрашивают.
— Что такое присутствие Ничто? — терпеливо повторил Вэй Гуань. Он говорил очень тихо и очень отчетливо.
— Исчезни, — устало отозвался Акира. — Или я убью тебя. Я ничего не имею против тебя самого и не хочу играть по правилам сёгуна, все это не имеет никакого смысла, но если ты не оставишь меня в покое, клянусь, я уничтожу тебя.
— Что такое присутствие Ничто?
— Оставь меня с миром, будь добр, монах. Мне нужно… мне нужно все вернуть.
Публика вдоль балюстрады начала позевывать от скуки и свистеть:
— Да, боритесь же вы, ленивые собаки!
— Обнажи свой меч, Акира!
— Что такое? Да убьете вы друг друга, наконец?
— Твой брат был лучше, он хотя бы сопротивлялся!
— Ба, да вы — трусы!
— Убить обоих? Обоих убить!
— Сацудзо!
— Пусть Сацудзо убьет их!
Дикий смех сетью оплетал Акиру и душил его. Он был старшим из сыновей героя Текемады, а люди смеялись над ним. Он держал в руках легендарный меч, а они смеялись. Это было еще хуже, еще ужасней, чем смерть Токоты, павшего все же в борьбе. «Твой брат был лучше». Текемада покачал бы головой и отвернулся, если бы мог сейчас видеть своего старшего.
Нет, так не должно быть! Он не должен сдаваться и просто так уступать. У него еще пять живых братьев и сестер, ему есть о ком позаботиться. А это значит, он должен выжить в этих состязаниях и вернуться домой, любой ценой! Но как?
Мог ли он после того, что произошло с Токотой, рассчитывать еще на что-то? Вряд ли.
Он видел лишь одну-единственную возможность: он должен победить Вэй Гуаня и убить его, приняв участие в кровавой игре сёгуна.
И Акира дико взмахнул мечом, а Вэй Гуань начал пританцовывать. Акира взрезал песок и само небо, но ни разу не попал в тело юного монаха. Внезапно Вэй Гуань взлетел в воздух, и Акира упал на арену, а меч выскользнул из пальцев юного воина. Песок взметнулся ввысь. Вэй Гуань вновь расслабился.
В почетной ложе сёгуна повскакивали со своих мест самураи:
— Что это было?
Сёгун прищурился. Невероятно! Такого быстрого удара он еще никогда не видел, а уж он многое повидал в своей жизни, больше, чем остальные воины. Сёгун слышал о многих удивительных вещах, но это… да было ли такое вообще возможно? Один-единственный удар…
Акира, страшно кашляя и взмокнув от усилий, поднялся на ноги. Что-то сломалось в нем, и ему казалось, что во всем его теле поселилась безграничная боль.
Босой, полуобнаженный монах приблизился к противнику, подарив тому драгоценную тень.
— Что такое присутствие Ничто?
Акира сейчас почти рассмеялся бы, если бы помнил, как это делается. Это какое-то безумие, этот полуголый сумасшедший монах с глазами-миндалинами не подходил ко всему тому, чему учил его в воинском искусстве отец.
— Все, — выдохнул Акира, стараясь удержаться на дрожащих ногах. — Все и есть присутствие Ничто. Об этом знает каждый ребенок.
— Правда? Но все не похоже на Ничто, как любовь не похожа на ненависть.
— Лучше не спрашивай меня. Лучше борись. — Акира вновь вцепился в меч и устремился на противника. Он был уверен, что попадет, но его удар ушел в пустоту. Акира вновь обрушился на монаха и вновь изрубил лишь песок.
Вновь удар. Еще удар.
Он должен попасть на этот раз! Удары были такими быстрыми, что отнимали все его силы. Но монах по-прежнему танцевал свой танец, и никто бы не смог убить его.
Через какое-то время Вэй Гуань начал прикасаться к противнику — к его спине, голове и плечам, и иногда прикосновения эти казались ужасающе нежными, словно монах поглаживал Акиру. Но тот становился все слабее и слабее. Все больше иероглифов его имени отлетали прочь из жизни. Акира потерял легендарный меч, имена отца и матери, а вместе с ними и воспоминания об ужасной гибели брата Токоты. В последние мгновения Акира даже почувствовал почти умиротворение и улыбнулся…
Сёгун поднялся со своего места и зааплодировал победителю.
Ему было видение о будущем боевых искусств и конце всех легендарных учений, и крики вокруг подтвердили ему, что это видение он делит с десятью тысячами других людей.
Самоубийство верных
Дзюнси или ойбара. Самоубийство верных, «убийство из-за верности».
Первоначально оно совершалось самураем лишь в том случае, если его господин был убит в бою или наемными убийцами. Подобная практика описывается в китайской летописи VII столетия, рассказывающей о «людях Ямато».
Особенно «популярно» дзюнси становится начиная со второй половины XV века. В «Хагакурэ» помещен рассказ об одном подобном случае. К Сукэдзаэмону, управителю владетельного даймё Набэсима, посланец даймё доставил приказ сделать харакири из-за дурного поведения дочери, покрывшей бесчестьем и позором имя отца. Сукэдзаэмон закончил партию игры в го, а затем отошел в сторону и спокойно вспорол себе живот.
Но у Сукэдзаэмона были в услужении восемнадцать самураев-вассалов. Не желая расставаться со своим любимым господином, эти самураи испросили у посланца даймё разрешения последовать вслед за умершим господином. Посланец, ужаснувшись такому большому количеству жертв, ответил им от имени даймё отказом. Тогда сын Сукэдзаэмона сказал: «Если воин сказал, что он умрет, бесполезно его останавливать. Пожалуйста, разрешите им сделать харакири». Встреча восемнадцати вассалов Сукэдзаэмона с господином на том свете была обеспечена.
Не менее примечательна в данном отношении клятва братьев Кусуноки после битвы при Минатогава, описанная в шестнадцатой главе «Тайхэйки»:
«Направившись на север от Минатогава, Масасигэ прибежал в одно селение. Здесь, намереваясь распороть себе живот, он снял доспехи и осмотрел свое тело: оказалось, что на нем было одиннадцать ран. С ним было 72 человека из отряда, и ни у одного из них не было менее трех-пяти ран. Все родичи Кусуноки в количестве тринадцати и их воины в количестве более шестидесяти человек расположились в ряд в зале шесть кэн и, в один голос десятикратно возгласив призыв к буддам, все вместе разом распороли себе животы.
Масасигэ, сидя на возвышении, обратился к своему младшему брату Масасуэ и спросил его: „Последнее желание человека перед смертью определяет его судьбу в грядущем. Чего же из всего, что есть в девяти мирах, хочешь ты теперь?“ Масасуэ хрипло засмеялся: „Все семь раз родиться на свет снова человеком и каждый раз истреблять государевых врагов“. Масасигэ радостно улыбнулся и сказал ему: „Твое желание недоброе, но и у меня такое же. Итак, родимся снова вместе на свет и добьемся исполнения этого нашего желания“. И, дав друг другу такую клятву, оба брата проткнули друг друга мечами и пали рядом на одно и то же изголовье»[22].
Самоубийства верных становились обычной практикой между буси. Надо сказать, что, по данным «Вэйчжи» («Хроника Вэй»), дзюнси было специально запрещено указом еще в 646 году, но, разумеется, самоубийства подобного толка так и продолжались. Вот еще один пример из «Тайхэйки»:
«Принц спросил: „А как нужно убивать себя?“ Ёсиаки, сдерживая хлынувшие слезы, проговорил: „Вот так…“ И, не договорив до конца, выхватил меч, повернул его на себя, вонзил в левый бок и разрезал себе несколько ребер по направлению к правому боку. Затем вынул меч, положил его перед принцем, упал ниц и умер. Принц тотчас же взял меч. обнажил свое подобное снегу тело и, вонзив меч около сердца, пал на то же изголовье, что Ёсиаки.
Все бывшие с принцем… воскликнули: „Мы тоже вслед за принцем!“ В один голос возгласили молитву буддам и все сразу совершили харакири. Видя это, воины, числом более трехсот, что стояли во дворе, стали пронзать друг друга мечами и грудою свалились на землю»[23].
Поверьте, это вовсе не литературщина, не художественное преувеличение японских романтиков с пером в руке. К примеру, после смертей Мацудайры Тадаеси и Хидэясу произошло 1607 дзюнси. Самоубийства совершали даже самые высокопоставленные лица. Так, в 1651 году после смерти сёгуна Токугавы Иэясу покончили с собой тринадцать его ближайших советников, в том числе и двое редзю (старших советников). Намереваясь лишить себя жизни, владетельный даймё Утида Масанобу собрал гостей, чтобы выпить с ними по прощальной чарке саке. У него собралась компания из пятидесяти-шестидесяти человек. Вечером он отдохнул — до двенадцати часов ночи, а проснувшись, поворчал, что его не разбудили вовремя, хотя он так об этом просил. С такими словами Масанобу уселся на циновку и вспорол себе живот.
Дзюнси практиковалось столь широко, что многие даймё объявили его вне закона. В 1663 году его попытались запретить уже на уровне сёгуна. За самоубийство верных начинают наказывать. Так, когда в 1668 году скончался даймё Окудайра Тадамаса, один из преданных его вассалов совершил дзюнси. Ему-то на небесах будет уже все равно. Но… по приказу сёгуна убьют его детей, вышлют прочь всех остальных родственников и лишат их феода.
Однако, несмотря на меры устрашения, убийства из-за верности все равно продолжались. И вот уже в XX веке прогремело и ужаснуло мир двойное убийство генерала Ноги и его жены после смерти в 1912 году императора Японии Мэйдзи.
В день похорон императора Мэйдзи генерал Ноги Марэсукэ отправился во дворец и воздал последние почести своему скончавшемуся повелителю. Вечером он вернулся домой со службы, поужинал с женой Сидзуко и дождался захода солнца, когда пушечные залпы возвестили о том, что катафалк с телом императора проезжает через дворцовые ворота. Это было словно сигналом к действию: генерал и его жена сели напротив портрета императора, после чего Ноги вспорол себе живот, а Сидзуко тоже совершила харакири, поскольку со Средних веков жены самураев наносили смертельный удар себе в сердце. Такой кинжал, кайкэн, всегда был свадебным подарком мужа. Рядом с телами обнаружили затем завещание генерала Ноги Марэсукэ, среди всего прочего написавшего: «Я не могу более служить своему господину. Находясь в глубоком горе по причине его смерти, я решил окончить свою жизнь»[24].
