Медея трагедия еврипида: Образ Медеи в трагедии Еврипида

Содержание

Образ Медеи в трагедии Еврипида

Образ Медеи манил многих творцов разных видов искусства: художников, композиторов и писателей (в основном драматургов), причем, кочуя из произведения в произведение, этот образ претерпевал существенные изменения. Рассмотрим образ Медеи в одноименной трагедии Еврипида.

Еврипид выбирает тот миф, который объясняет первопричину краха семьи Медеи и Ясона: Эрот, по просьбе Афины и Геры, внушил Медее страстную любовь к Ясону, но любовь ее была безответной и женился он на ней только потому, что дал обещание, в обмен на ее помощь. Т.е. со стороны Ясона это был брак по расчету, поэтому-то ему было так легко отказаться от Медеи и детей ради царского престола Коринфа.

О характере Медеи мы узнаем очень многое уже из пролога, первого монолога кормилицы (Аристотель считал пролог “Медеи” образцом пролога трагедии). Кормилица рассказывает о том, что “оскорблена Медея” тем, что муж ей предпочел другую, а ради него она пожертвовала всем (родиной, семьей, жизнью брата, добрым именем, друзьями). Медея страшно разгневана предательством мужа, доведена почти что до безумия. Кормилица дает точную оценку Медее: “Обид не переносит тяжелый ум, и такова Медея”, — зная Медею, кормилица боится, сколько бед она может сотворить из мести:

Да, грозен гнев Медеи: не легко

Ее врагу достанется победа.

Кормилица чувствует угрозу жизни детям Медеи и Ясона.

Медея еще стенает за сценой, а мы уже ясно ее себе представляем, как она стенает и зовет в свидетелей Ясоновой расплаты богов. Страдания Медеи безмерны: она призывает смерть, не в силах стерпеть обиду и проклинает себя за то, что связалась клятвой с недостойным мужем, вместе с Ясоном она потеряла смысл жизни:

О, ужас! О, ужас!

О, пусть небесный перун

Прожжет мне череп!..

О, жить зачем мне еще?

Увы мне! Увы! Ты, смерть, развяжи

Мне жизни узлы — я ее ненавижу…

Умна Медея — этим ненавистна

Она одним, другие же, как ты,

Опасною ее считают дерзость.

Без того униженная Медея умоляет Креонта разрешить ей остаться вместе с детьми в городе хотя бы на сутки, потому что у нее нет ни средств, ни друзей, которые бы их приютили. Будучи человеком достаточно мягким, Креонт соглашается, не подозревая, что один день нужен Медее для того, что расправиться с ним и его дочерью.

Убийство Креонта и царевны Медея задумывает хладнокровно, совершенно не сомневаясь в правильности выбранного решения; единственное, что ее “смущает”, — это то, что “по дороге до спальни” или “за делом” она может быть “захвачена… и злодеям достаться на глумленье”, а разговор с Ясоном только укрепляет Медею в намерении так поступить.

Словесный поединок с Ясоном Медея выигрывает блестяще: она выставляет его совершеннейшим ничтожеством и подлецом; она вспоминает все, что для него сделала, и спрашивает: “А где ж? Где клятвы те священные?”. Медея поражена, что он сумел прийти к ней, и иронизирует:

…Тут не смелость…

Отвага ли нужна, чтобы друзьям,

Так навредив, в глаза смотреть? Иначе

У нас зовут такой недуг — бесстыдство.

А Ясон в ответ открыто признается,что в браке с коринфской царевной ищет материальную выгоду, но чтобы оправдаться, он говорит, что делает это, чтобы “поднять детей. .. чрез братьев их”. Медея же понимает, что Ясон не хотел оставаться женатым на варварской царевне.

Медея резко отличается от эллинки, и даже после жизни с Ясоном среди греков, ее характер ничуть не изменился: она горячая, страстная, эмоциональная, движимая чувствами и инстинктами, гордая, резкая, несдержанная и безмерная. Медея безмерна во всем: в любви, ненависти, мести. Именно из-за этого ее не понимают другие персонажи трагедии (Медея о себе говорит: “О, я во многом, верно, от людей и многих отличаюсь…”), именно поэтому трагедия не была оценена современниками Еврипида (ей была присуждено третье место). Рожденная для другой жизни, Медея возмущается условиями несвободы, в которых живут эллинские жены, которые не знают, за кого выходят замуж, за порочного или честного, и каковы страдания тех, кому не повезло.

Истинного трагизма образ Медеи достигает тогда, когда вместе с невестой и царем она замышляет убить детей. Найдя будущий приют у Эгея, Медея продумывает план убийства: она мирится с мужем и упрашивает его уговорить царевну оставить мальчиков в Коринфе; вместе с детьми во дворец она отправляет пропитанные ядом пеплос и диадему. И тут начинаются самые тяжкие мучения Медеи: материнский инстинкт борется с жаждой мести, ненависть — с любовью, долг — со страстью. Медея четырежды меняет свое решение: сначала она хочет убить детей, с тем чтобы уничтожить род Ясона:

…Я

Должна убить детей. И их не вырвет

У нас никто. Сама Ясонов с корнем

Я вырву дом.

Но когда Медея разыгрывает сцену примирения с Ясоном, она немного начинает верить в это сама и, выведя к нему детей, обняв их, понимает, что не способна их убить:

…Жалкая душа!

Ты, кажется, готова плакать, дрожью

Объята ты.

Но представив себе, как ее мальчики будут расти без нее, как они вырастут, женятся, а она не будет в этом участвовать и не увидит их счастья (т.е. она зря мучилась давала им жизнь их, надеясь, что они поддержат ее в старости и достойно похоронят), Медея решает забрать сыновей с собой в Афины. Пожалуй, именно в этом фрагменте заметнее всего эгоизм Медеи: она не задумывается о том, что лучше для ее детей, жить или умереть, остаться в городе или скитаться с ней, ею движут только собственные чувства и собственные желания. Оставить детей у себя она хочет потому, что в изгнании они будут ей “усладой”. Но это решение ничуть не облегчает ее мучений, отправляя сыновей во дворец с ядом, она говорит: “Уходите, скорее уходите… Силы нет глядеть на вас. Раздавлена я мукой…”.

Но все меняет пришедший вестник, поведавший, что после гибели царевны и ее отца, к дому Медеи спешат разгневанные коринфяне с целью убить ее и ее детей. Больше Медея не сомневается (“Так… решено, подруги… Я сейчас прикончу их и уберусь отсюда…”) и совершает страшное преступление. Нет больше трагического противоречия, образ Медеи опять обретает цельность.

Финал трагедии очень ярок: Медея появляется в колеснице, запряженной драконами, который прислал ей Гелиос. С ней трупы ее детей. Происходит ее последний диалог с Ясоном, который несколько меняет характер драмы: обвинения против Медеи справедливы, действительно может показаться, что если сердце у Скиллы, она добрее, чем Медея, жестокость ее не знает границ, но и все доводы Медеи тоже представляются правдоподобными: виноват Ясон, их убил его грех, а ревность женщины дает ей право на любые поступки.

Трагедия несет в себе ощущение абсурда бытия: в мире нет справедливости, нет границы между добром и злом, нет меры, нет правды, нет счастья. Медея заставляет усомниться в самых высших ценностях, в существовании богах (она призывает к их помощи, но они никак ей не помогают), во взгляде на мир.

Каково же отношение самого автора к Медее? Он явно ей сочувствует и скорее всего симпатизирует. Авторская позиция проявляется в выборе мифов (в них Медея больше сделала для Ясона), композиции трагедии (Медее, ее плачам, монологам, мучениям отдана большая часть драмы) и системе персонажей (Креонт показан слабым, но жестоким человеком, царевна — соперница Медеи — есть только в пересказах других героев, хор — на стороне Медеи, а Ясон жалок и меркантилен). Медея — несомненный центр произведения, вокруг нее вращается мир трагедии, она сосредотачивает на себе все эмоционально-психологическое содержание драмы; волей-неволей начинаешь ей сопереживать, ее метания вызывают ответную бурю чувств. Кажется, что сам Еврипид был заворожен образом волшебницы-убийцы.

Библиография:

1. Еврипид. — Медея, Ипполит, Вакханки. — СПб.: Азбука, 1999

2. Мифы народов мира. — М.: Советская энциклопедия, 1988

3. Гончарова, Т.В. — Жизнь замечательных людей. Еврипид. М.: Молодая гвардия, 1984

4. Кожухова М.С. — Литературная критика о творческой манере Еврипида. — в книге “Вопросы античной литературы и классической филологии”. — М.: Молодая гвардия, 1966

УПАДОК И ИСКАНИЯ. ТРАГЕДИЯ ЕВРИПИДА «МЕДЕЯ»

Глава I
УПАДОК И ИСКАНИЯ. ТРАГЕДИЯ ЕВРИПИДА «МЕДЕЯ»

Цивилизации в своем развитии проходят путь созданий природы, например растений. Они зарождаются, развиваются, укрепляются; достигая эпохи своего классицизма, они расцветают, затем увядают, старятся, клонятся к упадку, гибнут. Возможно, однако, что они совсем не гибнут. Они сохраняются для людей будущего, как тоска по родине, как шелест воспоминаний об их прошлом, и потомкам иногда случается согласовывать с ними свои замыслы, свои новые творения. Даже потерпев неудачу, они являют собой надежды на сбывшиеся, но и не превратившиеся в ничто, а живые и действенные в памяти человечества.
Мне кажется, что периоды упадка цивилизаций всегда очень интересны. Прежде всего потому, что эти периоды ясно показывают — яснее, чем периоды их возникновения, всегда окутанные мраком,— в результате каких причин и при наличии каких условий человеческие общества создают культурные ценности и что они утрачивают при исчезновении этих ценностей.
С другой стороны, эти периоды упадка, эти «наклонные плоскости» цивилизаций не всегда целиком отрицательны и бесплодны: они еще создают новое; они ставят перед человечеством новые, иногда более сложные проблемы. Кажется, что в дряхлеющие общества вдруг снова вдохнули жизнь, они начинают действовать, вновь существовать. По мере же того как распадается цивилизация, которая была их естественной атмосферой, их кислородом, по мере того как расшатываются верования, которые составили их ежедневную пищу, эти общества — ибо они не хотят умирать — стараются найти новые методы мышления, создают новые миры поэзии или мудрости, придумывают — чем более они дряхлеют — все новые доводы для надежды и уверенности. Периоды упадка — это также и периоды открытий; цивилизации скорее изменяются, чем умирают, их существование — непрестанное возрождение.
Впрочем, не является ли солнце, заходящее на Юре, тем солнцем, которое в этот же самый момент восходит по ту сторону океана, принося людям обещание нового дня?

* * *

Настоящая работа охватывает два века, весьма мрачные для эллинского мира,— IV и III века до н. э. Это века, которые были свидетелями падения городов-государств. Это Демосфен, обреченный поборник этих городов, давший классической эпохе социальные рамки, узкие и суровые. Гениальный Александр, а до него его отец Филипп наносят смертельный удар этим политическим сообществам. Но Александр не ограничивается разрушением города-государства, он создает новую форму современного государства. После его удивительных походов на Востоке возникают обширные монархи, управляемые царями, такими династиями, как династия Птолемеев в Египте и Селевкидов в Азии.
Однако в эти же века два великих философа еще стремятся восстановить и укрепить на новых основах старый город-государство. Это прежде всего Платон,
а затем Аристотель, а также и другие вслед за ними. Но эти попытки были бесперспективны. Самого Платона манили более широкие планы. Ему хотелось сменить земное государство, разложившуюся демократию граждан, божественным, потусторонним миром, где все души встретятся после смерти и который предвосхитит царство небесное. Таким образом, греческая цивилизация, деградируя и в то же самое время производя глубокий переворот в обществе и в мышлении, подготовляет пути к христианству. Таково одно из главнейших направлений развития IV и III веков до н. э..
Тем не менее это лишь один из аспектов, который представлен в данной работе. Но древняя греческая цивилизация, добрая первобытная цивилизация V века до н. э., «языческая» цивилизация греческого народа, в изобилии создававшая между 450 и 400 годами до н. э. классические творения, эта цивилизация еще не прекратила своего существования. Чтобы разобраться в политическом контексте ее упадка, достаточно будет обратиться к произведениям историка, представляющего прежде всего греческий ум, здравый и проницательный, а именно к произведениям Фукидида, мыслителя и художника, который блестяще показал, как начиная с последней трети V века до н. э. войны между греками разрушили мир городов-государств еще вернее, чем это сделали Филипп и Александр.
Мы покажем в этой работе также древнее стремление греческого народа, существовавшее с незапамятных времен (обратимся к Улиссу), объяснить мир, познать его законы, с тем чтобы использовать их и подчинить их себе. Эта наука о физических законах вселенной была прославлена в классическую эпоху великим именем Гиппократа, подлинного отца (несмотря на шуточки Мольера) современной медицины. В эпоху упадка греческой цивилизации наука явилась почти единственным видом человеческой деятельности, которая еще прогрессировала. Наука сформировала — в астрономии, биологии, механике, например,— гипотезы, которые (поскольку в римскую эпоху и в средние века научная мысль была скована) вновь будут поставлены учеными Возрождения и будут основаны на опыте и разуме и наконец будут блестяще разрешены в век науки, причем ученые достигнут небывалых успехов во всех отношениях в этот век науки, современниками которого мы являемся.
Наконец, мы не должны забывать и о поэтах. Поэты александрийской эпохи, более далекие от народа, чем поэты классического века, чтобы уйти от современной им деятельности, нередко слишком суровой, создают поэтические миры, своего рода восхитительные убежища, некое подобие отдохновения, дарованного людям после тяжелых трудов, это рай (большой сад в греческом значении этого слова), но рай на земле, весьма далекий от рая души Платона. Далекий, но, быть может, равно химерический.
Такова мысль, которую я хочу здесь раскрыть. Но чтобы уточнить это понятие «упадка», которое я попытаюсь определить и которое будет доминировать по всей работе, я поставлю первые главы моего изложения под знак одного из поэтов золотого века Афин — второй половины V века до н. э.,—автора трагедий, Еврипида. Я поясню это. Сначала я отмечу, что трагедии Еврипида столько же порицались, сколько и восхвалялись; порицались они современниками поэта, а также критиками XIX века, например Ницше, восхвалялись же поколениями, жившими в конце античности, любившими этого поэта гораздо больше, чем Эсхила и Софокла, произведения которых на огромной территории Востока, завоеванной Александром, повсюду игрались на сцене. Да и в настоящее время Еврипид имеет еще пылких друзей, которые, признавая слабости и промахи его некоторых неудачных произведений, чтят в нем автора ряда шедевров трагедийного театра, поэта, которому мы обязаны «Федрой» Расина, с детства любившего Еврипида, продолжившего и завершившего его.
Это различие суждений о Еврипиде свидетельствует о двойственном характере его гения, о его амбивалентности, как говорят в наши дни. Да, в известном смысле Еврипид разрушает трагедию, как это утверждает Ницше. Еврипид ее интеллектуализирует, схематизирует, то вводя в нее несколько искусственные приемы в прологе и в развязке, то включая в трагедию дебаты, наподобие софистических, своего рода идеологические дебаты, часто неуместные, касающиеся современных ему проблем, которые, впрочем, являются также и проблемами наших дней. Возможно, что Еврипид отдает здесь дань своей глубокой человечности. Он слишком чувствителен ко всяким невзгодам человека и к человеческим исканиям, чтобы не затеять спор, когда
к тому представляется случай, он спорит относительно рабства, говорит о положении женщины, неравенстве полов и в особенности о роли богов или самой судьбы. Еврипид открыт для каждой человеческой заботы. Он обращен лицом к своей эпохе и ко всему, что ее волнует: к несчастью, слабости, одиночеству человека. Еврипид всегда наготове, и даже слишком. Он не умеет отвлечься или отойти в сторону, когда какие-нибудь обстоятельства слишком живо вяжутся с действием трагедии и портят произведение.
Эти сцены и неудачные пьесы, в которые они включены, и составляют отрицательный элемент, свидетельствуют об упадке.
Но у поэта имеется и положительная сторона, творческий элемент. Это та самая любовь творца, которая иногда побуждает Еврипида открывать дискуссии по поводу поступков человека, дискуссии, замедляющие драматическое действие; эта же самая любовь побуждает поэта исследовать области трагического, неизвестного его предшественникам, показывать действия, где человек, не отрицая участия богов в нашей жизни, ярче проявляет себя в игре владеющих им страстей, которые вследствие жалкой слабости его воли разрушают и уничтожают его. Иными словами, Еврипид открывает область трагического в человеческом сердце, трагизм страстей, ведущих нас и нередко губящих нас.
Об этом открытии, которое в будущем составит содержание лирической поэзии, а затем романа конца античности и, наконец, современной трагедии начиная с Возрождения,— об этом открытии, одном из важнейших в истории литературы, Эсхил и Софокл едва подозревали.
Еврипида, таким образом, можно считать поэтом упадка лишь постольку, поскольку всякий упадок в равной мере является и возвещением обновления. И он не только разрушил античную трагедию (если только он вообще ее разрушил), он ее продолжил, он ее обновил, он передал ее нашему времени — эпохе Возрождения, он ее смягчил самым биением нашего столь сложного сердца.
Трагическое у Эсхила и Софокла угрожало герою извне, боги обрушивались на него. Бомбы падали с неба. Еврипид отводит место трагическому всегда в самой непосредственной близости от нас (да и есть ли у нас что-либо более близкое, чем наше собственное сердце?), в глубинах нашего сердца, неведомых нам самим. Отныне бомбы падают не только с неба — само человеческое сердце производит взрыв.
В качестве примера этого трагического начала, которое пользуясь нашими страстями, поражает нас (какое открытие может быть более удивительным?), я приведу «Медею» Еврипида, изложив ее вкратце.