Столкновение с современностью
Ночная жизнь Токио встретила меня миллионами мерцающих разноцветных рекламных огней. В два часа ночи район Синдзюку, считающийся одним из самых злачных мест города, начинал безумную «движуху». Тысячи мотоциклистов и скутеристов приезжают сюда, чтобы ночью «оттянуться» по полной программе, по улицам ходят панки с невообразимыми прическами и девушки в откровенных нарядах и юбках намного выше колена. Зрелище, увиденное мной в два часа ночи, когда город просто бурлит жизнью — со всех сторон разноцветьем манят неоновые вывески разных клубов и т. д., — поразило мое воображение, наверное, навсегда. Поразило его и другое.
Надо сказать, что миф о том, что японские города — стерильно чистые, себя оправдывает: это и есть самый настоящий (и даже циничный) миф. Конечно же, на центральных улицах городов очень чисто, там можно даже сидеть на асфальте и не запачкаться. Но так обстоят дела далеко не во всех районах японских мегаполисов. Когда попадаешь в токийский район Синдзюку, то чувствуешь, что очутился в каком-то грязном квартале города из фантастического фильма или же на индустриальной свалке. Прямо на дорогах валяются всевозможные банки из-под горячительных напитков, которые подбирают местные бомжи.
Я пробирался по району, больше смахивающему на декорацию к недорогому голливудскому фильму, и вспоминал слова Бернарда Рудофски, сказанные им в 1966 году в «Мире кимоно»:
«Японцы усовершенствовали методы дистиллирования красоты… до степени, неведомой нам… Поскольку вкус в Японии находится в общественном пользовании, он никогда не носит на себе личного клейма. Образцы красоты обретают поэтому силу закона».
Грани… Грани реальности и грани карикатуры на нее все время сталкиваются… Дистиллированная красота — карикатура или реальность?
Рай самураев
…Сацудзо против совершенно неизвестного, но вооруженного хорошим мечом смуглого воина по имени Янутомо Цуемоти — неслыханный поединок.
Толпа почти что не дыша, напряженно ждала выхода главного героя драмы.
Трубы загудели еще до того, как поединщики вышли на покрытую песком арену. Затем медленно открылись левые ворота и появился Бабочка. Он шел медленно, словно и без охоты к бою, с обнаженным мечом наизготовку.
Бабочка презрительно оглядел трибуны. Богатые бездельники глазели на него, будто на экзотического зверя в клетке.
Снова зазвучали трубы, еще более грозно. Из правых ворот появился Сацудзо, и в тот же миг все стихло на трибунах. На Сацудзо было черно-красное одеяние, выражение лица воина казалось серьезным и сосредоточенным, он был слишком профессиональным и точно знал, что сейчас брошено на кон игры. Невозмутимость противника обеспокоила его. Может, этот безвестный так ведет себя потому, что еще никогда не слышал о Сацудзо и оставленной им просеке? Или же он столь талантливый воин, что не боится никого, даже Сацудзо?
Они стояли друг против друг а и смотрели друг другу в глаза.
А потом раздался сигнал к бою.
…Еще никогда не сталкивался Сацудзо с таким противником, еще никогда. Правая нога уже болела нещадно, возможно, он сломал пару пальцев. Ничего, он все равно убьет его.
— Кто ты? — взревел Сацудзо.
— Я убиваю за деньги.
И их мечи вновь скрестились. Сацудзо пытался напасть, но все было бесполезно, Бабочка все время оказывался недосягаем. А меч был слишком тяжел. Последний удар Бабочки был чересчур быстр для человека. Сацудзо рухнул, и его голова отделилась от тела. Она покатилась по песку арены и глухо ударилась о край деревянной балюстрады.
У толпы перехватило дыхание.
А затем толпа закричала, зарыдала и обрушилась в беспамятство. Она проклинала Бабочку и бросала в него всем чем могла. Рев людей был подобен урагану, казалось, стонала даже арена.
Столкновение с современностью
Японские бомжи — это вообще отдельная тема, и сейчас я попытаюсь объяснить, откуда они вообще появляются в благополучной Японии. В принципе, в этой стране не нужно быть слишком умным или слишком пронырливым для того, чтобы зарабатывать нормальные деньги, ездить на хорошем автомобиле и жить в собственном небольшом доме. Для этого достаточно устроиться на работу в стабильную фирму и проработать в ней несколько десятков лет, а если хватит терпения — то и до пенсии. Но… в японских компаниях редко приветствуются творческий подход и креативность. Человек как личность попадает под прессинг. Во многих компаниях он воспринимается лишь как шестеренка в огромном механизме или как безликий муравей-работяга. Но далеко не все японцы готовы принять эту ситуацию такой, как она есть. Некоторые, разочаровавшись в компании, которой они отдали всю свою жизнь, бросаются под поезда метро, что было одно время крайне популярным способом свести счеты с жизнью (точнее, с работой). А некоторые считают, что все японское общество — это огромный муравейник и что даже в искусстве ты будешь лишь инструментом огромной машины… Вот из таких людей и состоит некоторая часть японских бомжей. Конечно, среди них есть немалая доля алкоголиков и просто опустившихся людей, но, как ни странно, их вид далеко не всегда вызывает сожаление: они часто валяются, пригревшись на солнце, где-нибудь на тротуаре и слушают дорогущий плеер IPOD… В Токио есть даже парк, в котором живут бомжи в своих картонных коробках. Прочитав произведение Кобэ Абэ «Человек-ящик», можно лучше понять внутренний мир японских неформалов и ушедших из социума личностей.
Гуляя по этому парку, я вспоминал прочитанные когда-то «Записки капитана В. М. Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах»:
«Японцы употребляют крепкие напитки; многие из них, а особенно простой народ… но со всем тем склонность к сему пороку не столь велика между ними, как между многими европейскими народами; быть пьяным днем у них почитается величайшим бесчестием даже между простолюдинами; и потому пристрастные к вину напиваются вечером, после всех работ и занятий, и притом пьют понемногу, разговаривая между собой дружески, а не так, как у нас простой народ делает: „тяпнул вдруг, да и с ног долой“».
Грани реальности и грани прошлого…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
СМЕРТЬ САМУРАЯ
Харакири или сэппуку (букв. «вспарывание живота») — ритуальное самоубийство методом вспарывания живота, принятое среди самурайского сословия средневековой Японии.
Принятая в среде самураев, эта форма самоубийства совершалась либо по приговору, как наказание, либо добровольно (в тех случаях, когда была затронута честь воина, в знак верности своему даймё и в иных подобных случаях).Совершая сэппуку, самураи демонстрировали своё мужество перед лицом боли и смерти и чистоту своих помыслов перед богами и людьми.
В случае, когда сэппуку должны были совершить лица, которым не доверяли, или которые были слишком опасны, или не хотели совершать самоубийство, ритуальный кинжал (кусунгобу) заменялся на веер. Совершающий сэппуку касался веером своего живота, и в этот момент кайсякунин (помощник) обезглавливал его.
Следует отметить, что проникающие ранения брюшной полости — самые болезненные по сравнению с подобными же ранениями других частей тела. Женщины из самурайских родов могли перерезать себе горло, или наносили удар в сердце.
«Сэппуку» и «харакири» пишутся одними и теми же двумя иероглифами. Разница в том, что «сэппуку» пишется 切腹 (сначала идёт иероглиф «резать» а потом «живот», при прочтении используются «онные», китайско-японские чтения), а «харакири» наоборот — 腹切り (первый иероглиф — «живот», используются «кунные», японские чтения). Часто указывают, что «харакири» несёт некоторый бытовой и уничижительный оттенок: если «сэппуку» подразумевает совершённое по всем правилам ритуальное самоубийство, то «харакири» переводится скорее как «вспороть себе живот мечом». В действительности, 切腹 («сэппуку»), «онное» прочтение, используется только в официальной речи, в разговорной же речи японцы используют «харакири», соответственно, не вкладывая в это какого-либо уничижительного смысла. Таким образом, «харакири» — это разговорный, а «сэппуку» — письменный термин, и они обозначают одно и то же действие.
В древности сэппуку не было распространено в Японии; чаще встречались другие способы самоубийства — самосожжение и повешение. Первое сэпукку было совершено даймё из рода Минамото в войне между Минамото и Тайра, в 1156 году, при Хэгэн. Минамото но-Тамэтомо, побеждённый в этой короткой, но жестокой войне, разрезал себе живот, чтобы избежать позора плена. Сэппуку быстро прививается среди военного сословия и становится почётным для самурая способом свести счёты с жизнью.
Сэппуку состояло в том, что самоубийца прорезал живот поперёк, от левого бока до правого или, по другому способу, прорезал его дважды: сначала горизонтально от левого бока к правому, а потом вертикально от диафрагмы до пупка. Впоследствии, когда сэппуку распространилось и стало применяться в качестве привилегированной смертной казни, для него был выработан особый сложный ритуал, один из важных моментов которого состоял в том, что помощник (кайсяку) невольного самоубийцы, обычно его лучший друг, одним взмахом меча отрубал ему в нужный момент голову, так что сэппуку по смыслу сводилось к ритуальному обезглавливанию. Обезглавливание производилось тогда, когда тело самоубийцы начинало клониться вперёд. Самурай стоически терпел мучения, показывая силу своего духа (хара), и как только тело качнётся — взмах меча обрывал его жизнь.
Между обезглавливанием по сэппуку и обыкновенным обезглавливанием установилась юридическая разница, и для привилегированных лиц, начиная с самураев, смертная казнь заменялась в виде снисхождения смертью через сэппуку, то есть смертной же казнью, но только в виде ритуального обезглавливания. Такая смертная казнь полагалась за проступки, не позорящие самурайской этики, поэтому она не считалась позорной, и в этом было её отличие от обыкновенной смертной казни. Такова была идеология, но в какой мере она осуществлялась на практике, сказать трудно. Фактом остаётся только то, что сэппуку в виде казни применялось только к привилегированному сословию самураев и так далее, но никоим образом не к классам населения, считавшимся ниже самураев.
Это официальное применение сэппуку относится к более позднему времени, а именно к токугавскому периоду сёгуната, но независимо от него этот способ самоубийства в частном его применении получил очень широкое распространение во всей массе населения, почти став манией, и поводами для сэппуку стали служить самые ничтожные причины. После реставрации Мэйдзи с началом организации государственного строя по европейскому образцу и начавшимся под давлением новых идей изменением всего вообще уклада жизни, официальное применение сэппуку в конце концов было отменено, а вместе с тем и частное его применение стало выводиться, но не исчезло. Показательно, что дипломат Тосиакира Кавадзи (известен тем, что им был подписан с японской стороны Симодский трактат) после реставрации Мэйдзи покончил с собой из верности сёгуну, но в знак своей приверженности прогрессу не стал делать «старорежимное» сэппуку, а застрелился из револьвера.
Случаи сэппуку нередко встречались и в XX веке (например, самоубийство японского писателя Юкио Мисимы в 1970 году), и каждый такой случай встречался скрытым одобрением нации, создавая по отношению к некоторым применившим сэппуку лицам более видного положения ореол славы и величия.
Существует точка зрения, согласно которой сэппуку усиленно насаждалось религиозными догматами буддизма, его концепцией бренности бытия и непостоянством всего земного. В философии дзэн-буддизма центром жизнедеятельности человека и местоположением его души считалось не сердце или голова, а живот, занимающий как бы срединное положение по отношению ко всему телу и способствующий более уравновешенному и гармоничному развитию человека. В связи с этим возникла масса выражений, описывающих разные душевные состояния человека с использованием слова «живот», по-японски хара [фуку]; например, харадацу — «ходить с поднявшимся животом» — «сердиться», хара китанай — «грязный живот» — «низкие стремления», хара-но курой хито — «человек с чёрным животом» — «человек с чёрной душой», хара-но най хито — «человек без живота» — «бездуховный человек». Считается, что вскрытие живота путём сэппуку осуществляется в целях показать чистоту и незапятнанность своих помыслов и устремлений, открытие своих сокровенных и истинных намерений, как доказательство своей внутренней правоты; другими словами, сэппуку является последним, крайним оправданием себя перед небом и людьми.
Возможно также, что возникновение этого обычая вызвано причинами более утилитарного характера, а именно постоянным наличием при себе орудия самоубийства — меча. Вспарывание живота мечом являлось очень действенным средством, и остаться в живых после такой раны было невозможно. В Европе существовала некоторая аналогия этого ритуала: обычай бросаться на меч в древнем Риме возник не в силу какой-нибудь особой идеологии этого явления, а в силу того, что меч был всегда при себе. Как на Западе, так и на Востоке применение меча как орудия для самоубийства началось именно среди сословия воинов, которые постоянно носили его при себе.
Фильм Харакири. Смерть самурая (Ichimei): фото, видео, список актеров
Японская историческая драма Такаси Миике (Takashi Miike) с Шиносуке Ичикавой (Shinosuke Ichikawa), Кодзи Якусё (Koji Yakusho), Эитой (Eita) и Хикари Мицушимой (Hikari Mitsushima) в главных ролях.
Сюжет фильма «Харакири. Смерть самурая»
Япония, первая половина XVII века. В поместье могущественного клана Ийи приехал самурай Ханширо Цугумо (Шиносуке Ичикава). Воин из обедневшего рода появился во владениях, управляющим которых был Кагею Саито (Кодзи Якусё), в поисках подходящего места для совершения харакири (или сэппуку) – ритуального самоубийства.
В то время подобные поступки не вызывали удивления: довольно часто ронины – самураи, потерявшие своих господ, – обращались с просьбой к представителям знатных родов помочь им достойно уйти из жизни и предоставить все необходимое, чтобы совершить обряд по всем правилам. Некоторые самураи пытались таким образом разжалобить хозяина и получить у него работу или же при помощи такого блефа раздобыть кое-какие деньги.
Зная о подобных хитростях, Кагею Саито рассказывает гостю трагическую историю, произошедшую совсем недавно. Полгода назад с таким же намерением совершить харакири к Саито пришел Мотоме Шиджиива (Эита). Все было подготовлено для церемонии, собрались все члены клана, но когда дело дошло до финала, оказалось, что у самурая был при себе не стальной, а бамбуковый меч. Обнаружив обман, Саито рассердился и приказал Мотоме убить себя именно тем мечом, который тот принес собой.
Смерть несчастного была долгой и мучительной, а рассказ о ней был полон леденящими кровь подробностями, но известие о случившемся, хоть и шокировала Ханширо, но не умалило его решимости совершить задуманное.
Пока шли приготовления к сэппуку, Ханширо поведал Саито свою историю. Оказалось, что юный Мотоме, который погиб в страшных муках, был сыном друга Ханширо, а затем стал его зятем. Пойти на шантаж молодого самурая толкнула крайняя нужда: он рассчитывал получить немного денег на лечение своей жены Михо (Хикари Мицушима) и маленького сына, которые вскоре после его гибели умерли от болезни. Узнав правду о визите Ханширо, Саито понял, что самурай пришел отомстить за свою семью, и решил устроить ему совсем не тот уход из жизни, о котором тот просил.
«Харакири. Смерть самурая»: за кадром
Фильм «Харакири. Смерть самурая» был впервые представлен публике 19 мая 2011 года во Франции, на 64-м Международном кинофестивале в Каннах, который проходил под знаком солидарности с Японией, пострадавшей от землетрясения. 15 октября 2011 картина вышла на японские экраны, день российской премьеры – 1 декабря 2011 года.
«Харакири. Смерть самурая» – 3D-ремейк фильма «Харакири» (Harakiri), поставленного в 1962 году Масаки Кобаяши (Masaki Kobayashi).
Режиссером картины стал Такаши Миике, автор почти восьми десятков картин разных жанров. Актер Кодзи Якусё, продюсеры Джереми Томас (Jeremy Thomas) и Тошияки Накадзава (Toshiaki Nakazawa) работали с Миике над созданием предыдущего его проекта «Тринадцать убийц» (Jûsan-nin no shikaku).
Музыку к фильму написал и исполнил всемирно известный японский композитор, певец и музыкант Рюичи Сакамото (Ryuichi Sakamoto).
На фестивале в Каннах лента «Харакири. Смерть самурая» была номинирована на главный приз – «Золотую пальмовую ветвь».
Интересные факты о фильме «Харакири. Смерть самурая»
Фильм «Харакири. Смерть самурая» стал первой 3D-картиной, вошедшей в официальный отбор Каннского фестиваля.
Оригинальная картина 1962 года так же, как и «Харакири. Смерть самурая», вошла в конкурсную программу фестиваля в Каннах и была номинирована на Гран-при, но в итоге была отмечена специальным призом жюри.
Режиссер: Такаси Миике
Авторы сценария: Кикуми Ямагиши, Ясухико Такигучи
В ролях: Шиносуке Ичикава, Кодзи Якусё, Хикари Мицушима, Наото Такэнака, Эита, Казуки Намиока, Хирофуми Арай, Аюму Саито, Мунэтака Аоки, Байзаки Накамура и другие
Продюсеры: Тошиаки Наказава, Джереми Томас
Оператор: Нобуясу Кита
Композитор: Рюичи Сакамото
Смерть самурая | Kung fu Project. Школа Кунг-Фу в Москве
Для самурая самая важная вещь была его честь, и в его голове настолько прочно укоренилась идея ее защиты, что он готов был ради этого умереть.
В идеале, смерть самурая должна была наступить в поединке со знаменитым воином после великого сражения, о котором будут рассказывать истории многие поколения. Однако если этого не происходило, и он умирал, служа своему хозяину, то его честь также оставалась нетронута.
Преодолевая страх смерти
Книга “Хагакуре” (Сокрытое в листве), написанная Ямамото Цунэтомо в начале 18 века, была духовным наставником для самураев. В ней автор заявляет, что Бусидо (Путь Воина) должен заключаться в смерти.
Считалось, что страх перед смертью должен быть подконтролен самураю, иначе это будет препятствовать способности служить хозяину. Так как от самурая служение требовалось и в этой жизни и в следующей, то страх сам по себе был бесполезным проявлением. Дзен буддизм прибыл в Японию из Китая в 12 веке и оказал большое влияние на самураев и создание основных идей о смерти и ее отношения с Бусидо.
Муся сюгё и поединки
Самые выдающиеся фехтовальщики ступали на путь муся сюгё – путешествовали по стране в поисках знаний и противников, чтобы отточить и проверить свои навыки. Это были неофициальные поединки на смерть, и гибель в таких сражениях была не редкостью.
Если боец проигрывал и оставался в живых, то очень часто он становился преданным учеником тому, кто его победил. Однако если проигравший владел какой-нибудь школой, то для него это означало полное разорение, так как он терял учеников, а следовательно, и доход.
Во время дуэли оба участника должны были действовать по правилам чести и следовать местному кодексу Бусидо. Но не всегда это было так. Когда молодой Цукахара Бокудэн победил более опытного Отиаи Торадзаэмона и оставил ему жизнь, у проигравшего в голове родился план мести. Торадзаэмон поджидал его в засаде в надежде внезапно напасть, но на этот раз Бокудэн был не столь щедр и убил его. После этого молодой Бокудэн оказался на пути становления одного из самых уважаемых самураев за всю историю.
С другой стороны, уделяя слишком больше внимание этикету, можно было запросто погибнуть, как это случилось с Миямото Мусаси и Сасаки Кодзиро, когда первый был на муся сюгё. Когда Мусаси прибыл на дуэль, мало того, что он опоздал, он был одет как бродяга и в руках у него был самодельный деревянный меч, который он смастерил по дороге на бой. Это привело Кодзиро в ярость (а на тот момент он считался самым лучшим фехтовальщиком и лучшим самураем во всей Японии), а так как драться в спокойном состоянии всегда предпочтительней, чем в гневе, наверное, это и способствовало его поражению и смерти.