* * *

Медея — женщина, покинутая своим мужем. Открывающая действие кормилица своей болтовней осведомляет нас о происшедшем, сообщая все обстоятельства разрыва. Медея полюбила Ясона в далекой стране, в Колхиде, где они встретились впервые; он стал ее мужем, но оставляет ее теперь с двумя детьми. Медея была дочерью царя Колхиды, куда Ясон прибыл, разыскивая золотое руно. Она помогла Ясону добыть золотое руно, предав тем своего отца, бежала с Ясоном и последовала за ним в Грецию, в Коринф, где и развертывается действие. Но теперь Ясон собирается жениться на дочери коринфского царя. Это союз более выгодный, чем тот, который он заключил с чужеземкой. Он хладнокровно жертвует Медеей. Кормилица говорит нам о ней:

. ..Ее не любят,
И нежное глубоко страждет сердце.
Ясон детей с супругою в обмен
На новое отдать решился ложе,
Он на царевне женится — увы!
Оскорблена Медея…
Еврипид, Пьесы, перевод с древнегреческого. «Искусство», М., 1960, «Медея», с. 20—25.

Как отвечает Медея на эту измену? Сначала целые дни, проведенные в рыданиях, немое отчаяние, жалобные стоны об отце и о покинутой родине. Затем кормилица добавляет еще пару штрихов, более мрачных:

…Даже дети
Ей стали ненавистны, и на них
Глядеть не может мать.
Мне страшно, как бы
Шальная мысль какая не пришла
Ей в голову…
(Там же, с. 46—50)

Собственные дети внушают ей ужас. И далее:

…Обид не переносит
Тяжелый нрав, и такова Медея.
Да, грозен гнев Медеи: нелегко
Ее врагу достанется победа.
(Там же, с. 50 и 58—59)

И вот в наше сострадание к Медее уже вкрадывается тревога. Царица предстала перед нами загадкой. Мы знаем все обстоятельства, при которых она была покинута, но ничего не знаем о ней самой, нам известна только дикая необузданность ее души. Рок, который сразит ее,— в ней самой, в глубинах, еще неведомых ни ей, ни нам.
Поэт продолжает это вступление в сцене диалога между кормилицей и старым дядькой-рабом, который приводит детей Медеи с гимнастики. Трагическое не вторгается в драму внезапно, оно незаметно проскальзывает в нее. Мы присутствуем при самой обычной болтовне двух слуг, преданных своей госпоже. Один передает другой пересуды, которые он слышал у фонтана. Это — течение повседневной жизни. Присутствие детей доставило бы нам радость, если бы несколько слов, вырвавшихся у кормилицы и относящихся к детям, не внесли смутной тревоги в эту совсем обыденную жизнь. Кормилица говорит старику рабу:

… А ты, старик подальше
Держи детей от матери — она
Расстроена. Запечатлелась ярость
В ее чертах, и как бы на детей
Не излилась она. Увы! Не стихнет
Без жертвы гнев ее, я знаю.
(Там же, с. 114—119)

Вдруг из дворца доносится крик: Медея призывает смерть. Кормилица говорит:

…Подальше Затаитесь, милые.
Глаз Не надо тревожить ее…
Ни на шаг к ней ближе, о дети!
Вы души ее гордой и дикой
И охваченной гневом бегите! (Там же, с. 127—132)

Чуть позже она говорит себе самой.
…Где предел для тебя,
О сердце великих дерзаний,
Неутешнее сердце, коль мука
Тебя ужалила, сердце?
(Там же, с. 135—138)

Итак, тревога становится определенной: надвигающийся рок вызван скрытым волнением сердца Медеи. Там пружина драматического действия.
Совсем просто выходит на сцену хор трагедии. Он состоит из женщин, которые идут мимо и останавливаются, слыша странные крики, несущиеся из дворца. Женщины встревожены, они расспрашивают, они сочувствуют. Хор трагедии — это улица, которая соприкасается с действием, улицы с ее любопытством, с ее добрым сердцем, с ее легко возникающим состраданием. Это славные женщины, но не ждите, что они поступят опрометчиво. Они сочувствуют Медее, она ведь женщина, как и они. Но она чужеземка, и к тому же она — женщина царского происхождения. Они опасаются вмешиваться в эту ссору великих мира сего. Они возмущаются поведением той и другой стороны. Они молят богов о предотвращении угрозы нарушения мира в их собственных семьях. Но они не бросаются в схватку. Еврипид посредством этих женщин, немного сентиментальных и морализующих, дает почувствовать силу Медеи, охваченной страстью. Он любит показывать наряду с трагизмом великих судеб течение жизни совсем обычной и простой — эффект, построенный на контрасте, но также и на тождестве, ведь Медея тоже только женщина. Мы здесь касаемся того, что можно счесть близостью наших будней к еврипидовскому трагическому началу.
Медея наконец выходит из дворца и появляется перед заинтересованным и растроганным хором. Совсем другая, чем мы ожидали. Какая странная женщина! Во дворце она жаловалась и проклинала. Перед этими женщинами из народа, на улице, при свете дня, она берет себя в руки, она овладевает собой. Нет более жалоб, лишь горечь соответствует ее достоинству. Горько быть чужеземкой в этом городе, где ее собственный муж обходится с ней действительно как с чужеземкой. В особенности горько быть женщиной и терпеть унизительное обращение, обычное для униженного положения женщины вообще, в то время как никто не обладает душой более мужественной, чем у нее. О эти прославленные мужчины, столь гордящиеся своей храбростью в битвах и столь презирающие спокойствие жизни женщины в ее доме.
Медея, обращаясь к хору, восклицает:

Какая ложь! Три раза под щитом
Охотней бы стояла, чем хоть раз
Родить…
(Там же, с. 319—321)

У женщины есть своя святыня, за которую она сражается,— это ее ложе. Она имеет право, по крайней мере, защищать его.

…Робки мы,
И вид один борьбы или железа
Жену страшит. Но если брачных уз
Коснулася обида, кровожадней
не сыщете вы сердца на земле.
(Там же, с. 324—328)

Блестяще сыграв таким образом на женской гордости хора женщин, она требует у всех женщин поддержки в борьбе, которую она начинает против мужчины. Она легко добивается у хора обещания хранить сочувственное молчание.
Эта сцена дает нам первое доказательство могущества Медеи. Медея страдает, но Медея сильна. Ее самообладание равно ее влиянию на других.
Но вот она теперь лицом к лицу с мужчиной, явным врагом, с Креонтом — коринфским царем, который только что объявил ей о ее изгнании. Это и есть тот приговор, против которого Медея будет бороться. Тут мы познаем ее странную власть, ее очарование, столь воздействующее на мужчин. Основа и сила этого очарования — в очень редкостном соединении необычайной страстности с исключительным умом. В Медее страсть не только не туманит рассудка, но очищает его, делает его более ясным. Тут перед нами весьма точное положение Еврипида: страсть вовсе не ослепляет его действующих лиц (как утверждает ходячая мудрость), она придает ясность уму. Ум Медеи становится острее даже во время страстного волнения. Медея никогда не упускает из вида намеченную цель. Имея в виду эту цель, она даже может хладнокровно использовать страстный порыв. В этой сцене с царем у нее почти нет нужды играть роль. Она всего только страдает перед ним, но держит себя в определенных рамках, в которых сострадание способно растрогать Креонта, не потревожив его. Это то, что можно назвать разумным использованием своей страсти. Иногда она позволяет себе несколько иронических слов:

…Женитесь
И наслаждайтесь жизнью…
(Там же, с. 394—395)

В целом сцена представляет подлинную страсть, но страсть контролируемую. В то же время за действительным страданием чувствуется, как от реплики к реплике в Медее растет необычайная радость быть более сильной: радость бороться и побеждать… Медея обрела в этой сцене то, что ей было нужно для ее мести: один-единственный день отсрочки. Она госпожа своих поступков. Что она сделает? Все зависит от того, что она представляет собою. Однако мы еще не знаем этого. Загадка ее существа еще не разгадана.
Одно несомненно: Медея совершит убийство. Она еще не представляет себе ясно никакой другой мести, кроме убийства своих врагов. Она кричит хору:

…О слепец!..
В руках держать решенье — и оставить
Нам целый день… Довольно за глаза,
Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею
Мы в трупы обратили… ненавистных.
(Там же, с. 457—461)

Ее воображение разгорячено: она видит себя то поджигательницей, то входящей неслышными шагами в супружеский покой с мечом в руке. Она ликует.

Ну, я убила их… А дальше что ж?
(Там же, с. 474)

Она заранее предвкушает сладострастие убийства. Этот смертоносный бред, эта исступленность обладают какой-то торжественностью, что хор, вместо того, чтобы в ужасе отступить, чего здесь можно было бы ожидать, как бы увлечен этим шумным изъявлением чувств. Он восклицает:

Реки священные вспять потекли,
Правда осталась, но та ли?
Верно, и наша худая молва
Тоже хвалой обратится,
И полетят золотые слова
Женам в усладу, что птицы.
(Там же, с. 505—506 и 510—513)

Вдруг входит Ясон, сдержанный и холодный. Сцена до сих пор шла замедленно, к нашему величайшему удовольствию. Нужно было, чтобы мы прониклись сознанием силы Медеи, прежде чем она вступит в столкновение с другой,
равной ей, силой — с Ясоном. Медея охвачена жаром, Ясон холоден как лед.
Ясон ничего не любит. Он представлен нам совершенным эгоистом. Ясон циник, прошедший школу софистов и говорящий ее языком. Его умозаключения безукоризненны до парадокса. Медея оказала ему ряд услуг; он это признает и говорит об этом сам:

…Да,
Я признаю твои услуги.
(Там же, с. 648—649)

Но в конце концов, Медее было дано любить его. Это любви, самой Киприде он обязан некоторой признательностью, если только любовь вообще требует благодарности. Но любовь не требует платы — иначе это не любовь. Кроме того, Медея получила столько же, сколько дала, и даже более, и, что особенно важно, она получила привилегию жить «не меж варваров», где господствует сила, а в стране греков, где царит справедливость. Итак, слово «справедливость» слетает с уст Ясона. Ясон пользуется словами самыми священными с беспредельным бесстыдством. Что касается своего нового брака, то Ясон оправдывает его

Во-первых, ты в Элладе
И больше не меж варваров, закон
Узнала ты и правду вместо силы,
Которая царит у вас.
(Там же, с. 631—634)

Здесь и далее примечания даты от редакции
любовью, которую-де он питает к своим детям. Он это говорит, и он это доказывает: его дети извлекут пользу из такого выгодного брака, который он заключает как ради денег, так и ради их хорошего воспитания, следовательно, они получат выгоду и материальную и моральную.
Медея сама это признает, если только она подумает о чем-нибудь другом, кроме своего супружеского ложа. Наконец, Ясон собирается вести себя как порядочный человек: он порывает с женой, но он предлагает ей деньги и содействие за пределами страны.
Бывают случаи, когда вполне порядочный человек оказывается совершенным хамом.
Вскрывая эгоизм Ясона, Еврипид достигает неслыханной степени остроты. Еврипиду здесь приятно, так же как и в других местах своего представления, обнажить этот корень большинства наших поступков.
Такой персонаж, как Ясон, не только интересует нас: он нас волнует, потому что мы находим в нем очевидной не признаваемую нами часть нас самих. В этом один из секретов искусства Еврипида — изображать то, от чего мы хотим отказаться.
В продолжение этой сцены страдающая Медея смогла лишь слегка задеть Ясона. Ясон, который ничего не любит, неуязвим. Одна любовь делает человека уязвимым, и Медея слишком хорошо знает это. Но действительно ли Ясон ничего не любит? У него вырвалось одно слово, относящееся к детям, слово циничное, как и все, что он изрекает.