Сэппуку – благородное самоубийство
Если честь или преданность самурая была скомпрометирована, то он будет предан смерти, как и его наследник, а иногда весь его клан потеряет земли и социальный статус, который был дан ранее. Одним из способов потерять честь, было сокрушительное поражение в поединке — вместо того, чтобы возвращаться домой поверженным, многие делали себе сэппуку. Это был единственный выход для самурая — умереть и спасти свою честь и репутацию. Поводов для самоубийства было много, например, если самурай был приговорен к смертной казни за преступление, сэппуку было необходимо, чтобы искупить недостойный поступок. Попадание в плен считалось наименее уважаемым событием, которое могло случиться с воином в феодальной Японии – поэтому самурай также предпочитал отправить себя к предкам самостоятельно, вместо позорной капитуляции.
К 13-му веку традиция сэппуку была хорошо организована и была специально введена как способ сохранить или восстановить честь, уровень боли во время этой неприятной процедуры доказывал готовность самурая идти на смерть. В последующие годы, однако, ритуал подвергся изменению и стал менее болезненным, так как второй человек, именуемый кайсяку, должен был отрубить голову самураю после того, как он вспарывал себе живот. Лорд Редесдейл, молодой Британский дипломат в Японии, в 1860 году был свидетелем смерти самурая через сэппуку. Вот как он сам описывает это событие:
“Очень осторожно, как и велит обычай, он убрал рукава под колени, чтобы избежать падения на спину; так как благородный японский джентльмен должен умереть падающим вперед.
Медленно, твердой рукой, он взял кинжал (короткий меч), который лежал возле него; задумчиво и мечтательно, почти нежно он посмотрел на него; на мгновение показалось, что он собирается с мыслями в последний раз, а затем он глубоко вонзил меч в нижнюю левую часть живота, потом он медленно провел его к правой стороне, затем перевернул его в ране и сделал небольшой разрез вверх.
Во время этого невероятно болезненного действия, ни один мускул на его лице не дрогнул. Когда он вытащил кинжал, он наклонился вперед и вытянул шею; впервые появилось выражение боли на его лице, но он не произнес ни звука.
В этот момент кайсяку, который сидел на корточках рядом с ним и следил за каждым его движением, встал на ноги, поднял свой меч в воздух; сверкнуло лезвие, тяжелый, глухой и ужасный звук падения; одним ударом голова была отделена от тела….”
Книг о самураях огромное множество, и если вам интересна эта тема, рекомендуем к прочтению две самые главные — “Хагакурэ” Ямамото Цунэтомо и “Книгу пяти колец” Миямото Мусаси.
А есть ли у вас любимые книги о самураях? Кстати, мы также большие поклонники кино о самураях и можем порекомендовать не один десяток отличных фильмов. Спрашивайте и делитесь сами!
Добровольная смерть верных | Warspot.ru
В отличие от сокоцу-си и канси, дзюнси — это самоубийство, совершённое самураем после смерти своего господина. Это слово обозначается двумя иероглифами: дзюн — «принести себя в жертву, отдать жизнь» и си — «смерть», что можно перевести как «самоубийство вослед» или «смерть во имя». Традиция предписывала самураю быть верным господину не только в жизни, но и в смерти.
Практика дзюнси
Как правило, дзюнси носило массовый характер. В 1338 году, когда императорский военачальник Нитта Ёсисада погиб во время штурма крепости Фудзисимы, обороняемой монахами храма Хэйсэндзи, несколько ближайших самураев Нитты сразу же совершили дзюнси возле его тела. Впрочем, и самоубийство Нитты Ёсисады является одним из примечательнейших в истории сэппуку. Во время сражения конь Ёсисады был сражён стрелой и рухнул, придавив ногу всадника. Ещё одна стрела пробила шлем Нитты и воткнулась ему в лоб. Не имея возможности дотянуться до живота, Нитта Ёсисада мечом отрубил себе голову.
Пожалуй, самый массовый случай дзюнси произошёл в 1333 году после захвата вышеупомянутым Ниттой столицы клана Ходзё — Камакуры. Члены семейства Ходзё вместе с главой клана Ходзё Такатоки удалились в храм Тосёдзи, где все 283 самурая совершили сэппуку. Узнав об этом, их вассалы вскричали: «Наш господин покончил с собой! Пусть все преданные люди последуют за ним!» — и совершили дзюнси. За семейством Ходзё последовало около 320 самураев.
В большинстве случаев дзюнси совершалось непосредственно сразу после смерти господина. В том же случае, если у самурая было время на раздумье, он выбирал жизнь. После смерти Нитты Ёсисады его брат Нитта Ёсисукэ принял решение повести армию Нитты в бой, чтобы погибнуть там, где сложил голову их военачальник. Но за целый день у самураев Нитты было время подумать, и бо́льшая их часть либо дезертировала, либо вообще перешла на сторону противника.
Известен случай совершения дзюнси до смерти господина. В 1582 году Симидзу Мунэхару, оборонявший замок Такамацу от войск Тоётоми Хидэёси, был вынужден по условиям мирного договора совершить сэппуку. Один из его вассалов, пригласив Мунэхару к себе в комнату, сообщил ему, что сделать сэппуку совсем не сложно. После этого он распахнул кимоно и продемонстрировал господину свой распоротый живот. Впечатлённый Мунэхара лично взял на себя обязанности кайсяку, помощника совершающего сэппуку самурая, и отрубил верному вассалу голову, чтобы прекратить его мучения.
Дзюнси и самурайское общество
Следует отметить, что дзюнси вызывало неоднозначное отношение в самурайском обществе. С одной стороны, дзюнси производило сильное впечатление на окружающих, а с другой — увеличивало количество ненужных смертей, ведь совершивший самоубийство самурай ещё мог пригодиться клану. Дзюнси, совершённое во время сражения, нареканий практически не вызывало, однако в мирное время абсолютно не приветствовалось. Уходя из жизни вслед за своим господином, самурай демонстрировал этим, что он больше никому не сможет служить. Это было вполне оправданно в кровавый период Сэнгоку Дзидай, но в последующее мирное время не способствовало благополучию клана.
В начале периода Эдо около двадцати знатных самураев различных кланов совершили дзюнси после смерти своего даймё. Это вызвало негативную реакцию сёгуна Токугавы Иэясу, который осудил практику дзюнси и объявил, что лучшим примером верности господину является служба его наследнику. Запрет дзюнси подтвердил Токугава в так называемом «Завещании Иэясу» — собрании законов, изданных в 1616 году. Но обычай дзюнси столетиями укоренялся в японском менталитете. В 1651 году закон нарушили те, кто его и создавал. После смерти сёгуна Токугавы Иэмицу, внука Иэясу, пять его старших вассалов совершили самоубийство.
Следующий запрет относится к 1663 году. В новом законе указывалось:
«В случае, если господин предвидит, что некий вассал склонен принести себя в жертву, господину надлежит при жизни строго предписать ему не делать этого. Если же господин пренебрежёт этим, то это будет считаться его виной. Его наследник не избежит соответствующего наказания».
Через пять лет настала необходимость применить закон на практике: вассал умершего даймё клана Окудайра совершил дзюнси. Поскольку предки Окудайра в прошедшие годы оказали ряд услуг дому Токугава (в частности, Окудайра защищал замок Нагасино в 1575 году во время знаменитой битвы), то никакого наказания для наследника даймё не последовало — вся тяжесть вины легла на семью вассала. Двум его сыновьям было приказано совершить сокоцу-си, а двух зятьёв, один из которых принадлежал к семье Окудайра, отправили в ссылку. Только после этого случая самураи одумались, и со второй половины XVII века практика дзюнси прекратила существование. Но, как оказалось, не навсегда.
Сорок семь самураев
Об истории, приключившейся с сорока семью самураями, написаны сотни книг, и сняты десятки кинофильмов — лучшим из них, пожалуй, является «Падение замка Ако» режиссёра Киндзи Фукасаку, вышедший на экраны в 1978 году.
Гравюра, изображающая момент, когда князь Асано Нагонори (слева) в 1701 году поссорился с церемониймейстером Кирой Есинакой (справа) и ранил его. Оба в полном церемониальном облачении.
animebox.com.ua
В 1701 году между императорским церемониймейстером Кирой Ёсинакой и князем Асано Наганори вспыхнул конфликт. Причиной послужило знание, а точнее незнание Асано придворного этикета. Он был недавно назначен на придворную должность, и в его обязанности входил приём гостей. Старший церемониймейстер Кира не научил молодого князя всем тонкостям придворных приёмов. Вернее, он был не против научить, но при этом желал, чтобы передача знания была оплачена. Зачастую западные исследователи пишут, что Ёсинака банально вымогал взятку, но для восточного человека подарок при обращении за помощью является распространённым явлением. В Японии XVII века эта традиция была повсеместной: даже сёгун, фактический правитель государства, отправлял подарки императору, обращаясь к последнему с просьбой.
Принимая императорских послов в замке Эдо, Асано допустил оплошность при соблюдении ритуалов этикета, что привело к насмешкам со стороны придворных. Вне себя от злости, он выхватил меч и накинулся на Ёсинаку, пытаясь его убить. Однако, будучи облачённым в неудобные церемониальные одежды (по-видимому, свою роль сыграли шаровары-нагабакама: штанины в них были настолько длинными, что волочились по полу), поскользнулся и лишь дважды ранил своего противника. Преступление Асано состояло в том, что он обнажил меч во дворце, где пользоваться любыми видами оружия было строго запрещено. Князя схватила дворцовая стража, и по приказу сёгуна Токугавы Цунаёси он был вынужден совершить сэппуку. Клан Асано Наганори был распущен, а замок Ако конфискован властями. Все самураи клана стали ронинами, то есть самураями без господина.
Оиси Кураносукэ, предводитель сорока семи самураев, бьёт в барабан, подавая сигнал к атаке.
animebox.com.ua
Сорок семь самураев Асано решили отомстить за своего князя и начали готовиться к убийству Ёсинаки. Кира, ожидая чего-то подобного, усилил свою охрану и старался как можно реже выходить из дома. Разработка покушения на Ёсинаку превратилась чуть ли не в подготовку к военной кампании и заняла больше года. Чтобы усыпить внимание жертвы, самураи сделали вид, что обо всём забыли и предались пьяным кутежам и разврату. Глава заговорщиков Оиси Кураносукэ даже бросил жену и завёл любовницу. Но несмотря на ежедневные пьянки, ронины постоянно следили за усадьбой Ёсинаки. Когда тот успокоился и распустил нанятую охрану, пришло время действовать.
Морозной ночью 30 января 1703 года вооружённые до зубов ронины напали на жилище Киры. После непродолжительной стычки, в которой было убито шестнадцать домочадцев Ёсинаки, церемониймейстер был найден в угольном чулане и обезглавлен. Его голову ронины отнесли на могилу князя Асано. Потери нападающих оказались незначительными: четверо легкораненых. На следующий день они сдались властям. Все, кроме одного. Терасака Кицэемон, ронин самого низкого ранга, был отправлен к родственникам Асано, чтобы рассказать им об успехе предприятия.
Суд над ронинами длился несколько месяцев. Приговор бакуфу гласил: все сорок шесть сдавшихся самураев обязаны совершить сэппуку. Их предсмертным желанием стала просьба быть погребёнными в храме Сэнгаку, рядом с могилой князя Асано. В наше время эти могилы являются своеобразным символом самурайского духа и местом паломничества туристов.
Стоит отметить, что в самой Японии неоднозначно восприняли акт самурайской мести. Наряду с апологетами сорока семи самураев нашлось немало критиков. В частности, Дадзаи Сюндай обвинял ронинов в промедлении с местью: ведь пожилой Кира мог и сам умереть раньше, а также в промедлении с собственной смертью. По его мнению, самураи были обязаны совершить сэппуку сразу, как только принесли голову церемониймейстера на могилу Асано, но они продемонстрировали явное желание сохранить свою жизнь, понадеявшись на милость сёгуна. С Сюндаем соглашался неизвестный самурай, считавший, что действия сорока семи ронинов не выходят за пределы самурайских обычаев и, соответственно, не являются выдающимся событием.
Последние отголоски
На протяжении XVIII–XIX веков дзюнси постепенно исчезает из японских традиций. Поэтому из ряда вон выходящим событием стала смерть героя русско-японской войны генерала Ноги Марэсукэ. 13 сентября 1912 года, накануне похорон императора Мэйдзи, генерал Ноги и его жена совершили дзюнси. Ноги командовал японской армией во время китайско-японской войны 1894–1895 годов, а также руководил осадой Порт-Артура в 1904–1905 годах. Кроме того, он был воспитателем будущего императора Хирохито.
Поступок Марэсукэ ошеломил общество. Генерал отказался от помощника-кайсяку, чей удар мечом рубил голову и прекращал мучения жертвы. Вспоров себе живот, Ноги нашёл в себе силы надеть и застегнуть белый парадный китель, чтобы выглядеть более торжественно. Некоторые современники расценили его поступок как проявление неверности по отношению к императорскому дому. К тому же это было прямым нарушением закона. Однако этот акт наглядно продемонстрировал, что самурайский дух продолжал жить.
Продолжение традиции
В XIX веке обычай сэппуку всё больше предавался забвению, хотя время от времени старая традиция давала о себе знать.
После реставрации Мэйдзи Тосиакира Кавадзи, занимавший пост казначея (он известен тем, что в 1855 году подписал Симодский трактат, регулировавший русско-японские отношения), выразил протест против передачи власти императору: он совершил сэппуку перед замком сёгуна в Эдо. Впрочем, существует версия, что, пытаясь идти в ногу со временем, 67-летний Тосиакира вместо меча использовал револьвер.
Также сэппуку совершил и Сайго Такамори — вождь Сацумского восстания, воспетый Голливудом «последний самурай». Раненного пулей в пах Сайго вынес с поля боя его сторонник Бэппу Синсукэ. Найдя подходящее место для ухода из жизни, Такамори поклонился в сторону императорского дворца, после чего вспорол мечом живот. Бэппу исполнил функции помощника. Отрубив умирающему вождю голову, он бросился в атаку на врага и погиб от пули.
Японский офицер совершает сэппуку в годы Второй мировой войны (china-underground.com)
Последние массовые случаи сэппуку отмечены в годы Второй мировой войны. Самоубийство совершали многие японские воины — от рядового до генерала. Пик сэппуку пришёлся на последний год войны, когда первоначальные успехи японцев померкли и впереди замаячило поражение. Не видя возможности победить, самурай с честью уходил из жизни.
Литература:
- Рубель, В.А. Японська цивілізація: традиційне суспільство і державність / В.А. Рубель. — Київ: «Аквілон-Прес», 1997.
- Сато, Х. Самураи: история и легенды / Хироаки Сато. — СПб: Евразия, 2003.
- Синицын, А.Ю. Самураи — рыцари страны восходящего солнца. История, традиции, оружие / А.Ю. Синицын. — СПб.: Паритет, 2007.
- Тёрнбулл, С. Кодекс самурая. Воспитание воина / С. Тёрнбулл. — М.: Эксмо, 2009.
- Тёрнбулл, С. Самураи. Военная история / С. Тёрнбулл. — СПб.: Евразия, 1999.
- Bodart-Bailey, B.M. The Dog Shogun: The Personality and Policies of Tokugawa Tsunayoshi / Beatrice M. Bodart-Bailey. — Honolulu: University of Hawai’i Press, 2006.
- Kure, M. Samurai: An Illustrated History / Mitsuo Kure. — London: Compendium, 2001.
- Otake, R. Katori Shinto-ryu: Warrior Tradition / Risuke Otake. — Koryu Books, 2007.
- Turnbull, S. Kawanakajima 1553–64: Samurai Power Struggle / Stephen R. Turnbull. — Oxford: Osprey Publishing, 2003.
- Turnbull, S. The Revenge of the 47 Ronin. Edo 1703 / Stephen Turnbull. — Oxford: Osprey Publishing, 2011.
- Turnbull, S. The Samurai Sourcebook / Stephen R. Turnbull. — London: Arms & Armour Press, 1998.
Шадо: “Путь самурая — это стремление к смерти” — Новости
Доклад Искателя Ви-И о неожиданной встрече с Шадо.
Шадо сам пришёл ко мне, когда я коротал ночь у костра за написанием очередного отчёта. Самурай бесшумно вышел из тьмы и с ходу заявил, что совершил самую кровавую расправу в истории пустоши, и хочет, чтобы о ней узнали все. В ответ на мое молчание он достал из-за спины мешок, покрытый багровыми пятнами, и бросил его на землю. Из сумки к моим ногам выкатилась окровавленная голова старца.
— Это в твоих интересах, акула. Вы из тех, кто любит занимательные истории.
Шадо сел напротив, положил перед собой катану и продолжил.
— Это голова одного из моих учителей, я отсёк её этим мечом. Нас связывала клятва верности. Я не клятвопреступник, выживший. Хотя твоё мнение меня не волнует. Вам в Ордене не понять, что значит дать клятву. Когда-то этот человек спас Шадо от смерти: когда я был слаб и молод, рейдеры уничтожили мой бронемобиль, а меня закопали в песке. Случайно наткнувшись на торчащую из земли руку, мой будущий господин отвез меня в свой ангар и выхаживал долгие месяцы. Я уже был мёртв, акула, видел тени — с тех пор я и стал их частью.
Самурай взял в руки отрезанную голову:
— Бэнкэй — так он называл себя. Учитель показал мне путь воина и научил следовать ему. Но, когда я дал ему клятву верности, господин пропал. Долгие годы я скитался по пустоши, но так и оставался ронином — самураем без хозяина. Его пропажу даже связывали с Опустошителями… Позже я нашел свое прибежище у скитальцев. Много славных битв мы провели вместе, пока я не узнал, что Бэнкэй жив.
Воин тяжело вздохнул, повернулся к костру и добавил туда несколько больших палок.
— Он потерял память, был чертовски слаб, но всё же в сознании. Неизвестно, где он был всё это время, но враги не забыли Бэнкэя. Рейдеры нашли его в пустоши обессиленного и продали клану Грязной черепахи — хозяин когда-то убил брата их лидера, и тот жаждал мести. Эти ничтожества издевались над мастером, прижигая кожу раскаленным железом, пока моя катана, появившись из тени, не отправила их на встречу с предками. Этого клана больше нет. Бэнкэй был свободен, но его путь подошёл к концу. Он не мог говорить, и я протянул ему свой нож-танто. Хозяин сел на колени, и глаза его озарились ясностью, тогда он вспорол себе живот. В этот момент я отсёк Бэнкэю голову. Теперь мы оба спокойны. Он пережил так много трудностей, но умер счастливым. Путь самурая, акула, это стремление к смерти.
Шадо поднялся на ноги и, повесив меч на пояс, добавил:
-Только честь может спасти эту проклятую землю.
В этот момент он бросил голову своего учителя в костёр, где она тут же ярко вспыхнула. Когда огонь стих, самурай уже растворился в тени.
Портрет «Шадо» в настоящее время недоступен игрокам.
Обсудить.
Обзор фильма
— «Хара-Кири: Смерть самурая»
Хара-Кири: Смерть самурая разворачивается в эпоху, когда некоторые частично занятые воины блефовали своей готовностью совершить ритуальное самоубийство, надеясь на деньги или работу от богатых семей, которые не хотели иметь дело с беспорядком. Однако собственный блеф Ханширо (Эбизо Итикава) в фильме заходит глубже.