…Я считаю,
Что их у нас довольно, и тебя
Мне упрекать и тут не за что…
(Там же, с. 677—679)

На этом мы и кончим. Если вам —
Тебе иль детям нашим — деньги нужны
На дальний путь, прошу сказать теперь:
Отказа вам не будет. Я и знаки
Могу послать друзьям в чужой стране,
Помогут вам…
(Там же, с. 739—744)

Но это слово раскрывает его, и это слово запоминает Медея. Таким образом, и в этой сцене, в ходе которой она испытала столько унижений и действительно была придавлена глыбой эгоизма Ясона, Медея, всегда достаточно сильная для того, чтобы поддержать свое превосходство, также обретает оружие: Ясон дорожит своими детьми. Этого достаточно. Из временного торжества Ясона логически вытекает торжество Медеи.
Я перехожу теперь к сцене с Эгеем, царем Афин, старым другом Медеи. Медея дает Эгею убедить себя принять изгнание и соглашается воспользоваться убежищем, которое царь предлагает ей, если в том будет необходимость. В театре такие сцены вызывают у действующих лиц и у зрителя слишком тяжелые мысли. В данном случае возникает мысль об убийстве детей. Кроме того, здесь,
в этой сцене, в известном смысле действуют заодно судьба — иначе говоря, обстоятельства — и наши страсти,, Жизнь предлагает такие возможности; главное — чтобы Медея смогла уловить это. Она не боится умереть после: своего преступления, но она хочет насладиться своею местью. Вот почему она принимает гостеприимное предложение Эгея.
После этого разговора, дающего ей возможность обезопасить себя от врагов, Медея вдруг ясно видит: она сначала воспользуется детьми, чтобы расставить сети новой супруге Ясона. Дети преподнесут ей отравленные подарки., которые и вызовут ее смерть. После этого Медея убьет своих детей. Это единственный удар, который она может нанести Ясону. Не важно, что этот удар поразит также и ее самое. Только таким образом сможет она открыто продемонстрировать свою силу… Все это она объявляет хору, смешивая ликование с ужасом, перемежая слезы с торжествующими возгласами. Пролог уже подготовил нас к тому, что страсть Медеи может обратиться против ее же детей, и все-таки мы не допускаем мысли, чтобы это предчувствие обратилось в реальность. Нам еще не кажется, что необходимость убийства детей ясно осознана Медеей. Мы говорим вместе с хором:

Нет, никогда
Ты не дерзнешь
В гневе безбожном
Свою омочить
Руку в крови
Детей молящих!..
(Там же, с. 1024—1029)

Тем не менее планы Медеи начинают осуществляться с устрашающей точностью. Ей легко удается заманить Ясона в ловушку примирения. В этой сцене, где она испытывает отцовское сердце Ясона, в котором обнаруживается чувствительность, скрытая под корой эгоизма, она, притворно сияя, ощутила радостный трепет от того, что наконец-то нашла в непроницаемой броне Ясона щель, куда можно вонзить нож. Дрожь радости и ужас: ибо любовь Ясона к сыновьям — это в то же время приговор, который обрекает детей на гибель и тем самым вырывает их у него для нее.
Когда Медея остается одна с детьми, в ее душе начинается величайшая борьба. Они перед ней, с их милыми глазами, с их последней улыбкой:

Увы! зачем
Вы на меня глядите и смеетесь
Последним вашим смехом?
(Там же, с. 1230—1232)

Она — полная владычица их жизни и смерти. Она сжимает их в своих объятиях, покрывает их поцелуями.

…дети, дайте руки,
Я их к губам прижать хочу…
Рука Любимая, вы, волосы, вы, губы,
И ты, лицо, какое у царей
Бывает только… Вы найдете счастье
Не здесь, увы! Украдено отцом
Оно у вас… О сладкие объятья,
Щека такая нежная и уст
Отрадное дыханье!..
Уходите, Скорее уходите…
(Там же, с. 1262—1271)

Она их отстраняет и делает им знак идти домой. Впервые в театре драматический конфликт оказался ограничен пределами человеческого сердца. Шесть раз, подобно бушующим волнам, материнская любовь и демон мщения сталкиваются в глубинах этого сердца, которое как будто сотворено одновременно из живой ткани и из железа. В один какой-то момент чудится, будто любовь побеждает.

Оставь детей, несчастная, в изгнанье
Они усладой будут…
(Там же, с. 1253—1254)

Но демон нападает, действуя новым оружием, убеждая Медею, что уже слишком поздно, что она более не свободна, нашептывая ей, что «все сделано… возврата больше нет…» (с. 188). И это одна из обычных уловок демона: внушать нам, что мы более не свободны, для того чтобы мы именно и перестали быть свободными. Еще одно потрясающее ее душевное волнение — и она сдается на призыв к убийству. Внутреннее действие развязано.
Что же касается его внешнего проявления, то оно следует с быстротой молнии. Медея завершает его стихом, ставшим теперь весьма известным:

…Только гнев
Сильней меня, и нет для рода смертных
Свирепей и усердней палача…
(Там же, с. 1274—1276)

— это страсть, это ярость, демон, который обитает в Медее, это смертельная ненависть.
Медея овладевает собой. Она спокойно ждет сообщения о смерти соперницы. Когда приходит вестник, чтобы рассказать ей об этом, она его слушает с наводящей ужас радостью. Этот рассказ ярок и почти непереносим. Образ маленькой царевны, этой кукольной фигурки, которую Ясон предпочел величию Медеи, излучает сияние жемчужины,— жемчужины, которая вот-вот будет раздавлена каблуком. Царевна вначале отворачивается, увидев детей своей соперницы, но, привлеченная подарками, она не может удержаться, чтобы не примерить диадему и пеплос. Сцена перед зеркалом чарующе прелестна в своем изяществе. Вдруг ее поражает боль. Служанки на какое-то мгновение думали, что это припадок падучей. Затем появляется это пламя, которое брызжет от ее лба. И этот ужас…
Медея слушает этот рассказ, испытывая сладострастие. Она наслаждается жестокостью, вбирает ее в себя, капля за каплей. Затем вдруг резкое движение: пора действовать! Ее ждет действие. Она стремится туда. Какие-то порывы сердца к горячо любимым детям витают в ней. Она делает усилие над собой. Спор окончен.
Она стучит в дверь в тот момент, когда хор призывает сияние солнца. Поэт воздерживается от рассказа о смерти детей. Возможно, рассказ ослабил бы наше впечатление на какие-то мгновения. Крики убиваемых детей прорываются сквозь пение хора, этого достаточно для того, чтобы наше нервное напряжение достигло предела… Действие развертывается с максимальной быстротой. Ясон уже здесь, перед закрытыми дверьми. Он ломает себе пальцы, стараясь открыть двери. Он хочет отомстить за свою молодую жену, он хочет спасти сыновей от народного возмездия, но хор кричит ему, что дети его уже мертвы. Сколько трагедий заканчивается словами — «уж поздно!». Судьба опережает людей в быстроте.
Но здесь судьба — это Медея. Она появляется в небе на крылатой колеснице, подле нее трупы детей, которых любили и она и Ясон и которых убила взаимная ненависть родителей. Медея теперь достигла предельного величия. Она заплатила за свою победу ценой более дорогой, чем сама жизнь. Ясон шлет ей проклятия, и он же обращается к ней с мольбами. Но слова Ясона, умеющего так жонглировать ими, падают на землю, они не имеют более ни силы, ни смысла.
В своем ужасном триумфе Медея как бы застыла. В ней нет ничего живого, ничего, кроме железа. Бесстрастие, сотрясаемое только жестоким смехом, который она кидает в лицо Ясону. И теперь мы знаем, кто она.

* * *

Кто же она? Ясно, она — чудовище. Но оно так близко нам, что, пожалуй, каждый может стать таким чудовищем. Постараемся понять.
Медея — это прежде всего сердце, объятое страстью. Она любила Ясона. Это несомненно. Она его любила в силу сердечной страсти, но любила также ради славы. Он был одним из ее завоеваний, и это льстило ее тщеславию. Теперь она его ненавидит. Кажется, что ненависть в ней взяла верх над всем. Она ненавидит в Ясоне не того, кого она еще любит, как это случается. Ее ненависть вызвана и утраченной любовью и Оскорбленной гордостью: она ненавидит в Ясоне того, кто ее унизил, того, кто олицетворяет отрицание ее собственной силы. И чтобы вновь утвердить в глазах других и в особенности в своих собственных глазах эту отвергнутую силу, она убивает своих детей, смертельно ранив тем же ударом их отца, мстя ему тем самым за свое унижение.
Она любит своих детей. Они ее «любимые». Она любит эту светлую улыбку, от которой замирает ее сердце.

…упало
И сердце у меня,когда их лиц
Я светлую улыбку вижу…
(Там же, с. 1233—1235)

Она любит их всегда: и тогда, когда нежно ласкает, но также и тогда, когда убивает их. Она их убивает затем, чтобы ее враги не смеялись над ней. Она их убивает потому, что ее наводящая ужас жажда господства превратилась в ней в «демона» (слово это много раз встречается в тексте), над которым она уже не властна. И «демон» этот не есть ли сила, пришедшая извне? Или это преступная ярость, обитающая в неосознанных глубинах ее существа? Возможно и то и другое. Медея этого не знает, она знает только то, что эта сила сильнее ее воли, и она говорит это.
Все это не только реальная психология силы, и силы чрезвычайной. Ясная воля Медеи уступает ее страсти. Эта страсть живет в ней и владеет ею. Это элемент демонического, обитающий в ее нежном сердце матери. Это психология, но — иначе говоря — это также одержимость. Силы психологические неотличимы от сил, которые управляют вселенной. А мы сами, отделимы ли мы от вселенной? И вот вопрос: куда ведет психологический реализм, открытый Еврипидом? Еврипид подчеркивает в демонической страсти Медеи нашу принадлежность в демонической страсти Медеи нашу принадлежность к миру в целом, нашу зависимость от «космоса». Но осознать это — значит в некотором роде освободиться от этой зависимости. Правда трагедии — это сила, которая освобождает.
Еврипид не высказывается определенно о природе этой демонической силы. Но что он показывает с полной ясностью, так это ужасающую сложность нашего сердца, неведомого нам самим. Он показывает также, что эта сила, живущая в нас, трагична потому, что мы бессильны в борьбе против нее и что она нас губит.
Медея безвозвратно погибла в самый момент торжества. Препятствия, которые до сих пор всегда восстанавливали ее могущество, эти препятствия больше не существуют. Даже сама материнская любовь преодолена. Но теперь, в своей победе, она разобьется о пустоту.
И смерть Медеи, выражаясь образно, воспринимается нами не как возмездие, но как исполнение предназначения, выявление ее природы, которое, как и всякое осуществление, наполняет нас радостью.

«Медея» (Еврипид): описание и анализ пьесы из энциклопедии

Философия Еврипида

Древнегреческий драматург Еврипид утверждал, что человек мудрее богов, поэтому одним из первых решается на критическое отношение к жителям Олимпа. Любая сверхъестественная сила, как он считал, является плодом людской фантазии.

Еврипид пишет свою известную трагедию под названием «Медея», отзывы о которой до сих пор очень неоднозначны. Главная заслуга автора – изобразить не идеального человека, а порочного, который страдает и совершает страшные преступления. Персонажи в пьесе отрицательные. События развиваются таким образом, что на первый план выходят человеческие страдания.

Действующие лица. Отрывки из биографии

У Еврипида героями трагедий могли быть боги, полубоги или простые смертные. Медея – внучка бога солнца Гелиоса, дочь царя Ээта и океаниды Идии, чьи родители – Океан и Тифида. Любопытно, что в трагедии волшебница не в состоянии исправить ситуацию без кровавой расправы, ведь если бы она наказала Ясона и его невесту без вмешательства детей, конец был бы менее трагичным. Однако Медея становится человекоподобной носительницей пороков.

Главные герои прожили в браке двенадцать лет и породили на свет двух мальчиков – Мермера и Ферета. Их женитьба была организована с участием волшебной силы: боги насылают на Медею любовные чары и она помогает Ясону и аргонавтам раздобыть золотое руно. В благодарность герой женится на ней. Ясон хоть и не был богом, но происходил из знатного рода и приходился сыном царя Эсона, правителя города Иолка.

После встречи с Ясоном Медея сразу проявляет свою жестокость: она бежит из Колхиды вместе с ним и, чтобы задержать разгневанного Ээта, убивает своего брата Апсирта, который был ее путником. Куски тела была разбросаны на морском берегу –из-за этой жестокости, которую проявила Медея, отзывы об этой легенде очень неоднозначные.

Главка – дочь коринфского короля Креонта. По словам Ясона, он женится на ней не из большой любви, а для того, чтобы обеспечить своим сыновьям счастливое будущее. Породнившись с королевскими наследниками, мальчики в дальнейшем могли бы жить среди знатных людей.

«Медея»: краткое содержание трагедии Еврипида

Царь Коринфа предлагает Ясону взять в жену его дочь Главку, на что он отвечает согласием. Поступки его жены Медеи иногда начинают пугать героя, и он не прочь оставить ее на произвол судьбы. Разъяренная женщина называет бывшего супруга неблагодарным, ведь именно с ее помощью он добыл золотое руно и вернул себе былую славу. Однако Ясон говорит, что перед ней он свой долг совершил. Он подарил ей двух сыновей, и теперь может доживать жизнь так, как ему самому угодно. Быть может, эта позиция покажется непонятной женщинам, поэтому о трагедии «Медея» отзывы о Ясоне могут быть отрицательными.

Коринфский царь изгоняет Медею, но та пытается отомстить неблагодарному мужу и решается на отчаянный поступок – убить детей, чтобы Ясон погиб от отчаяния. Злодейка подговаривает своих мальчиков отнести Главке свадебный подарок – отравленную корону, которая вмиг разъедает лицо прекрасной царицы. Отчаянный отец, решившийся спасти дочь, погибает вслед за ней. Медея обрекает своих детей на смерть: разгневанные коринфяне разорвали бы их на части, поэтому несчастная мать сама решается их убить и даже не позволяет Ясону с ними проститься.

LiveInternetLiveInternet

barucaba.livejournal.com

Лирическая трагедия Луиджи Керубини в трех действиях; либретто Ф. Б. Оффмана по одноименной трагедии П. Корнеля (она в свою очередь восходит к трагедиям Сенеки и Еврипида). Первая постановка: Париж, театр «Фейдо», 13 марта 1797 года.

«Медея». Anselm Feuerbach (1879)

Действующие лица: Креонт (бас), Главка (сопрано) Ясон (тенор), Медея (сопрано), Нерис (меццо-сопрано), начальник стражи (бас), первая служанка (сопрано), вторая служанка (меццо-сопрано), два маленьких сына Медеи и Ясона, служанки Главки аргонавты, жрецы, воины, народ Коринфа. Действие первое Дворец Креонта, царя Коринфа. Его дочь Главка охвачена волнением накануне своей свадьбы с Ясоном: она боится мести его бывшей жены, волшебницы Медеи, которая некогда помогла ему добыть золотое руно. У Ясона два сына от Медеи. Главка боится потерять свое счастье («О amore, vieni а те»; «О любовь, приди»). На сцену выходят Креонт и Ясон в сопровождении аргонавтов, воинов и народа Коринфа. Ясон пытается успокоить Главку («Or che piu non vedro»; «Уж больше не увижу»). Креонт молит богов о покровительстве будущим супругам, к нему присоединяются они сами, а также народ (терцет и хор «Pronube divi»; «О божества, покровители брака»). Всеобщая радость внезапно омрачается: на пороге дворца появляется необычного вида женщина, на устах ее угрозы, это Медея («Or parla ru»; «Теперь ответь»). Креонт велит ей уйти («Qui tremar devi tu, donna rea»; «Здесь трепетать должна ты, царица»). Тогда Медея начинает умолять Ясона вернуться, напоминая ему прошлое («Die tuoi figli la madre tu vedi»; «Перед тобою мать твоих сыновей»). Тот отталкивает ее, Медея грозит ему страшной местью (дуэт «Nemici senza cor»; «Бессердечные враги»).

Biagio d’Antonio (Florentine, 1472-1516), The Betrothal of Jason and Medea, 1487, Tempera on panel, Museé des Arts Décoratifs, Paris.

Действие второе Во дворце Креонта Медея просит царя позволить ей остаться еще на день. Креонт в конце концов соглашается. Медея уверяет Ясона, что она смирилась со своей участью, и тот разрешает ей навестить детей (дуэт «Figli miei»; «Дети мои»). Затем она велит слугам отнести Главке в качестве свадебных даров магические диадему и пеплос.

«Медея», картина Ф. Сэндиса

Действие третье Гористая местность: в глубине храм, в стороне дворец Креонта. Медея решила убить сыновей, которых приводит ее служанка Нерис. Но нож выпадает из ее рук («Del fiero duoi che il cor mi frange»; «Яростной муки, что сердце терзает»). Однако она не может смириться («Е che? io son Medea!»; «И что ж? Ведь я Медея!»). Из дворца доносятся причитания: Главка умерла, убитая дарами Медеи. Волшебница со служанкой и детьми скрывается в храме. Вскоре она появляется на пороге, показывая окровавленный кинжал, которым она убила детей. «Что сделал я тебе, жестокая?» — спрашивает Ясон. «Это были твои дети»,— отвечает Медея и исчезает в пламени подожженного ею храма, предрекая Ясону скорую смерть.

Титульная страница оперы «Медея»

Хотя Керубини принадлежат около тридцати опер, большие и малые, комические и серьезные, в которых есть удивительные, предвосхищающие будущее страницы, как вокальные, так и симфонические, он особенно известен как автор «Медеи», сравнительно недавно, вновь приобретшей популярность благодаря великолепному исполнению Марии Каллас.

Maria Callas — Medea

Между тем и на первом представлении в 1797 году (в парижском театре «Фейдо») успех оперы был очень значителен, а музыка оценена как «широкая, выразительная, величественная и страшная». Вскоре была напечатана партитура, получившая большое распространение, в особенности в германских странах. Брамс даже определил «Медею» как «оперу, которую мы, музыканты, считаем высшим достижением драматической музыки». Еще раньше Бетховен считал оперы Керубини «превосходящими все другие театральные произведения». Из высказываний современных ученых, среди которых все большее число подчеркивает значение оперы Керубини для нашего времени, ее особую связь с литературными источниками, следует напомнить мысль Джулио Конфалоньери: «Благодаря мрачному колориту, отличающему всю оперу, неослабевающему напряжению, пронизывающему ее от начала до конца, навязчивому основному ритму, Керубини… приближает каждый отдельный эпизод к катастрофе с последовательностью, которую Сенека и Корнель тщетно искали в логическом сцеплении событий».

Уже в увертюре встречаются черты, свойственные симфоническим и вокальным сочинениям Глюка и Моцарта, но эти черты отличают яркость и энергия, предвосхищающие Бетховена.

Luigi Cherubini — Médée — Ouverture

Бурные призывы, звучащие, словно грозовые раскаты, в разных оркестровых группах и выходящие за академические рамки диалогов-имитаций, заставляют вспомнить Вебера и оперы-сериа Россини. Две темы — мести и материнской любви (чувства, обуревающие Медею) — решительны и мятежны. Мифологическая Греция, уже глубоко исследованная в XVII—XVIII веках, вновь предстает в своей первозданности и священной, ритуальной силе, словно выйдя из тех неведомых времен, где сталкиваются далекие боги и люди с их беспокойной судьбой.

Jason and Medea — John William Waterhouse

Главка начинает действие арией, в которой спорят два чувства — любовь и страх, хотя эта ария не лишена виртуозных, галантных украшений. Появляется Медея. Как будет и в «Фиделио», водораздел между этими двумя моментами очень четок (и здесь тоже отсылает к бурному финалу). Речитатив «заклинательницы злых сил» (по определению Конфалоньери), беспокойный и противоречивый, поначалу грозный, вскоре выдает внутреннюю муку. Но Ясон, следуя совету Креонта, отказывает ей в гостеприимстве (великолепна его ария, предвещающая Бетховена).

Эвелин де Морган Medea

В трепетном вступлении ко второму действию выделяется звучание минорных терций: настойчивые мольбы произносятся с затаенной яростью, которую Керубини затем выплеснет с силой, достойной все того же Бетховена. Образ Нерис, пасторальный и патетический, отличается задумчивостью, уже близкой образам Доницетти.

«Medea!…Solo un pianto»

(Очень понравилось как исполняет Тереза Берганца)

В дуэте с бывшим мужем Медея чередует угрозы с притворным смирением, состояние ее души — следствие трагической нерешительности, которую эта мать-волшебница преодолеет в большой вокально-симфонической сцене третьего действия, центре и развязке всех драматических узлов оперы. После речитатива-ариозо голос Медеи в безудержном порыве состязается с оркестром — в ее кабалетте прерывистые, отмеченные большими интервалами-скачками фразы стремятся к заключительной замкнутой части на фоне восклицаний хора, устрашенного смертью Главки. Этот демонический порыв выливается в грандиозный финал.

Г. Маркези (в переводе Е. Гречаной)

Источник

Образ Медеи очень популярен в искусстве до наших дней. В музыке к нему обращались многие композиторы:

Франческо Кавалли — опера «Ясон» (Giasone, 1649) Марк-Антуан Шарпантье — музыкальная трагедия «Медея», 1693 Жан-Филипп Рамо — кантата «Медея» Родольф, Жан-Жозеф — Ясон и Медея (балет), 1763 Иржи Бенда — мелодрама «Медея», 1775 Луиджи Керубини — опера «Медея», 1797 Симон Майр — опера «Медея в Коринфе» (исп.1813) И. Г. Науман, «Медея» Саверио Меркаданте — опера «Медея» (1851) Э. Кшенек — «Медея» Д. Мийо — опера «Медея», 1939 Самуэл Барбер — Medea Ballet Suite Op. 23, Medea’s Meditation & Dance of Vengeance (1946) Фридхельм Дёль — опера «Медея» (1987/1990) Паскаль Дюсапен — опера «Медея-материал», либретто Хайнера Мюллера (1990) Микис Теодоракис — опера «Медея» (1988—1990) Балет Джона Ноймайера «Медея» на музыку Баха, Бартока, Шнитке (1990) Рольф Либерман — опера «Медея» (1995) Тамара Гвердцители — «Медея» (песня на грузинском языке) Балет Анжелена Прельжокажа «Сон Медеи» на музыку Мауро Ланца (2004) Ариберт Райманн — опера «Медея» (2010) Алина Новикова (композитор) и Дарья Жолнерова (реж. ), Санкт-Петербург — опера «Медея» (2011)

Luigi Cherubini — Medea

Выбрала именно эту постановку, поскольку предпочитаю традиционные спектакли в исторических декорациях. Я не любитель психологически-эксцентрических опытов.

Conductor Serge Baudo — 1976 Orchestre de Lyon

Либретто оперы «Медея» (Л. Керубини)

О главной героине

Медея не способна мириться с унижением, поэтому она начинает ненавидеть мужа и ищет способ мщения. Она не сразу принимает решение убить детей, но воспитатель мальчишек мгновенно догадывается о ее планах. К Медее является Креонт – отец будущей жены Ясона приказывает уйти ей из Коринфа вместе со своими отпрысками.

Окончательное решение об убийстве она принимает после встречи с бездетным афинским царем Эгеем. Она понимает, как страдает мужчина без потомства, поэтому решает отнять у своего мужа самое дорогое. Медея и Ясон были когда-то счастливой супружеской парой, пока не наступил роковой день, в который предводитель аргонавтов не принял свое суровое решение. Главная героиня думает о том, чтобы ей покинуть город одной – Эгей предлагает ей убежище, но жажда мести гораздо сильнее: с помощью своих малюток она хочет отомстить сопернице. Согласно мифу, детей Медеи убивали жители Коринфа, а Еврипид изменил концовку и изобразил, будто несчастная мать сама берет на себя этот грех и успокаивает себя тем, что мальчики умерли менее страшной смертью. В пьесе Медея четырежды меняет свое решение — в этом и проявляется исключительное психологическое мастерство Еврипида, который показывает сложность человеческой натуры.

Краткое содержание: Медея

Трагедия о Медее берёт своё начало из мифа о Ясоне «Аргонафтика», когда наследник Иолка Ясон вынужден был плыть на корабле «Арго» в далёкую Колхиду за священным руном, чтобы вернуть себе трон. Власть в Иолке была в руках родственника Пелея. В Колхиде герой встретил колдунью Медею, дочь местного царя (сына Солнца). Медея и Ясон полюбили друг друга, и девушка с помощью колдовских снадобий помогла своему избраннику добыть руно. При отплытии из Колхиды девушка убила собственного брата, и куски тела раскидала по берегу.

Преследователи задержались, собирая останки, и влюбленные сбежали. В Иолке хитрая Медея обманом уговаривает дочерей Пелея убить собственного отца, пообещав, что она его воскресит молодым. Дочери Пелея после убийства отца были изгнание, и, казалось бы, царствованию Ясона ничего не угрожает. Против колдуньи жены восстал народ. Взяв с собой детей, Медея и Ясон бежали в Коринф. Царь Коринфа предложил Ясону выход из сложившейся ситуации. Ясон разведётся с женой ведьмой и женится на царской дочери. Этим он спасёт не только себя, но и невинных детей. Ясон сам уже побаивался Медеи, поэтому он согласился.

Для Медеи предательство мужа стало сильным ударом. Её просят покинуть Коринф, но женщине некуда податься. В Колхиде — она убийца брата, в Иолке — ведьма, погубившая Пелея. Медея находит приют у афинского правителя Эгея, который ходил к оракулу, чтобы узнать, почему нет у него наследников. Эгей услышал от оракула невнятный ответ. Медея знала, что у Эгея будет сын Тесей, из-за которого потом погибнет сам Эгей. Она, воспользовавшись ситуацией, обещает Эгею, что у него будут дети, если он даст приют Медее. Получив приют, Медея решает погубить род Ясона на корню. В ней говорят гордость и ревность. Перед отъездом из Коринфа Медея усыпляет бдительность мужа, делая вид, что смирилась со своим положением. Она приготовила подарок для молодой жены Ясона, плащ и повязку и распоряжается, чтобы её дети преподнесли их мачехе. Дети отдали отравленное одеяние мачехе и вернулись к Медее. Мать плачет, прощается с детьми, но из гордости и обиды убивает наследников Ясона, иначе их убили бы другие.

Разлучница, накинув плащ, любуется в зеркало, и вдруг одежда вспыхивает, ядовитое пламя впивается в тело, пожирая царицу. Царь отец бросается к дочери, тело дочери обвивает отца и пламя сжигает обоих.

Ясон врывается в покои Медеи, чтобы спасти детей, но поздно. Мать с двумя мёртвыми детьми на руках умчалась на колеснице. Ясон кричит вслед: «Ты львица, а не жена! Ты демон, которым боги меня поразили!» — «Зови, как хочешь, но я ранила твоё сердце». — «И собственное!» — «Легка мне моя боль, когда вижу я твою». — «Твоя рука их убила!» — «А прежде того — твой грех». — «Так пусть казнят тебя боги!». На этом заканчивается трагедия о Медее и Ясоне.По другой версии детей Ясона забили камнями коринфяне, когда те после гибели мачехи и её отца пытались спрятаться в храме. Но чтобы не носить славу детоубийц, коринфяне уговорили Еврипида в своей трагедии выставить убийцей их родную мать. Конечно, сложно сделать мать убийцей собственных детей, но Еврипиду это удалось. Как судьба распорядилась с Ясоном никому не известно.

Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Медея». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.

Дальнейшая судьба Медеи

Несмотря на совершенные кровавые преступления, убийца не понесла казни и скрылась в далеких краях. В Афинах она вышла замуж за Эгея и родила ему сына Меда. Вскоре их дом навещает Тесей, известный своей борьбой с быком Минотавром. Медея желает убить гостя, но Эгей вовремя узнает в нем своего сына и делает так, чтобы их страну покинула злодейка Медея. Краткое изложение не рассказывает о дальнейшей судьбе героини, но об этом повествуют другие произведения.