Tribeca Film
скрыть подпись
переключить подпись
Tribeca Film
Хара-Кири: Смерть самурая
- Режиссеры: Такаши Миике
- Жанр: боевик, драма
- Продолжительность: 126 минут
Нет рейтинга
С: Эбизо Итикава, Кодзи Якушо, Хикари Мицусима, Эйта
На японском языке с субтитрами
Из «Хара-Кири: Смерть самурая» — «Покровительство»
«Благосклонность»
Японский кинематографический экстремист Такаши Миике известен фильмами, которые заходят слишком далеко — часто потому, что не могут понять, куда еще пойти.Так было показательно, когда прошлогодние 13 Assassins, , римейк самурайского приключения 1963 года, продемонстрировали традиционалистскую черту вкусов Миике. Но этот фильм — помешательство на метамфетамин по сравнению с последней работой режиссера, величественным фильмом Хара-Кири: Смерть самурая .
Это новое предприятие также является ремейком фильма начала 60-х годов, причем более уважаемого: Harakiri Масаки Кобаяши. Миике внимательно следит за оригиналом, изменяя при этом некоторые аспекты сюжета и постановки.Одним из наиболее значительных изменений является то, что новая версия доступна в трехмерном формате.
Повествование, построенное через серию тщательно продуманных воспоминаний, начинается в 1630 году. Это период Эдо, и абсолютный контроль сёгуна над Японией положил конец столетиям региональных войн. Мир лишил работы многих самураев, но их высокое место в кастовой системе запрещает им принимать большинство других видов занятости.
Отчаявшись найти работу или хотя бы подачки, некоторые из этих безработных воинов пытаются совершить «самоубийственный блеф»: они подходят к поместью богатого клана и просят разрешения совершить там харакири (более вежливо называемое сэппуку).Иногда лидеры кланов избегают кровавого беспорядка, предлагая менее смертоносную и более прибыльную альтернативу.
Когда потрепанный Ханширо (Эбизо Итикава) прибывает в богатый Дом Ии, чтобы попросить место, чтобы убить себя, ему сообщают, что его лидеры не потерпят блефа. Надменный старший вассал Кагею (Кодзи Якушо) пытается предупредить Ханширо, рассказывая ему о другом просителе.
В первом воспоминании фильма рассказывается о Мотоме (Эйта), молодом учителе из касты самураев, который надеется получить несколько монет, чтобы заплатить доктору за уход за своей больной женой (Хикари Мицусима) и ребенком.У него даже нет подходящего оружия, ведь он продал свой меч, чтобы прокормить семью.
Кагею не проявляет сострадания, требуя, чтобы Мотоме разрезал ему живот тупым бамбуковым мечом, который он носит. Пока он пытается убить себя — сцена, ужас которой становится более явным и затяжным в рассказе Миике, — Мотоме насмехается над фехтовальщиком, которому поручено положить конец его страданиям обезглавливанием.
Ханширо мало что говорит, но постепенно становится ясно, что он уже знает историю Motome.И что он пришел во дворец II в поисках мести.
Ханширо и Михо (Хикари Мицусима) в одном из множества воспоминаний, которые режиссер Такаши Миике использует для раскрытия сюжета в Хара-Кири: Смерть самурая .
Tribeca Film
скрыть подпись
переключить подпись
Tribeca Film
Ханширо и Михо (Хикари Мицусима) в одном из множества воспоминаний, которые режиссер Такаши Миике использует для раскрытия сюжета в Хара-Кири: Смерть самурая .
Tribeca Film
Хара-Кири формально, неторопливо, неторопливо, почти до отказа. В нем используются плавные движения камеры, которые предпочитал Кендзи Мидзогути, один из величайших японских режиссеров 20-го века и менее всего похожий на Миике. Звезда режиссера — ветеран Кабуки, и Миике строит фильм вокруг серьезности и утонченности актера. Композиция сцен в комплексе Ii даже отличается элегантной театральностью, напоминающей сцену Кабуки.
В отличие от 13 Assassins, выплата не выплачивается кровью и действием. Есть две сцены насилия, но обе они натуралистичны. И хотя фильм был доступен для предварительного просмотра только в 2-D, ясно, что Миике использует 3-D прежде всего для того, чтобы углубить свои привередливые композиции. Визуально Hara-Kiri кажется ближе к Пине, чем к Tron: Legacy .
Несмотря на некоторые умные обновления, драма Миике не вытесняет драму Кобаяши. И фильм немного длиннее, чем должен быть, даже если вся эта домашняя предыстория призвана продемонстрировать элементарную человечность, которой не хватает клану Ии.
Но если этот Hara-Kiri является вторым лучшим, он все равно довольно хорош. Музыка Рюичи Сакамото, кинематография Нобуясу Кита и выступления впечатляют. Медленно и трогательно Ханширо Итикавы проявляет себя как человек тонкого планирования и контроля. На этот раз и Такаши Миике тоже.
Amazon.com: Хара-Кири: Смерть самурая [Blu-ray]: Кодзи Якушо, Наото Такенака, Эйта, Такаши Миике: Кино и ТВ
Об актере
Кодзи Якушо родился Кодзи Хашимото 1 января 1956 года в Исахайе, Япония.Он младший из пяти братьев. После окончания в 1974 году Высшей технологической школы префектуры Нагасаки, он работал в муниципальном приходе Тиёда, или якушо, в Токио, откуда впоследствии взял себе сценический псевдоним. Его часто выбирает режиссер Киёси Куросава, так как он один из его любимых актеров.
Эйта, родился 13 декабря 1982 года, японский актер из Токио. Его имя при рождении — Эйта Нагаяма. Он появился во многих японских телевизионных драмах и фильмах; Наиболее примечательным является сериал «Мальчики воды».Он также появился в Summer Time Machine Blues и Tokyo Friends: The Movie.
Наото Такенака родился 20 марта 1956 года, японский актер, комик, певец и режиссер из Канадзава-ку, Иокогама, префектура Канагава, аффилированный с From First Production. Он женат на певице-кумире и актрисе Мидори Киноути.
О директоре
Такаши Миике родился в маленьком городке Яо на окраине Осаки, Япония. Его главным интересом в детстве были мотоциклы, и какое-то время он питал амбиции профессионально участвовать в гонках.В 18 лет он пошел учиться в киношколу в Иокогаме, основанную известным режиссером Сёхэем Имамурой, в первую очередь потому, что не было вступительных экзаменов. По его собственным словам, Миике был недисциплинированным учеником и посещал несколько классов, но когда местная телекомпания приехала на поиски бесплатных помощников по производству, школа назначила единственного ученика, который так и не пришел: Миике. Он почти десять лет работал на телевидении, исполняя множество различных ролей, прежде чем стать ассистентом режиссера в кино, среди прочего, у своего старого наставника Имамура.Бум «V-Cinema» (Direct to Video) в начале 1990-х должен был стать прорывом Миике в режиссуру собственных фильмов, поскольку недавно образованные компании нанимали энергичных молодых режиссеров, готовых работать дешево и выпускать малобюджетные боевики. Первым кинопрокатом Миике был «Синдзюку курошакай: Chaina mafia sensô» (1995) (Общество триады Синдзюку), и с тех пор он чередовал фильмы V-Cinema с картинами с более высоким бюджетом. Его международный прорыв произошел с Audition (1999) (Audition), и с тех пор его культ на западе постоянно расширяется.Будучи плодовитым режиссером, Миике снял (на момент написания этой статьи) более 60 фильмов за свои 13 лет работы в качестве режиссера, его фильмы известны своим явным и табуированным изображением насилия и секса, как это видно в таких работах, как Visitor Q (2001). ) (V) (Гость Q), Ичи-убийца (2001) (Ичи-убийца) и трилогия «Живой или мертвый: мертвый или живой» (1999), «Мертвый или живой 2: Тобоша» (2000) и «Мертвый или живой: Финал» ( 2002).
«Хара-Кири: Смерть самурая» в Центре IFC
Фильм под названием «Хара-Кири: Смерть самурая» может обоснованно заставить вас ожидать оргию насилия, тем более что режиссер Такаши Миике, дико плодовитый японский режиссер, наиболее известный кровавыми играми, такими как «Прослушивание» и «13 убийц.Но «Хара-Кири» находит этот занятый жанр всеядным в тихом, даже классическом настроении. Скорее волнующий, чем шокирующий, он продолжается медленно и изящно, а несколько сцен кровопролития скорее эмоционально напряжены, чем показательно сенсационны.
Фильм, действие которого происходит в начале 1600-х годов, по мотивам рассказа Ясухико Такигучи, написанного Кикуми Ямагиши, пробуждает традиции августейшего японского кино. Похоже, это отдает дань уважения Масаки Кобаяси, режиссеру, чьи мрачные самурайские эпосы включают «Восстание самураев» (1967) и более ранний «Харакири» 1962 года.Фильм г-на Миике не совсем римейк, но он исследует аналогичную предпосылку.
Самурай Ханширо (Эбизо Итикава), брошенный на произвол судьбы после распада дворянского дома, которому он служил, прибывает в поместье феодального лорда с просьбой разрешить совершить ритуальное самоубийство во дворе. Воины поместья подозревают «блеф самоубийства», попытку использовать кодексы чести и самопожертвования для поиска работы или благотворительности, и они рассказывают Ханширо поучительную историю (рассказанную в воспоминаниях) о молодом человеке, который недавно совершил преступление. аналогичный запрос.Посетитель, который был вооружен только бамбуковым мечом, был вынужден использовать его, чтобы выпотрошить себя.
Глядя на своего мучителя, этот молодой человек, Мотоме (Эйта), кажется глупым и глупым. Но по мере того, как мы узнаем о его отношениях с Ханширо, вырисовывается более печальная и деликатная картина. Он был нежной, ученой душой, не подходящей для жестокого мира, который в конечном итоге его погубил. Длинная прекрасная средняя часть «Хара-Кири» — это меланхолическая драма с участием двух мужчин и любимой дочери Хансиро, Михо (Хикари Мицусима), друга детства Мотомэ, а затем и его жены.
Придворная политика и невезение ставят их семью в тяжелые времена, и, как портрет хороших людей в безвыходных обстоятельствах, «Хара-Кири» удивительно чувствительна и трогательна. В одной из сцен Мотоме мчится домой с несколькими яйцами, которые он купил после продажи некоторых своих книг. Под натиском группы проносящихся мимо детей он роняет одного из них, а затем наклоняется, чтобы слизать желток с земли. Это простое описание того, как бедность может подорвать достоинство, душераздирающе.