На острове блаженных изгнанница становится женой Ахилла. Волшебница проживает долгую жизнь, которая и приходится для нее самым страшным наказанием. Она постоянно живет в изгнании, мучается от одной мысли о совершенном злодеянии, все ее презирают. Быть может, это наказание страшнее смерти — такова участь внучки Гелиоса.

Краткое содержание «Медея» Еврипида

Есть миф о герое Ясоне, вожде аргонавтов. Он был наследным царем города Иолк в Северной Греции, но власть в городе захватил его старший родственник, властный Пелий, и, чтобы вернуть ее, Ясон должен был совершить подвиг: с друзьями-богатырями на корабле «Арго» доплыть до восточного края земли и там, в стране Колхида, добыть священное золотое руно, охраняемое драконом. Об этом плавании потом Аполлоний Родосский написал поэму «Аргонавтика». В Колхиде правил могучий царь, сын Солнца; дочь его, царевна-волшебница Медея, полюбила Ясона, они поклялись друг другу в верности, и она спасла его. Во-первых, она дала ему колдовские снадобья, которые помогли ему сперва выдержать испытательный подвиг — вспахать пашню на огнедышащих быках, а потом усыпить охранителя — дракона. Во-вторых, когда они отплывали из Колхиды, Медея из любви к мужу убила родного брата и разбросала куски его тела по берегу; преследовавшие их колхидяне задержались, погребая его, и не смогли настичь беглецов. В-третьих, когда они вернулись в Иолк, Медея, чтобы спасти Ясона от коварства Пелия, предложила дочерям Пелия зарезать их старого отца, обещав после этого воскресить его юным. И они зарезали отца, но Медея отказалась от своего обещания, и дочери-отцеубийцы скрылись в изгнание. Однако получить Иолкское царство Ясону не удалось: народ возмутился против чужеземной колдуньи, и Ясон с Медеей и двумя маленькими сыновьями бежали в Коринф. Старый коринфский царь, присмотревшись, предложил ему в жены свою дочь и с нею царство, но, конечно, с тем, чтобы он развелся с колдуньей. Ясон принял предложение: может быть, он сам уже начинал бояться Медею. Он справил новую свадьбу, а Медее царь послал приказ покинуть Коринф. На солнечной колеснице, запряженной драконами, она бежала в Афины, а детям своим велела: «Передайте вашей мачехе мой свадебный дар: шитый плащ и златотканую головную повязку». Плащ и повязка были пропитаны огненным ядом: пламя охватило и юную царевну, и старого царя, и царский дворец. Дети бросились искать спасения в храме, но коринфяне в ярости побили их камнями. Что стало с Ясоном, никто точно не знал. Коринфянам тяжело было жить с дурной славой детоубийц и нечестивцев. Поэтому, говорит предание, они упросили афинского поэта Еврипида показать в трагедии, что не они убили Ясоновых детей, а сама Медея, их родная мать. Поверить в такой ужас было трудно, но Еврипид заставил в это поверить. «О, если бы никогда не рушились те сосны, из которых был сколочен тот корабль, на котором отплывал Ясон…» — начинается трагедия. Это говорит старая кормилица Медеи. Ее госпожа только что узнала, что Ясон женится на царевне, но еще не знает, что царь велит ей покинуть Коринф. За сценой слышны стоны Медеи: она клянет и Ясона, и себя, и детей. «Береги детей», — говорит кормилица старому воспитателю. Хор коринфских женщин в тревоге: не накликала бы Медея худшей беды! «Ужасна царская гордыня и страсть! Лучше мир и мера». Стоны смолкли, Медея выходит к хору, говорит она твердо и мужественно: «Мой муж для меня был все — больше у меня ничего. О жалкая доля женщины! Выдают ее в чужой дом, платят за нее приданое, покупают ей хозяина; рожать ей больно, как в битве, а уйти — позор. Вы — здешние, вы не одинокие, а я — одна». Навстречу ей вступает старый коринфский царь: тотчас, на глазах у всех, пусть колдунья отправляется в изгнание! «Увы! Тяжко знать больше других: от этого страх, от этого ненависть. Дай мне хоть день сроку: решить, куда мне идти». Царь дает ей день сроку. «Слепец! — говорит она ему вслед. — Не знаю, куда уйду, но знаю, что оставлю вас мертвыми». Кого — вас? Хор поет песню о всеобщей неправде: попраны клятвы, реки текут вспять, мужчины коварнее женщин! Входит Ясон; начинает спор. «Я спасла тебя от быков, от дракона, от Пелия — где твои клятвы? Куда мне идти? В Колхиде — прах брата; в Иолке — прах Пелия; твои друзья — мои враги. О Зевс, почему мы умеем распознавать фальшивое золото, но не фальшивого человека!» Ясон отвечает: «Спасла меня не ты, а любовь, которая двигала тобой. За спасение это я в расчете: ты не в дикой Колхиде, а в Греции, где умеют петь славу и мне и тебе. Новый брак мой — ради детей: рожденные от тебя, они неполноправны, а в новом моем доме они будут счастливы». — «Не нужно счастья ценой такой обиды». — «О, зачем не могут люди рождаться без женщин! Меньше было бы на свете зла». Хор поет песню о злой любви. Медея сделает свое дело, но куда потом уйти? Здесь и появляется молодой афинский царь Эгей: он ходил к оракулу спросить, почему у него нет детей, а оракул ответил непонятно. «Будут у тебя дети, — говорит Медея, — если дашь приют в Афинах», Она знает, у Эгея родится сын на чужой стороне — герой Тесей; знает, что этот Тесей выгонит ее из Афин; знает, что потом Эгей погибнет от этого сына — бросится в море при ложной вести о его гибели; но молчит. «Пусть погибну, если позволю выгнать тебя из Афин!» — говорит Эгей. Больше Медее сейчас ничего не нужно. У Эгея будет сын, а у Ясона детей не будет — ни от новой жены, ни от нее, Медеи. «Я вырву с корнем Ясонов род» — и пусть ужасаются потомки. Хор поет песню во славу Афин. Медея напомнила о прошлом, заручилась будущим, — теперь ее забота — о настоящем. Первая — о муже. Она вызывает Ясона, просит прощения — «таковы уж мы, женщины!» — льстит, велит детям обнять отца: «Есть у меня плащ и повязка, наследие Солнца, моего предка; позволь им поднести их твоей жене!» — «Конечно, и дай бог им долгой жизни!» Сердце Медеи сжимается, но она запрещает себе жалость. Хор поет: «Что-то будет». Вторая забота — о детях. Они отнесли подарки и вернулись; Медея в последний раз плачет над ними. «Вас я родила, вас я вскормила, вашу улыбку я вижу — неужели в последний раз? Милые руки, милые губы, царские лики — неужели я вас не пощажу? Отец украл ваше счастье, отец лишает вас матери; пожалею я вас — посмеются мои враги; не бывать этому! Гордость во мне сильна, а гнев сильнее меня; решено!» Хор поет: «О, лучше не родить детей, не вести дома, жить мыслью с Музами — разве женщины умом слабее мужчин?» Третья забота — о разлучнице. Вбегает вестник: «Спасайся, Медея: погибли и царевна и царь от твоего яда!» — «Рассказывай, рассказывай, чем подробнее, тем слаще!» Дети вошли во дворец, все на них любуются, царевна радуется уборам, Ясон просит ее быть доброй мачехой для малюток. Она обещает, она надевает наряд, она красуется пред зеркалом; вдруг краска сбегает с лица, на губах выступает пена, пламя охватывает ей кудри, жженое мясо сжимается на костях, отравленная кровь сочится, как смола из коры. Старый отец с криком припадает к ее телу, мертвое тело обвивает его, как плющ; он силится стряхва, о которых рассказал людям певец Орфей: человек должен быть чист, и тогда за гробом он обретет блаженство. И за это его тоже возненавидела богиня любви Афродита.
Третьей женой Тесея была Федра, тоже с Крита, младшая сестра Ариадны. Тесей взял ее в жены, чтобы иметь законных детей-наследников. И здесь начинается месть Афродиты. Федра увидела своего пасынка Ипполита и влюбилась в него смертной любовью. Поначалу она одолевала свою страсть: Ипполита не было рядом, он был в Трезене. Но случилось так, что Тесей убил восставших на него родственников и должен был на год удалиться в изгнание; вместе с Федрой он переехал в тот же Трезен. Здесь любовь мачехи к пасынку вспыхнула вновь; Федра обезумела от нее, заболела, и никто не мог понять, что с царицей. Тесей уехал к оракулу; в его отсутствие и произошла трагедия. Собственно, Еврипид написал об этом две трагедии. Первая не сохранилась. В ней Федра сама открывалась в любви Ипполиту, Ипполит в ужасе отвергал ее, и тогда Федра клеветала на Ипполита вернувшемуся Тесею: будто бы пасынок влюбился в нее и хотел обесчестить. Ипполит погибал, но правда открывалась, и только тогда Федра решалась покончить с собой. Именно этот рассказ лучше всего запомнило потомство. Но афинянам он не понравился: слишком бесстыдной и злой оказывалась здесь Федра. Тогда Еврипид сочинил об Ипполите вторую трагедию — и она перед нами. Начинается трагедия монологом Афродиты: боги карают гордецов, и она покарает гордеца Ипполита, гнушающегося любовью. Вот он, Ипполит, с песней в честь девственной Артемиды на устах: он радостен и не знает, что сегодня же на него обрушится кара. Афродита исчезает, Ипполит выходит с венком в руках и посвящает его Артемиде — «чистой от чистого». «Почему ты не чтишь Афродиту?» — спрашивает его старый раб. «Чту, но издали: ночные боги мне не по сердцу», — отвечает Ипполит. Он уходит, а раб молится за него Афродите: «Прости его юношескую надменность: на то вы, боги, и мудры, чтобы прощать». Но Афродита не простит. Входит хор трезенских женщин: до них дошел слух, что царица Федра больна и бредит. Отчего? Гнев богов, злая ревность, дурная весть? Навстречу им выносят Федру, мечущуюся на ложе, с нею старая кормилица. Федра бредит: «В горы бы на охоту! На цветочный Артемидин луг! На прибрежное конское ристалище» — все это Ипполитовы места. Кормилица уговаривает: «Очнись, откройся, пожалей если не себя, то детей: если умрешь — не они будут царствовать, а Ипполит». Федра вздрагивает: «Не называй этого имени!» Слово за слово: «причина болезни — любовь»; «причина любви — Ипполит»; «спасение одно — смерть*. Кормилица выступает против: «Любовь — всесветный закон; противиться любви — бесплодная гордыня; а от всякой болезни есть лекарство». Федра понимает это слово буквально: может быть, кормилица знает какое-нибудь целительное зелье? Кормилица уходит; хор поет: «О, да минет меня Эрот!» Из-за сцены шум: Федра слышит голоса кормилицы и Ипполита. Нет, речь была не о зелье, речь была о любви Ипполита: кормилица все ему открыла — и напрасно. Вот они выходят на сцену, он в негодовании, она молит об одном: «Только ни слова никому, ты ведь поклялся!» — «Язык мой клялся, душа моя ни при чем», — отвечает Ипполит. Он произносит жестокое обличение женщин: «О если бы можно было без женщин продолжать свой род! Муж тратится на свадьбу, муж принимает свойственников, глупая жена тяжка, умная жена опасна, — я сдержу клятву молчания, но я проклинаю вас!» Он уходит; Федра в отчаянии клеймит кормилицу: «Проклятие тебе! Смертью я хотела спастись от бесчестья; теперь вижу, что смертью от него не спастись. Осталось одно, последнее средство», — и она уходит, не называя его. Это средство — возвести на Ипполита вину перед отцом. Хор поет: «Ужасен этот мир! Бежать бы из него, бежать бы!» Из-за сцены плач: Федра в петле, Федра скончалась! На сцене тревога: является Тесей, он в ужасе от неожиданного бедствия, дворец распахивается, над телом Федры начинается общий плач. Но отчего она покончила с собой? В руке у нее писчие дощечки; Тесей читает их, и ужас его еще больше. Оказывается, это Ипполит, преступный пасынок, посягнул на ее ложе, и она, не в силах снести бесчестья, наложила на себя руки. «Отче Посейдон!» — восклицает Тесей. — Ты когда-то обещал мне исполнить три моих желания, — вот последнее из них: накажи Ипполита, пусть не переживет он этого дня!» Появляется Ипполит; он тоже поражен видом мертвой Федры, но еще больше — упреками, которые обрушивает на него отец. «О, почему нам не дано распознавать ложь по звуку! — кричит Тесей. — Сыновья лживее отцов, а внуки — сыновей; скоро на земле не хватит места преступникам. Ложь — твоя святость, ложь — твоя чистота, и вот — твоя обличительница. Прочь с глаз моих — ступай в изгнание!» — «Боги и люди знают — я всегда был чист; вот тебе моя клятва, а об иных оправданиях я молчу, — отвечает Ипполит. — Ни похоть меня не толкала к Федре-мачехе, ни тщеславие — к Федре-царице. Вижу я: неправая из дела вышла чистой, а чистого и правда не спасла. Казни меня, если хочешь». — «Нет, смерть была бы тебе милостью — ступай в изгнание!» — «Прости, Артемида, прости, Трезен, простите, Афины! Не было у вас человека чище сердцем, чем я». Ипполит уходит; хор поет: «Судьба переменчива, жизнь страшна; не дай мне бог знать жестокие мировые законы!» Проклятие сбывается: приходит вестник. Ипполит на колеснице выехал из Трезена тропой меж скал и берегом моря. «Не хочу я жить преступником, — взывал он к богам, — а хочу лишь, чтобы отец мой узнал, что не прав, а я прав, живой или мертвый». Тут море взревело, вскинулся вал выше горизонта, из вала встало чудище, как морской бык; кони шарахнулись и понесли, колесницу ударило о скалы, юношу поволокло по камням. Умирающего несут обратно во дворец. «Я отец ему, и я обесчещен им, — говорит Тесей, — пусть же он не ждет от меня ни сочувствия, ни радости». И тут над сценой является Артемида, богиня Ипполита. «Он прав, ты не прав, — говорит она. — Не права была и Федра, но ею двигала злая Афродита. Плачь, царь; я делю с тобой твою скорбь». На носилках вносят Ипполита, он стонет и молит добить его; за чьи грехи он расплачивается? Артемида наклоняется над ним с высоты: «Это гнев Афродиты, это она погубила Федру, а Федра Ипполита, а Ипполит оставляет безутешным Тесея: три жертвы одна несчастнее другой. О, как жаль, что боги не расплачиваются за судьбы людей! Будет горе и Афродите — у нее тоже есть любимец — охотник Адонис, и он падет.

«Медея» Еврипид. Проблема страдающей личности

МГУП

Курсовая работа

Проблема страдающей личности в творчестве Еврипида

Рокс Рыжая

План курсовой работы

по теме

«Проблема страдающей личности в творчестве Еврипида.

Анализ «Медея»

1. Некоторые моменты биографии автора. Особенности его творчества. Актуальность проблемы. Последователи Еврипида. Чем недоволен Еврипид. Рассуждения поэта. Общая характеристика и место в историко-литературном контексте. История разработки темы в литературоведческих кругах.

2. Образ Медеи. Сопоставление мифа о Медее с трагедией Еврипида. Сходства, различия.

3. Анализ содержания трагедии: цитаты, факты, примеры. Сравнение трагедии Еврипида с иными фактами о Медее, дошедшими до нас. В чем несовпадения? Для чего Еврипид модифицировал сюжет?

4. Основная идея текста. Изменен ли образ Медеи? Показать динамику характеров, колебания и страдания персонажей в трагедии.

5. Основные выводы по проведенной работе.

6. Список использованной литературы.

Еврипид (также Эврипид, греч. Εριπίδης, лат. Euripides, 480 — 406 до н. э. ) — древнегреческий драматург, представитель новой аттической трагедии, в которой преобладает психология над идеей божественного рока.

Великий драматург родился на Саламине, в день знаменитой победы греков над персами в морском сражении, 23 сентября 480 до н. э., от Мнесарха и Клейто. Родители оказались на Саламине в числе других афинян, бежавших от войска персидского царя Ксеркса. Точная привязка дня рождения Еврипида к победе является приукрашением, которое часто встречается в рассказах античных авторов о великих. Так в Суде сообщается, что мать Еврипида зачала его в то время, когда Ксеркс вторгся в Европу (май, 480 до н. э.), из чего следует, что в сентябре он родиться никак не мог. Надпись на Паросском мраморе определяет год рождения драматурга как 486 до н. э., причем в этой летописи греческой жизни имя драматурга упоминается 3 раза — чаще, чем имя любого царя. По другим свидетельствам дата рождения может быть отнесена к 481 до н. э.

Отец Еврипида был уважаемым и, судя по всему, богатым человеком, мать Клейто занималась продажей овощей. В детстве Еврипид серьёзно занимался гимнастикой, даже выиграл соревнования среди мальчиков и хотел было попасть на Олимпийские игры, но был отвергнут по молодости. Потом занимался рисованием, без особого, впрочем, успеха. Затем начал брать уроки в ораторском искусстве и литературе у Продика и Анаксагора и уроки философии у Сократа. Еврипид собирал книги в библиотеку, а вскоре сам стал писать. Первая пьеса, «Пелиад», вышла на сцену в 455 до н. э., но тогда автор не победил из-за ссоры с судьями. Первый приз за мастерство Еврипид завоевал в 441 до н. э. и с тех пор вплоть до смерти создавал свои творения. Общественная активность драматурга проявилась в том, что он участвовал в посольстве в Сиракузы на Сицилии, видимо поддерживая цели посольства авторитетом писателя, признанного всей Элладой.

Семейная жизнь Еврипида складывалась неудачно. От первой жены, Хлоирины, имел 3-х сыновей, но развелся с ней из-за её супружеской неверности, написав пьесу «Ипполит», где высмеивал сексуальные отношения. Вторая жена, Мелитта, оказалась не лучше первой. Еврипид снискал славу женоненавистника, что давало повод шутить над ним мастеру комедии Аристофану. В 408 до н. э. великий драматург принял решение покинуть Афины, приняв приглашение македонского царя Архелая. Неизвестно точно, что повлияло на решение Еврипида. Историки склоняются к мысли, что основной причиной явилась если и не травля, то обида ранимой творческой личности на сограждан за непризнание заслуг. Дело в том, что из 92 пьес (75 согласно другому источнику) только 4 были отмечены призами на театральных состязаниях при жизни автора, и одна пьеса посмертно. А до наших дней дошли лишь 19.

Еврипид критиковал демагогов, политических ораторов и восхвалял сельских тружеников; ориентировался на патриотические идеалы героической эпохи Перикла, когда торжествовало народовластие. Новаторство и реализм Еврипида не сразу нашли признание у зрителей. Его трагический пафос высмеял Аристофан в своей комедии «Лягушки».

Сюжеты трагедий Еврипида в основном мифологические, но действующие лица выписаны им реалистично, с чертами положительными и отрицательными, подчас противоречивыми. После смерти великого драматурга его произведения становились все более популярными. Они оказали влияние на римских авторов, а также на развитие драматургии в Европе. И не удивительно, ведь герои Еврипида очень жизненны, реплики точны, умны и остроумны, а поступки порой неожиданны, как это нередко бывает в действительности.

Афиняне испросили разрешения захоронить драматурга в родном городе, но Архелай пожелал оставить могилу Еврипида в своей столице, Пелле. Софокл, узнав о смерти драматурга, заставил актёров играть пьесу с непокрытыми головами. Афины поставили в театре статую Еврипида, воздав ему почести после смерти. Плутарх рассказывает легенду («Ликург»): в гробницу Еврипида ударила молния, великое знамение, которого удостоился из знаменитых людей ещё только Ликург.

Новые силы еврипидовской драмы — гражданский реализм, риторика и философия. Отражение философских проблем в своем творчестве принесло Еврипиду прозвание «философа на сцене».

Его творчество предполагает определенную образовательную атмосферу и общество, к которому оно и обращается, и наоборот — что эта поэзия впервые помогает пробиться рвущейся на свет новой форме человека, и ставит у него перед глазами идеальное отражение его сущности, в котором он испытывает потребность для своего оправдания, может быть, более, чем когда бы то ни было.

Обуржуазивание жизни для времени Еврипида означает примерно то же самое, что для нас пролетаризация, на которую она иногда становится похожа, когда на сцене вместо трагического героя древности появляется нищий бродяга. Именно против этого унижения высокой поэзии восставали соперники Еврипида.

Кризис афинского полиса, резко обострившийся в период Пелопоннесской войны, нашел разностороннее отражением в трагедиях Еврипида. Нарастающие индивидуалистические тенденции в обществе, отражавшиеся в теоретической сфере в стремлении софистов видеть в человеке «меру всех вещей» (Протагор)в области художественного творчества проявляются во все более пристальном внимании в отдельному человеку, его индивидуальности, к миру его чувств. В драмах Еврипида трагический конфликт развертывается как конфликт противоположных чувств в душе героя, как конфликт психологический. Впервые психология человека получает развернутое художественное воплощение. Еврипид изображал людей такими, каковы они на самом деле, отказывался от софокловской идеализации и героизации, стремясь показать подлинную действительность, не скрывая ее недостатков (В своей комедии «Лягушки» Аристофан осуждает Еврипида за стремление показать в театре темные стороны жизни).

В трагедиях Еврипида легко распознаваема склонность к изображению особенно острых и трагических ситуаций и конфликтов, к трагической патетике, за то что Аристотель называл его «трагичнейшим из поэтов». В то же время изображаемые конфликты в то же время принимают черты бытовых, происходящих в сфере чисто личных отношений. Развитие бытового элемента приводит к противоречию между мифологической формой и содержанием трагедии, приобретающей черты бытовой драмы. В некоторых поздних трагедиях Еврипида («Ион», «Елена») появляются моменты предвосхищающие новый тип драматического произведения новой аттической комедии.

Трагедии Еврипида, откликаясь на важнейшие события политической и духовной жизни Афин, приобретали порой чисто публицистический характер: рассуждения об общественных проблемах иногда лишь внешне связаны с изображаемым сюжетом. В трагедиях Еврипида звучит критика традиционного мировоззрения: религии, взглядов на положение женщин и рабов, на политическое устройство общества: отмечая многие недостатки афинской демократии, Еврипид высказывается в поддержку демократического строя, осуждает единовластие(тиранию). В нескольких трагедиях («Троянки», «Гекуба») он протестует против захватнических войн, трагической их бессмыслицы, приносящей человеку лишь страдания. Причем эти страдания лишены нравственного смысла, приводящего к познанию истины, как это было в трагедиях Эсхила («страданье учит»).

Некоторые персонажи его трагедий отражают общественные настроения кризисной для Афин эпохи – стремление уйти от общественной жизни, искать идеальное в своем внутреннем мире, в общении с природой. Но в его же трагедиях модно встретить героические образы, отражающие гражданский пафос и патриотизм поэта.

В художественном отношении трагедия Еврипида знаменует кризис жанра героической трагедии. Об этом свидетельствует несоответствие мифологической формы приобретающему бытовую окраску содержанию, падение роли хора, превращающегося из основного структурного элемента трагедии в элемент необязательный, утрачивающий органические связи с целым, поскольку центр тяжести перемещается на актера(изображение внутреннего мира героя приводит в трагедии Еврипида к появлению наряду с монологом еще и монодии (сольной музыкальной арии).

Трагедия Еврипида прокладывает путь к драме нового времени с ее углубленным интересом к внутреннему миру человека, изображаемому во всей его противоречивости.

В трагедии «Медея» политическая и духовная свобода индивидуума растет, проблемы человеческого общества и тех связей, на которых оно основывается, становятся все яснее, человеческое Я заявляет о своих правах, когда чувствует, что его стесняют узы, кажущееся ему искусственными. С помощью убеждения и средств разума оно ищет себе поблажек и выходов. Брак становится предметом дискуссий. Взаимоотношения полов — в течение столетий noli me tangere конвенциональности — выводятся на свет Божий и становятся достоянием публики: это борьба, как и все в природе. Разве право сильного не царит здесь, как и повсюду на земле? И вот поэт обнаруживает в предании о Ясоне, оставляющем Медею, страсти сегодняшнего дня, и заключает в эту оболочку проблемы, о которых сказание и не подозревает, но которые оно может сделать актуальными для современности с великолепной пластичностью.

Тогдашние афинские женщины вовсе не были Медеями, они были для этой роли или слишком забитыми, или слишком утонченными. А потому отчаянная дикарка, которая убивает своих детей, чтобы уязвить супруга-предателя и порвать всяческую с ним связь, оказалась удобным случаем для поэта, чтобы изобразить стихийное в женской душе, не стесняясь при этом греческими нравами. Ясон, безупречный герой в восприятии всей Греции, хотя вовсе не прирожденный супруг, становится трусливым оппортунистом. Он действует не в силу страсти, а из холодного расчета. Однако он должен быть таким, чтобы сделать убийцу собственных детей древнего сказания трагической фигурой. Все участие поэта на ее стороне, — частично потому, что и вообще он считает женскую судьбу достойной жалости и потому рассматривает ее не в свете мифа, ослепленного героическим блеском мужской доблести, которую ценят только по подвигам и славе; но прежде всего поэт сознательно хочет сделать из Медеи героиню мещанской трагедии брака, которая нередко разыгрывалась в тогдашних Афинах, хотя и не в столь экстремальных формах. Ее первооткрыватель — Еврипид. В конфликте безграничного мужского эгоизма и безграничной женской страсти «Медея» — подлинная драма своего времени. Потому обе стороны разыгрывают ее в мещанском духе, именно так спорят, порицают и резонируют. Ясон весь проникнут мудростью и великодушием, Медея философствует об общественном положении женщины, о бесчестящем гнете полового влечения к чужому мужчине, за которым она должна следовать и которого она к тому же должна покупать богатым приданым, и заявляет, что деторождение гораздо опаснее и требует большей смелости, чем воинские подвиги.

Трагедию Еврипида не без основания называли дискуссионным клубом всех движений его эпохи. Ничто сильнее не доказывает проблематичность всех вещей для сознания этого поколения, чем это разложение всей жизни и всего предания в дискуссиях и философствовании, в котором принимают участия все возрасты и сословия, от царя до прислуги.

Образ Медеи манил многих творцов разных видов искусства: художников, композиторов и писателей (в основном драматургов), причем, кочуя из произведения в произведение, этот образ претерпевал существенные изменения.

Актриса Мария Каллас в роли Медеи

Медея – это фигура безумной, неистовой страсти. В греческой, а затем и в римской литературе она являет собой тип ведуньи (а потом и злой волшебницы). Существуют две главные трагедии, посвященные Медее: греческая – Еврипида, римская – Сенеки. Еврипид не ограничился одним эпизодом легенды; в своей трагедии он собрал все перипетии долгой жизни Медеи, вплоть до заключительного кризиса. Легенда такова: Ясон был сыном царя Иолка; он жил на Фессалийском побережье. Его дядя Пелий отнял трон у его отца Иолка, а Ясона послал искать Золотое руно, охранявшееся драконом, в Колхиду, на дальние берега Черного моря, надеясь, что он не вернется. Ясон отплыл на корабле аргонавтов, миновал скалы Симплега-ды и прибыл в Колхиду, во владения царя Ээта.

У Ээта бьша дочь Медея. Ее дедом был сам Гелиос-солнце. Цирцея, сестра царя, тетка Медеи, также была волшебницей( у Гомера она превращает мужчин в свиней, львов и волков) ее любил Улисс. Он провел с нею сладостный месяц, и она родила от него сына Телегона (который впоследствии основал Тускул, где жил Цицерон и где умерла в родах его дочь Теренция). Увидев Ясона, сходящего с корабля на берег, Медея с первого взгляда полюбила его, безумно и навечно. «Она пристально смотрит на него. Она не отрывает взгляда от его лица. Ей чудится, в объявшем ее безумии, что это черты не смертного, а бога. Она не в силах отвести от него глаза» (Овидий, «Метаморфозы», VII, 86).

Тогда царь дает Ясону поручения, которые невозможно выполнить. И всякий раз Медея спасает его от смерти, помогая расправиться с огнедышащими быками, помогая сеять зубы дракона на поле Ареса, из которых рождаются воины, которые тотчас берутся за оружие.

Так, благодаря Медее, Ясон получает Золотое руно. В тот момент, когда корабль готовится к отплытию, аргонавтам угрожает брат Медеи, Аскилт, и она убивает его. Она всходит на корабль; она отдалась Ясону в «порыве лихорадочного желания». Ясон обещал жениться на ней.

Он возвратился в Фессалию, но Пелий отказался вернуть ему отцовский трон. Тогда Медея убедила Пелия окунуться в чан с кипящей водой, чтобы вернуть себе молодость, и он сварился заживо.