Простая доброта Мотоме и Михо кажется немного преувеличенной — или, скорее, как элемент мистера Мистера.Верная стилизация жанра Миике, а не выражение подлинного чувства. Но его верность старому стилю кинопроизводства раскрывает красоту истории, а его сдержанность делает «Хара-Кири» достоверной критикой насилия, а не эксплуатацией его ужаса.
Старомодный во многих отношениях фильм делает важную — и, на мой взгляд, ошибочную — уступку новому, а именно, объятия трехмерности. Хотя формат (которого можно избежать, если смотреть фильм по запросу, а не в кинотеатре) иногда создает интригующую иллюзию глубины в Mr.Скрупулезно составленные внутренние сцены Миике чаще всего оказываются разрушительными. А тонировка очков затемняет изображения, которые и без того темные и тусклые, цвета становятся тусклыми, а лица — нечеткими. Ясность рассказа и тонкость игры заслуживают большего.
Обзор Канн 2011 года — The Hollywood Reporter
КАННЫ. Любой, кто ожидает, что в 3D-фильме о японском ритуальном самоубийстве от режиссера такой ультра-кровавой закуски, как Убийца Ичи , кишки и внутренности вырвутся из экрана, ждет еще одно. Hara-kiri: The Death of a Samurai , Takashi Miike — римейк Masaki Kobayashi 1962 года Hara-kiri дорого монтируется с удобными ненавязчивыми 3D-эффектами, церемонно медленным и таким респектабельным. В качестве критики лицемерия и бесчеловечности бусидо в нем отсутствует горькая боль, и он не ищет нового взгляда на предмет.
В отличие от обычных фанатов жанра экстремальной Азии Миике, которые могут не бодрствовать перед финальным всплеском действия, этот фильм должен ориентироваться на старшую возрастную группу, которая привила вкус к хорошо сделанной исторической драме, такой как Сумерки Йоджи Ямада. Самурай .В Японии ведущий актер Эбизо Итикава , самый горячий и самый склонный к скандалам актер Кабуки своего поколения, обеспечит необходимый шум для фильма. Нишевый театральный релиз может рассчитывать на приличную отдачу.
3D-эффекты фильма создают более глубокую перспективу и большую яркость. Объекты попадают в четкую фокусировку, например, потертые нити от кимоно, снежинки и деревья, пылающие осенними листьями. Это заслуга — эффекты меньше нагружают глаза и не мешают течению истории.Однако они слишком ручные для тех, кто любит выпрыгивать из кадра.
Фильм точно следует сюжетной линии своего текстового источника: Ясухико Такигучи ’s Ибун Ронинки , действие которого происходит около 1630 года, времени повсеместной безработицы среди низших слоев самураев. Беспомощный ронин по имени Ханширо (Итикава) обращается к прославленному клану Ии, умоляя их предоставить ему место для совершения сэппуку (ритуальное выпотрошение живота), чтобы он мог умереть благородным самурайским путем.
Кагею, хозяин дома ( Кодзи Якушо ), пытается отговорить его, рассказывая о том, что произошло всего два дня назад. Молодой человек, представившийся Мотоме ( Eita ) из распущенного клана Чидзивара, обратился с такой же просьбой. Воспоминания показывают, как они садистски приводят его в пример, чтобы сдерживать другие «блефы самоубийц», истинное намерение которых состоит в том, чтобы увещевать скудную подачку.
Благодаря структуре «история в рассказе» и «ретроспективный кадр за кадром» есть богатый потенциал для неизвестности и напряжения — то, что Кобаяши использовал в полной мере с помощью длинных дублей и резких сокращений, которые воздействуют на сознание зрителей времени.Он не только передает растущий страх ожидания смерти, но и с точностью описывает раскрытие истинных намерений Ханширо.
Миике менее соответствует своему повествовательному темпу, начиная с необычно ровного первого акта, который начинает проявляться только примерно через 30 минут со сценой сэппуку Мотомэ. Затем он приступает к рассеиванию всей напряженности с помощью мучительно длинной мелодрамы, восходящей к временам детства Мотоме, и объясняет, почему он и Ханширо, наконец, вынуждены идти на такие отчаянные меры.
Хотя мягкий характер Мотоме и его тяжелое положение с больной женой ( Hikari Mitsushima ) и умирающим младенцем в конечном итоге достигают трагического резонанса, Миике колеблется в отношении того эмоционального уровня, которого он хочет достичь. Мидзогучи больше, чем Миике, средний акт мрачен по цветовой гамме и освещению, полон статичных кадров и арочных композиций. Особенно отдаленными являются кадры через москитную сетку, которые размывают фигуры и выражения лиц персонажей.
Натуралистическая игра Эйты, безумно страстное проявление Мицусимы и искусная театральность Итикавы тоже не слишком хороши.Итикава наконец-то получает свой момент, когда за последние 20 минут начинается действие фильма. Его опыт кабуки не только позволяет ему вести бои на мечах с безупречной грацией, его магнетическое произношение заставляет его речь, осуждающую ложный кодекс чести Кагею, звучать красноречиво.
Японское название Ichimei означает «одна жизнь». Техническая комплектация высококлассная и сдержанная.
Место проведения: Каннский кинофестиваль (конкурс)
Продажи: Hanway Films
Производственные компании: OLM, Sedic International, Recorded Picture Company, Shochiku
В ролях: Эбизо Итикава, Эйта, Хикари Мицусима, Кодзи Якушо, Мунетака Аоки
Режиссер: Такаши Миике
Сценарист: Кикуми Ямагиши
Продюсеры: Тошиаки Накадзава, Джереми Томас
Оператор: Нобуясу Кита
Художник-постановщик: Юджи Хаясида
Музыка: Рюичи Сакамото
Художник по костюмам: Кадзуко Куросава
Редактор: Кэндзи Сибадзаки
Без рейтинга, 128 минут
‘Ичимей (Харакири: Смерть самурая)’
Фильм о самураях имеет великие и славные традиции, но японские режиссеры уже давно разделяют мнение о самих самураях.В каждом римейке «Чушингуры», воспевающем самурайский дух верности и самопожертвования, есть жанровый шедевр, ставящий его под сомнение.
Один из них — «Сэппуку (Харакири)», драма Масаки Кобаяши о мести 1962 года, разоблачающая несправедливость и бесчеловечность, на которые были способны самураи. И все же герой-самурай, которого Тацуя Накадай с тупым голосом разыгрывает, благороден в своем стремлении к праведной мести — вечной теме самурайского кино.
Спустя почти полвека после того, как «Харакири» получил специальный приз жюри Каннского фестиваля, трехмерный римейк Такаши Миике «Ичимей (Харакири: Смерть самурая)» появился на Каннском конкурсе, где получил уважительные отзывы. но никаких наград.
Я не уверен, стремился ли Миике повторить фестивальный успех Кобаяши, но фанаты, которые знают и любят его ранние причудливые шокеры с их плохим панковским отношением и черным чувством юмора, вероятно, не будут испытывать такой же привязанности к покоренным, взрослый «Харакири», который способствует классическому японскому пониманию трагизма.
Как поклонник как «Харакири» Кобаяши, так и работ Миике, включая дикие вещи, я рад, что он сделал фильм таким, каким он был, с уважением к его серьезной центральной истории, но также с его собственным чутьем на насилие, от от яркого упорства до тревожного самоубийства.«Настоящий» (то есть возмутительный) фильм Миике, в котором трехмерные мечи тыкают в глаза аудитории, был бы пародией.
Действие происходит в начале 17 века, после того, как клан Токугава консолидировал национальную власть и началась долгая эра мира. Тысячи самураев, чьи боевые навыки больше не востребованы, оказались лишенными клановой принадлежности и жалованья. Один из этих ронинов (самурай без хозяина), Хансиро со свирепыми глазами (Эбизо Итикава), приходит на территорию Эдо (старый Токио) могущественного клана Ии с просьбой: он хочет совершить сэппуку (ритуальное самоубийство) на его основании.
Лидер клана, Кагею (Кодзи Якушо), рассказывает Ханширо о более раннем посетителе, молодом ронине Мотоме (Эйта), который просил такой же услуги. К сожалению, у него был только хрупкий бамбуковый меч, которым он мог убить себя, но клан заставил его использовать его, что привело к продолжительной, кровавой и недостойной смерти. Они передали эту жестокость в качестве примера другим обедневшим ронинам, которые просили сэппуку вымогать деньги у кланов, которые обычно платили им за то, чтобы они уехали, а не справлялись с проблемами и, как можно представить, с последствиями.
Хансиро, однако, настаивает, и клан неохотно исполняет его желание. Однако, прежде чем порезать себе живот во дворе, он рассказывает всем собравшимся историю о горькой бедности и несправедливой утрате, которая показывает, что у него есть личная причина для своего присутствия. Челюсти сжимаются, а руки тянутся к эфесам мечей.
Большая часть фильма посвящена этой истории, рассказанной в расширенных воспоминаниях, в то время как боевым сценам отводится относительно мало экранного времени. Но Миике медленно, верно собирает нити повествования вместе, как мстительный бог, возводящий грозовые тучи до ужасающих высот.Только тогда он швыряет свои молнии ярости мечей.
Миике умело поддерживает звезда Кабуки Итикава, чей Ханширо повторяет пик карьеры Накадая, но с его собственным внутренним пламенем и безупречной техникой. В роли Мотоме Эйта передает истинные ноты крайних эмоций и боли. Наблюдая, как он пытается зарезать себя полоской бамбука, я снова осознал, как сложно имитировать физическую агонию — и как трудно может быть наблюдать, когда актер все делает правильно.
Наконец, Хикари Мицусима почти идеально сыграла Михо, преданную, но чахоточную жену Мотоме.Она настолько полностью соответствует этой роли, включая пещеристые глаза и тонкую рамку, что я начал беспокоиться о ее реальном здоровье. Я подумал, что все, что она делала для подготовки к этой роли, не могло быть для нее хорошо.