Убийство Пелия заставило Медею и Ясона бежать из Иолка. Они обосновались в Коринфе, у царя Креонта.

Царь Креонт предложил Ясону жениться на его дочери. Ясон согласился, ибо она была гречанкой, и изгнал Медею-чужестранку.

Медея глядит на двух своих детей, рожденных от Ясона, когда они еще любили друг друга. Ради него она предала отца, убила юного брата и погубила Пелия. Она подарила ему двоих сыновей, и вот теперь он ее отвергает. Гнев душит Медею. Она входит в комнату сыновей. Одного из них зовут Мермер, другого – Ферет. Она говорит их рабу-педагогу: «Иди, приготовь для них то, что им нужно на каждый день», – зная, что вещи эти отправятся вместе с ними в подземное обиталище – могилу. Она смотрит на детей. Сейчас она их убьет. Вот он – миг живописи.

На фреске в доме Диоскуров мальчики играют в кости под присмотром раба-педагога. Медея стоит справа. Длинная, в складках, туника ниспадает от плеч к ногам. Правая рука нащупывает рукоятку кинжала, зажатого в левой. Взгляд ее прикован к детям, которые поглощены своей игрой со всем пылом и беззаботностью их возраста. Один стоит, скрестив ноги и слегка опираясь на кубической формы стол, второй сидит на том же столе. Руки обоих протянуты к костям, которыми они сами вскоре станут. Ярость Медеи спокойна. Это та самая неподвижность, то самое пугающее молчание, что служат предвестниками взрыва безумия.

На фреске в доме Ясона дети, напротив, встречаются взглядами с матерью. Раб смотрит на Мермера и Ферета. Поведению и взгляду Медеи есть два возможных объяснения. Либо, сосредоточившись мыслями на предстоящем деянии, она колеблется между двумя противоречивыми чувствами – жалостью и местью( в ней борются мать и женщина, страх перед задуманным и яростное стремление к этому двойному детоубийству), либо же в ней, замершей перед свершением этого кровавого акта, бушует неодолимый гнев, неодолимая жажда свирепого возмездия. Первая трактовка — из области психологии. Вторая не имеет отношения к психологии, она физиологична, трагична. Это единственно возможная интерпретация, ибо она объясняет текст, запечатленный на фресках. Ибо это – интерпретация Еврипида.

«Медея» Еврипида описывает разрыв цивилизованной связи в силу страсти женщины к мужчине. Любовь превращается в ненависть, неистовое вожделение к любовнику оборачивается смертоносной яростью к семье.
Страсть – это болезнь. В безумии душа поддается неистовому порыву. Ныряльщик, прыгнувший в воду, уже не может остановить свое падение. Даже бег – и тот является «безумием» движения: бегущий человек не в силах остановиться и замереть в единый миг. Аристотель говорил: люди, бросающие камни, не могут вернуть их назад. Цицерон в «Туску-ланских беседах» (IV, 18) писал: «Человек, бросившийся (praecipi-taverit) с вершины Левкадского мыса в море, не сможет остановиться на полпути к воде, даже если захочет». Praecipitatio – это падение головой вниз в бездну. В своем трактате «О гневе» (I, 7) Сенека Младший повторяет этот образ Цицерона – образ человека, падающего в пропасть, – и комментирует этот «смертельный прыжок» следующим образом: бросившийся вниз не только неспособен вернуться назад, но он «неспособен не попасть туда, куда мог бы не бросаться».
Медея – женщина, которая бросается в пропасть. Другого выхода нет и быть не может. Здесь речь не идет о корнелевском тяжком колебании, о столкновении психологических мотивов. Подобно растению или животному, безумие проходит три стадии – зарождение, цветение и смерть. Безумие – это рост; оно рождается и растет, оно становится неодолимым, оно стремится к своему концу, счастливому или несчастливому.
Фреска наглядно выражает самый знаменитый стих античности, вложенный в уста Медеи : «Я понимаю, на какое злодеяние осмелилась. Но мой thymos (жизненная сила, libido) сильнее, чем мои bouleumata (вещи, которых я хочу)». Медея видит, на что она решилась; она видит, что волна желания захлестнула ее разум и грозит все унести с собой. Момент, запечатленный на фреске, нельзя назвать психологическим: героиня не разрывается между безумием и разумом. Момент этот трагичен: Медея беспомощна перед потоком, который через миг увлечет ее к действию. Момент настолько не психологичен, что Еврипид сопровождает его чисто физиологическим объяснением: все несчастье происходит от того, что внутренности Медеи – ее мозг, сердце и печень – воспалены. Именно так и говорит кормилица: «Что же ей делать, когда все естество ее воспалено (megalosplangchnos), когда несчастье терзает ее, не давая покоя (dyskatapaustos)?» Еврипид описывает все признаки тяжкого расстройства, постигшего Медею: она больше не ест, избегает общества людей, дети внушают ей ужас, она плачет, не переставая, или упорно смотрит вниз, под ноги, или же взгляд ее наливается злобой, как у разъяренного быка, она глуха к человеческой речи и внимает словам близких не более, чем скала – «шуму морских волн».
«Медея» Сенеки еще точнее. Его пьеса не только концентрирует все действие, на римский манер, на финальном моменте, но идет дальше: в конце трагедии Медея объявляет, что вспорет себе чрево кинжалом, дабы убедиться, что в нем не растет третье дитя от Ясона. Таким трагическим приемом показывается, какова причина ее ярости (воспаленные внутренности), какова причина ее любви (вожделение, неуемная плотская страсть, которую она доказала своими предыдущими поступками) и, наконец, каковы плоды этой страсти (ребенок во чреве). Великолепны два стиха, передающие это состояние («Медея», 1012 и 1013): «In matre si quod pignus etiamnunc latet, scrutabor ense viscera et ferro extraham» (Если еще один залог любви остался скрытым во чреве матери, я рассеку это чрево кинжалом и выброшу зародыш прочь). Медея вновь и вновь перебирает три причины своего несчастья, которые будут разрастаться в ее смятенной душе до тех пор, пока не приведут к акту убийства. Этим актом ее «внутренности» отомстят ее лону, погубив плоды, извергнутые ею на свет Божий, – маленького Мермера и маленького Ферета.

Медея Сенеки сможет наконец сказать: «Medea nunc sum» (Отныне я – Медея) и объяснит это так: «Saevit infelix amor» (Несчастливая любовь порождает безумие). Индивидуальный конфликт между тем, чего желает человек, и тем, чего он хочет, отсутствует. Но существует естественный океан, прорывающий плотину и возносящий все тела, изображенные на фреске, на гребень растущей волны неистовства. «Я не знаю, что моя одичалая душа решила в глубине меня» (Nescio quid ferox decrevit animus intus).
Каков взгляд Медеи? Неподвижный, застывший взгляд предшествует буре, взрыву, во время которого впавший в неистовство человек словно галлюцинирует, но не видит совершаемого им действия, совершаемого преступления, не видит даже и собственной галлюцинации. Его взгляд оцепенело устремлен в пространство. Он видит нечто иное. Цицерон использует поразительное выражение, когда говорит, что у помраченного рассудка «все окна завешены» («Тускуланские беседы», I, 146). После этого взрыва взгляд проясняется до такой степени, что, например, герой Эдип вырывает себе глаза: окна его рассудка, широко распахнувшись, явили ему содеянное. Безумие само исцеляется в акте безумия, стоит лишь безумцу признать в совершенном деянии свою руку. Акт бешенства – это не что иное, как высшая, кульминационная точка, за которой следуют спад и умиротворение.

Свершив убийство детей, Медея бежит в Афины. Там она вступает в брак с Эгеем и рождает ему сына Меда, которого любит так горячо, что помогает ему убить Перса, чтобы завладеть его царством.

Сравним древнюю Медею с современной. Старинные фрески описывают сконцентрированное созревание, в котором нет ровно ничего драматического: они показывают миг, подводящий итог этой трагедии, и ни в коем случае не раскрывают ее конец. В нашу эпоху Медею написал Делакруа. В 1855 году Теофиль Готье познакомился с картиной, сформулировал ее эстетику и самым решительным образом противопоставил ее (как бы он ни утверждал обратное) духу античной живописи: «Разъяренная Медея Делакруа написана с пылом, энтузиазмом и щедростью красок, которые одобрил бы сам Рубенс. Жест львицы, собирающей возле себя детенышей, которым Медея удерживает напуганных детей, – великолепное изобретение художника. Ее лицо, наполовину скрытое тенью, напоминает о змеином выражении. Не походя на головы мраморных или глиняных изваяний, оно выглядит, тем не менее, поистине античным. Ее дети, напуганные, плачущие, не понимая, что происходит, но угадывая, что их ждет что-то ужасное, рвутся прочь из-под руки матери, уже сжимающей кинжал. От судорожных стараний высвободиться их коротенькие туники задрались, обнажив детские тела свежих розовых тонов, которые составляют резкий контраст с синеватой, опять-таки змеиной бледностью матери».

Итак, в Париже важны жесты, в Риме – взгляды. В Париже дети волнуются, плачут, сопротивляются. В Риме они играют, полностью поглощенные этим занятием. В Париже ситуацию выражает истеричная Медея. В Риме Медея, погруженная в мстительную ярость, больше размышляет о ней, чем действует. В Париже изображен сам акт убийства. В Риме – момент, ему предшествующий. И не только один этот предшествующий миг, но и весь текст Еврипида в целом сконцентрирован в одном мгновении, которое замерло, не говоря о том, чем собирается стать.

В Париже – эффектный оперный вопль. В Риме – пугающее безмолвие (obstupefactus).

Римляне увидели прекрасный сюжет именно в этом жутком размышлении Медеи, оскорбленной Ясоном и напуганной собственным неотвратимым стремлением убить Мермера и Ферета в тот самый миг, когда они играют. Весь античный мир восхищался Медеей, написанной Тимомахом. Цезарь счел картину столь прекрасной, что купил ее, оплатив золотом. Весь античный мир в один голос превозносил глаза Медеи. Этот взгляд и впрямь истинное чудо. Веки воспалены. Гнев подчеркнут нахмуренными бровями. Жалость – в блеснувшей влаге. Авзоний писал: «В картине, написанной Тимомахом, угроза выражается в слезах, в руке поблескивает кинжал, еще не обагренный кровью ее сыновей…Кисть Тимомаха причиняет боль так же, как кинжал, что сжимает в левой руке Медея, встретившаяся взглядом с Мермером и Феретом».

Апулей также создал свою Медею. Эта удивительная Медея, отделяющая смерть детей от мщения, связывает сцену первого соития с рождением еще более конкретным образом, чем внутренности, вспоротые кинжалом Медеи в пьесе Сенеки.

Рассмотрим же образ Медеи в одноименной трагедии Еврипида:

Аристотель считал непозволительным для поэта менять существо мифа и как пример такого сохранения зерна сказания приводил “Медею”. Из разных вариантов мифа о Медее Еврипид выбирает тот, в котором она наиболее жестока: скрываясь от преследования отца, Медея убивает младшего брата Аспирта и разбрасывает куски его тела, чтобы отец задержался их собрать; Медея убивает собственных детей; Медея, а не Ясон справляется с драконом. Медея Еврипида пошла на все ради Ясона, на самые страшные преступления, причем в трагедии она не так могущественна, какой была в некоторых мифах (по одному мифу она дочь царя Колхиды Ээта и океаниды Идии, внучка Гелиоса и племянница Цирцеи, а по другому — мать Медеи — покровительница волшебниц Геката, а Цирцея — сестра).
Еврипид выбирает тот миф, который объясняет первопричину краха семьи Медеи и Ясона: Эрот, по просьбе Афины и Геры, внушил Медее страстную любовь к Ясону, но любовь ее была безответной и женился он на ней только потому, что дал обещание, в обмен на ее помощь. Т.е. со стороны Ясона это был брак по расчету, поэтому-то ему было так легко отказаться от Медеи и детей ради царского престола Коринфа.
Открывает трагедию монолог кормилицы, где та кратко обрисовывает ситуацию (Аристотель считал пролог “Медеи” образцом пролога трагедии):

И не пришлось бы ей теперь в Коринфе

Убежища искать с детьми и мужем.

Пусть гражданам успела угодить

Она в изгнанье, оставалась мужу
Покорною женой…

…удел
Медеи стал иной. Ее не любят,

И нежное глубоко страждет сердце.

Ясен детей с супругою в обмен
На новое отдать решился ложе,

Он на царевне женится – увы!

Оскорблена Медея, и своих
Остановить она не хочет воплей.

О характере Медеи мы узнаем очень многое уже с первого монолога кормилицы:

От пищи отказавшись, ночь и день
Отдавши мукам тело, сердцу таять
В слезах дает царица с той поры,
Как злая весть обиды поселилась
В ее душе.

…Несчастие открыло цену ей
Утраченной отчизны.
Дети даже
Ей стали ненавистны, и на них
Глядеть не может мать. Мне страшно, как бы
Шальная мысль какая не пришла
Ей в голову. Обид не переносит
Тяжелый ум, и такова Медея.

Таким образом сразу обозначается личность главной героини трагедии: умная, дерзкая, с сильная характером, не привыкшая прощать, безмерно любящая и доведенная до отчаяния предательством единственного близкого человека, ради которого пожертвовала столь многим, женщина.

Зная свою госпожу, кормилица боится, сколько бед она может сотворить из мести:
Да, грозен гнев Медеи: не легко
Ее врагу достанется победа.

Кормилица чувствует угрозу жизни детям Медеи и Ясона.
Медея еще стенает за сценой, а мы уже ясно ее себе представляем, как она стенает и зовет в свидетелей Ясоновой расплаты богов. Страдания Медеи безмерны:

Лаской ничьей, ни единого друга
Лаской она не согрета.
Она призывает смерть, не в силах стерпеть обиду и проклинает себя за то, что связалась клятвой с недостойным мужем, вместе с Ясоном она потеряла смысл жизни:
О, ужас! О, ужас!
О, пусть небесный Перун
Прожжет мне череп!..
О, жить зачем мне еще?
Увы мне! Увы! Ты, смерть, развяжи
Мне жизни узлы — я ее ненавижу…
Медея описывает незавидную социальное положение римлянки того времени и женскую долю, которая не может ни вызвать сострадания. Во многом данная проблема не потеряла своей актуальности и на сегодняшний день:

Нас, женщин, нет несчастней. За мужей
Мы платим — и не дешево. А купишь,
Так он тебе хозяин, а не раб.
И первого второе горе больше.
А главное — берешь ведь наобум:
Порочен он иль честен, как узнаешь.
А между тем уйди — тебе ж позор,
И удалить супруга ты не смеешь.
И вот жене, вступая в новый мир,
Где чужды ей и нравы и законы,
Приходится гадать, с каким она
Постель созданьем делит. И завиден
Удел жены, коли супруг ярмо
Свое несет покорно. Смерть иначе.
Ведь муж, когда очаг ему постыл,
На стороне любовью сердце тешит,
У них друзья и сверстники, а нам
В глаза глядеть приходится постылым.
Но говорят, что за мужьями мы,
Как за стеной, а им, мол, копья нужны.
Какая ложь! Три раза под щитом
Охотней бы стояла я, чем раз
Один родить.