Трехмерное изображение было меньшим вторжением, чем я опасался, но из-за него композиции выглядят странно искусственно и приглушенно, как старые стереопиковые слайды. Или, может быть, это просто мои стареющие глаза в далеко не идеальных условиях кинозала.
«Харакири» Миике, однако, преодолевает технические препятствия и сравнения с прошлым, чтобы достичь торжественного величия и собственного пафоса.Я просто надеюсь, что в следующий раз сумасшедший Миике из прошлого вернется — уколы в глаз и все такое.
В соответствии с руководящими принципами COVID-19 правительство настоятельно требует, чтобы жители и посетители проявляли осторожность, если они решают посещать бары, рестораны, музыкальные заведения и другие общественные места.
Во времена дезинформации и слишком большого количества информации качественная журналистика как никогда важна.
Подписавшись, вы можете помочь нам понять историю.
ПОДПИШИТЕСЬ СЕЙЧАС
ФОТОГАЛЕРЕЯ (НАЖМИТЕ, ЧТОБЫ УВЕЛИЧИТЬ)
Обзор
: «Харакири: смерть самурая»
Кредит: Tribeca Film
Вверху: «Харакири: смерть самурая» Такаши Миике.«
В прошлом году японский режиссер Такаши Миике представил публике изнурительную самурайскую эпопею «13 убийц». Теперь он представляет совсем другую самурайскую сказку «Хара-Кири: Смерть самурая» (открытие 31 августа в Reading Gaslamp Stadium Theaters).
«13 убийц» — потрясающий боевик в замедленном темпе, который окупился одним из самых изнурительных самурайских сражений со времен «Семи самураев». Число жертв было огромным, и к концу вы почувствовали, что прошли через битву с персонажами.«Хара-Кири: Смерть самурая» резко контрастирует с этим кинематографическим опытом. Число жертв невелико, а действие минимально для сравнения, но на определенном уровне оно столь же жестоко и изнурительно.
Вместо рассказа о банде самураев, на этот раз Миике в основном сосредотачивается на смерти одного самурая. Фильм основан на классике Масаки Кобаяши 1962 года «Харакири». и делает это в 3D (я не знаю, почему именно 3D). Драма 17-го века разворачивается через серию воспоминаний, когда два самурая выражают желание совершить харакири, ритуальное самоубийство.
Первый встреченный нами самурай — Хансиро (Эбизо Итикава). Он прибывает в правящий Дом Ли и объясняет свое желание использовать его основания для совершения самоубийства. Кагею (всегда великолепный Кодзи Якушо), ответственный вассал и другие с подозрением относятся к его просьбе. Мирные времена тяжелы для ронинов или самураев, поэтому есть подозрение, что он угрожает самоубийством только в надежде вымогать деньги или сочувствие. Кагею говорит, что ему не нравится этот «блеф», направленный на вымогательство денег.Чтобы доказать свою точку зрения, Кагею пересказывает историю о похожем ронине по имени Мотоме (Эйта), который также прибыл, выразив желание покончить с собой в Доме Ли в надежде восстановить некоторую честь после долгих лет борьбы в бедности. Но люди Кагею подали пример Мотоме, заставив его провести ритуал потрошения тупым бамбуковым мечом, который едва может проткнуть кожу. Самоубийство оказалось жестоким до боли. Но эта история не произвела того впечатления, которого ожидал Кагею. Фактически, история доказывает, почему именно здесь появился Хансиро.
«Хара-Кири: Смерть самурая» — довольно обычный фильм для часто экстремального Миике. Он тот человек, который дал нам «Прослушивание», «Убийцу Ичи» и «Посетителя Кью». Но обычный для Miike все равно неплох. Фильм сдержанный — не то, что Миике часто демонстрирует, — но хорошо продуманный и проработанный. Здесь не так много действий или насилия, но то, что есть, сделано великолепно. Центральная сцена харакири мучительна и запоминается. Таким образом, хотя в фильмах «Ичи» и «Живой или мертвый» нет избытка насилия, короткие сцены обработаны с непоколебимой эффективностью.
Миике — это прежде всего ремесленник. Он один из самых плодовитых режиссеров, снимающих фильмы, видео, рекламные ролики, телешоу и многое другое с головокружительной скоростью. Он похож на одного из тех старых режиссеров студии, которые просто продолжали работать и выполнять порученное ему задание с таким же профессионализмом. Когда он так быстро снимает фильмы, у него нет времени задерживаться на них или беспокоиться о том, были ли они именно тем проектом для него или нет. Имея это в виду, «Хара-Кири: Смерть самурая» кажется менее личным, чем некоторые другие его работы, но он убедителен и продуман.
«Хара-Кири: Смерть самурая» (на японском языке с английскими субтитрами и без рейтинга, но для зрелой аудитории) — еще один солидный, а не яркий фильм японского мастера экстрима Такаши Миике. Он не так хорош, как «13 убийц», но дает больше времени персонажам для развития и рисования портрета самурайской жизни в мирное время. Хотя приятно видеть более сдержанную сторону Миике, я должен признаться, что очень хочу, чтобы он вернулся к чему-то, что еще больше расширяет границы возможного.Но пока я счастлив оценить его умелое мастерство и размеренное повествование.
Сопутствующий просмотр: «Харакири», «13 убийц», «Посетитель Q»
ЛУЧШИЙ ПОДКАСТ
Новости Сан-Диего; когда хочешь и где хочешь. Узнайте местные истории о политике, образовании, здоровье, окружающей среде, границе и многом другом. Новые серии готовы по утрам в будние дни. Организатор — Аника Колберт, продюсер — KPBS, Сан-Диего, а также станции NPR и PBS Имперского графства.
Бет Аккомандо
Репортер по искусству и культуре
Я освещаю искусство и культуру, от Comic-Con до оперы, от поп-музыки до изобразительного искусства, от зомби до Шекспира. Мне интересно заглянуть за кулисы, чтобы исследовать творческий процесс; видеть, как поп-культура отражает социальные проблемы; и создание контекста для искусства и развлечений.
Для просмотра документов PDF загрузите Acrobat Reader.
Хара-Кири: Смерть самурая — обзоры фильмов и рейтинги фильмов
В один решающий момент во время кульминации Хара-Кири Такаши Миике: Смерть самурая, персонаж Ханширо Цугамо (мастерски сыгранный Эбизо Ичикова) сидит перед весь Дом Ли после того, как попросил совершить ритуальное самоубийство в их дворе, и предлагает следующий комментарий к трагической судьбе его суррогатного сына Мотоме (Эйта):
«Жизнь самурая полностью зависит от поворотов судьбы, ведущих к славе или трагедии.”
Конечно, любой, кто видел фильм Масаки Кобаяши 1962 года, на котором основан римейк Миике (или любой другой фильм Миике, если на то пошло), может с определенной уверенностью угадать, куда повороты судьбы приводят главных героев. это обязательство. Настоящий сюрприз — и причина того, почему драма в этой конкретной картине самураев так глубоко влияет — это глубоко гуманистическое изображение персонажей, которых обычно считают стоическими и строго связанными с честью.
Действие происходит в Японии 17 века.В условиях всеобщего мира и отсутствия войн многие благородные самураи впали в нищету и впали в глубокое уныние. В отчаянии некоторые прибегают к форме эмоционального шантажа, известной как блеф самоубийства. Процесс включает в себя обедневшего самурая, который появляется в доме известного лорда и просит совершить харакири на его территории в надежде, что лорд пожалеет их, предложит место в доме или несколько месяцев. (валюта времени) и проигнорируйте запрос. По мере того, как практика становится все более распространенной, старший вассал Дома Ли, Кагею (Кодзи Якушо) издает приказ, чтобы любой самурай, обращающийся с такой просьбой, был связан своим словом.Когда появляется Ханширо с таким призывом, Кагею рассказывает болезненную историю Мотоме — последнего самурая, сделавшего это. Вынужденный совершить харакири тупым бамбуковым мечом, Мотоме погиб медленной и мучительной смертью. Когда история закончена и наступает время для Ханширо покончить с собой, он делится собственной трагической историей, в процессе раскрывая свои истинные намерения по просьбе совершить ритуальное самоубийство в Доме Ли.
В ремейке «13 убийц» 2010 года эклектичный режиссер Миике показал себя чем-то действительно уникальным в мире кино — режиссером-ренегатом, твердо придерживающимся классических взглядов.Нельзя отрицать, что 13 ассасинов пролили свою справедливую долю кровопролития, но ему также удалось застать врасплох многих давних критиков Миике, показав, что режиссер, обычно связанный с крайним насилием, может успешно рассказать традиционную историю с определенным стилем и сдержанностью. Он продолжает развивать эти черты — и довольно эффективно — в Хара-Кири, глубоко влияющей медитации на человечество, в которой проливается больше слез, чем крови. Фанаты Миике, надеющиеся на что-то похожее на захватывающие последние 50 минут фильма 13 убийц, могут уйти несколько разочарованными явным отсутствием фехтования в Хара-Кири, но любой, кто ищет доказательства того, что режиссер действительно столь же универсален, как предполагает его эклектичная фильмография, получит новое обретение. уважение к нему как к драматургу, способному на настоящую кинематографическую поэзию.В новой команде с оператором 13 убийц Нобуясу Кита, Миике придает Хара-Кири элегантный вид, который делает трагедию истории еще более впечатляющей. Тонкие движения камеры, завораживающие композиции и уверенные непрерывные кадры позволяют нам погрузиться в историю, которая показывает, как даже в мирное время страдания не прекращаются, в то время как тщательно структурированный сценарий Кикуми Ямагиши с образцовой артистичностью подчеркивает моменты радости и печаль вплетена в фильм. Ничего из этого не было бы значительным без актера, способного вести фильм, и как персонаж, перенесший невообразимые страдания, Ичикова — это откровение.Его навыки почти не уступают навыкам его поразительно худощавой партнерши по фильму Эйты. Между тем, обладая классической чувственностью, подобающей современному произведению, основанному на веках прошлого, музыка композитора Рюичи Сакамото (Последний император, С Рождеством Христовым, мистер Лоуренс) одновременно изысканна и неподвластна времени, что делает последний набег Миике на более традиционное повествование.