Страдания Медеи усиливаются, когда к ней приходит царь Креонт, требующий от нее, чтобы она немедленно с детьми убиралась из города, он боится, что волшебница Медея причинит зло его дочери. Отвечая ему, Медея очень точно себя описывает, объясняя причины плохого отношения к ней людей:
Умна Медея — этим ненавистна
Она одним, другие же, как ты,
Опасною ее считают дерзость.
Медея просит Креонта разрешить ей остаться вместе с детьми в городе хотя бы на сутки, потому что у нее нет ни средств, ни друзей, которые бы их приютили. Будучи человеком достаточно мягким, Креонт соглашается, не подозревая, что один день нужен Медее для того, что расправиться с ним и его дочерью, ибо она «хитра и чар немало ум ее постиг».
Убийство Креонта и царевны Медея задумывает хладнокровно, совершенно не сомневаясь в правильности выбранного решения:

Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею
Мы в трупы обратили… ненавистных…
Немало есть и способов…
Какой
Я выберу, сама еще не знаю:
Чертог поджечь невестин или медь
Им острую должна вогнать я в печень…

Единственное, что ее смущает, — это то, что “по дороге до спальни” или “за делом” она может быть “захвачена… и злодеям достаться на глумленье”

Не изменять пути прямому нам,
И, благо он испытан, — яд на сцену…
Так, решено…

Медея расчетлива, логична и последовательна в своих планах и мыслях:

Ну, я убила их… А дальше что ж?
Где город тот и друг, который двери
Нам распахнет и, приютив, за нас
Поручится?
Такого нет… Терпенье ж
Еще хоть ненадолго.
Если стен
Передо мной откроется защита,
На тайную стезю убийства молча
Ступлю тотчас.
За дело же! ..Медея, все искусство
Ты призови на помощь, — каждый шаг
Обдумать ты должна до мелочей!..
Иди на самое ужасное! Ты, сердце,
Теперь покажешь силу.

Словесный поединок с Ясоном Медея выигрывает блестяще:

Что ты не муж, не воин, — хуже, злее
Нельзя уж быть, чем ты для нас, и к нам
Ты все-таки приходишь… Тут не смелость…
Отвага ли нужна, чтобы, друзьям
Так навредив, в глаза смотреть? Иначе
У нас зовут такой недуг — бесстыдство…
Да, гордиться
Могу я верным мужем, это так…
И славою счастливый младожен
Покроется не бледной, если, точно,
Извергнута из города, одна
И с беззащитными детьми, скитаясь,
И с нищими та, что спасла его,
Пойдет дивить людей своим несчастьем.
О Зевс, о бог, коль ты для злата мог
Поддельного открыть приметы людям,
Так отчего ж не выжег ты клейма
На подлеце, чтобы в глаза бросалось?..

Медея вспоминает все, что для него сделала, она выставляет его совершеннейшим ничтожеством и подлецом:

Детей моих отец,
Ты брак затеял новый. Пусть бы семя
Твое бесплодно было, жажду ложа
Я поняла бы нового…
А где ж?
Где клятвы те священные?

А Ясон в ответ открыто признается, что в браке с коринфской царевной ищет материальную выгоду, но чтобы оправдаться, он говорит, что делает это, чтобы “поднять детей… чрез братьев их”. Медея же понимает, что Ясон не хотел оставаться женатым на варварской царевне.
Изгнаннику какой удел счастливей
Пригрезиться мог даже, чем союз
С царевною?..
…Женился
Я, чтоб себя устроить, чтоб нужды
Не видеть нам — по опыту я знаю,
Что бедного чуждается и друг.
Твоих же я хотел достойно рода
Поднять детей, на счастие себе,
Чрез братьев их, которые родятся.
Медея резко отличается от эллинки, и даже после жизни с Ясоном среди греков, ее характер ничуть не изменился: она горячая, страстная, эмоциональная, движимая чувствами и инстинктами, гордая, резкая, несдержанная и безмерная. Медея безмерна во всем: в любви, ненависти, мести. Именно из-за этого ее не понимают другие персонажи трагедии (Медея о себе говорит: “О, я во многом, верно, от людей и многих отличаюсь…”), именно поэтому трагедия не была оценена современниками Еврипида (ей была присуждено третье место). Рожденная для другой жизни, Медея возмущается условиями несвободы, в которых живут эллинские жены, которые не знают, за кого выходят замуж, за порочного или честного, и каковы страдания тех, кому не повезло.
Истинного трагизма образ Медеи достигает тогда, когда вместе с невестой и царем она замышляет убить детей. Найдя будущий приют у Эгея, Медея продумывает план убийства: она мирится с мужем и упрашивает его уговорить царевну оставить мальчиков в Коринфе; вместе с детьми во дворец она отправляет пропитанные ядом пеплос и диадему. И тут начинаются самые тяжкие мучения Медеи: материнский инстинкт борется с жаждой мести, ненависть — с любовью, долг — со страстью. Медея четырежды меняет свое решение: сначала она хочет убить детей, с тем чтобы уничтожить род Ясона:
…Я

Должна убить детей. И их не вырвет
У нас никто. Сама Ясонов с корнем
Я вырву дом.
Эта женщина тщеславна и бесконечно горда:
Ни слабою, ни жалкою, наверно,
В устах людей я не останусь; нас
Не назовут и терпеливой; нрава
Иного я: на злобу я двумя,
А на любовь двойною отвечаю.
Все в мире дети славы таковы.
Но когда Медея разыгрывает сцену примирения с Ясоном, она немного начинает верить в это сама и, выведя к нему детей, обняв их, понимает, что не способна их убить:
…Жалкая душа!
Ты, кажется, готова плакать, дрожью
Объята ты.

Но представив себе, как ее мальчики будут расти без нее, как они вырастут, женятся, а она не будет в этом участвовать и не увидит их счастья (т.е. она зря мучилась, давая им жизнь, надеясь, что они поддержат ее в старости и достойно похоронят), Медея решает забрать сыновей с собой в Афины. Пожалуй, именно в этом фрагменте заметнее всего эгоизм Медеи: она не задумывается о том, что лучше для ее детей, жить или умереть, остаться в городе или скитаться с ней, ею движут только собственные чувства и собственные желания. Оставить детей у себя она хочет потому, что в изгнании они будут ей “усладой”. Но это решение ничуть не облегчает ее мучений, отправляя сыновей во дворец с ядом, она говорит: “Уходите, скорее уходите… Силы нет глядеть на вас. Раздавлена я мукой…”.
Все меняет пришедший вестник, поведавший, что после гибели царевны и ее отца, к дому Медеи спешат разгневанные коринфяне с целью убить ее и ее детей. Больше Медея не сомневается. Теперь это убийство во спасение, убийство из милосердия, ибо приспешники Креонта или разъяренная толпа могут просто растерзать ни в чем не повинных детей:
…Я сейчас
Прикончу их и уберусь отсюда,
Иначе сделает другая и моей
Враждебнее рука, но то же; жребий
Им умереть теперь. Пускай же мать
Сама его и выполнит.
..Что не видать врагам моих детей,
Покинутых Медеей на глумленье.

Нет больше трагического противоречия, образ Медеи опять обретает цельность.
Финал трагедии очень ярок: Медея появляется в колеснице, запряженной драконами, который прислал ей Гелиос. С ней трупы ее детей. Происходит ее последний диалог с Ясоном, который несколько меняет характер драмы: обвинения против Медеи справедливы, действительно может показаться, что если сердце у Скиллы, она добрее, чем Медея, жестокость ее не знает границ, но и все доводы Медеи тоже представляются правдоподобными: виноват Ясон, их убил его грех, а ревность женщины дает ей право на любые поступки:

Медея
Виновника несчастий знают боги…
Ясон
И колдовство проклятое твое.
Медея
Ты можешь ненавидеть. Только молча…
Не плачь еще: рано —
Ты старость оплачешь.
Ясон
Любимые дети!
Медея
Для матери, не для тебя.
Эта твердая женщина верна себе до конца: даже к мертвым детям не дает она прикоснуться бывшему мужу, несмотря на все его мольбы.
Трагедия несет в себе ощущение абсурда бытия: в мире нет справедливости, нет границы между добром и злом, нет меры, нет правды, нет счастья. Медея заставляет усомниться в самых высших ценностях, в существовании богов (она призывает к их помощи, но они никак ей не помогают), во взгляде на мир.
Каково же отношение самого автора к Медее?
Еврипид не вносит нравоучений, не настаивает на принципах морали. Он просто изображает людские судьбы. А читатель уж сам делает выбор, кому из героев симпатизировать, на чью сторону встать.
Авторская позиция проявляется лишь в выборе мифов (в них Медея больше сделала для Ясона), композиции трагедии (Медее, ее плачам, монологам, мучениям отдана большая часть драмы) и системе персонажей (Креонт показан слабым, но жестоким человеком, царевна — соперница Медеи — есть только в пересказах других героев, хор — на стороне Медеи, а Ясон жалок и меркантилен).
Медея — несомненный центр произведения, вокруг нее вращается мир трагедии, она сосредотачивает на себе все эмоционально-психологическое содержание драмы. Волей-неволей начинаешь ей сопереживать, ее метания вызывают ответную бурю чувств. Кажется, что сам Еврипид был заворожен образом этой удивительной внутренней силой женщины.

Список использованной литературы:

Еврипид. – «Медея», Ипполит, Вакханки. — СПб.: Азбука, 1999
Мифы народов мира. — М.: Советская энциклопедия, 1988
Гончарова, Т.В. — Жизнь замечательных людей. Еврипид. М.: Молодая гвардия, 1984
Кожухова М.С. — Литературная критика о творческой манере Еврипида. — в книге «Вопросы античной литературы и классической филологии». — М.: Молодая гвардия, 1966
Античная литература. Греция. Антология. Ч.1 М., Высшая школа, 1989
Античная литература. Греция. Антология. Ч.2 М., Высшая школа, 1989
История античной литературы. Древняя Греция. М., «Флинта», «Наука», 2002

Теги:
«Медея» Еврипид. Проблема страдающей личности
Другое
Литература

2. в греческом языке существует три слова для обозначения понятия «слово» «эпос», «логос» и

2. В греческом языке существует три слова для обозначения понятия «слово» — «эпос», «логос» и «мютос\миф». Эпос – слово произнесенное, речь, повествование. Логос – слово в научной, деловой речи, риторике. Мютос – слово-обобщение. То есть миф – это обобщение в слове чувственного восприятия жизни.

Не существует единого определения мифа, так как это очень емкое образование. Лосев и Тахо-Годи дают философское определение. Но есть и неверные определения. Миф – это не жанр, а форма мысли. На эту сторону мифа впервые обратил внимание Фридрих Вильгельм Шеллинг. Он говорит о том, что мифология является предпосылкой как греческого, так и мирового искусства.

У всех свой язык и своя мифология, значит, мифология связана со словом – такую мысль развивает Потебня. Мифологию нельзя придумать специально – ее создает народ на определенной стадии своего развития. Поэтому мифологические сюжеты и похожи, ведь они связаны с определенными этапами мировоззрения. Мифологию нельзя отменить декретом. Именно Шеллинг заговорил о новой мифологии – она постоянно меняется. Новое время мифологизирует на почве истории, политики, социальных событий.

В родовом обществе мифология является универсальной, единой и единственной нерасчлененной формой общественного сознания, которая отражает действительность чувственно-конкретных и персонифицированных образов.

Очень долго мифология остается единственной формой общественного сознания. Потом появляется религия, искусство, политика, наука. Сущность греческой мифологии понятна только при учете особенностей первобытно-общинного строя греков. Греки воспринимали мир как одну большую родовую общину, сначала матриархальную, потом патриархальную. Поэтому у них и не возникает никаких моральных сомнений, когда они слышат миф о Гефесте – когда слабого ребенка скидывают со скалы.

Аллегория отличается от мифа тем, что в аллегории означаемое не равно означающему, а в мифе равно.

Миф не религия, потому что он появился до разделения веры и знания. Каждая религия устанавливает культ (дистанция между богом и человеком). Это не сказка, потому что сказка – это всегда сознательный вымысел, ее сочиняют, но не верят. Миф гораздо древнее. Сказка часто использует мифологическое мировосприятие. В сказке много волшебного, условное место действия, а в мифе все конкретно. Это не философия, так как философия всегда стремится объяснить, вывести определенную закономерность, а в мифе все воспринимается как непосредственная данность – запечатлеть, а не объяснить.

Периодизация:

1. Доклассическая (архаическая). (3 тысячелетие до нашей эры).

2. Классическая (олимпийская).

А) ранняя классика

Б) поздний героизм

(конец 3 тысячелетия – 2 тысячелетие).

3. послеклассический (самоотрицание) (конец 2 тысячелетия – начало 1 тысячелетия – 8 век до нашей эры). + листок

3. Доклассическая эпоха. (Архаическая эпоха).

От слова «архес» — начало. Период, док оторого ничего не было. Доолимпийская, дофессалийская эпоха (Фессалия – область в Древней Греции, где располагается Олимп, кот. появл. В серд. 2 тыс. до н.э. и облась, где рождаются главные греч. герои). Здесь основные циклы мифов еще не сложились. Хтоническая эпоха, от слова «хтонос» — земля, так как обожествлялась прежде всего земля – Гея и все, что с ней связано. Так как во главе всего стояла мать-земля, то это матриархальная мифология.В ней возникают чудовищные создания, она обожествляет чудовищ – тератоморфная (чудовищновидная). Миксантропические существа присутствовали (сирены, сфинкс, ехидна, кентавр).Грек пытался долгое время найти красоту в стихии, т.е. в страшном. Ехидна – змея и дева( прекрасная ликом, к ней идут все время герои Греции, т.е. красота одновременно желанна и губительная для человека). Медуза – горгона, гидра. Поклонялись фитаморфным существам (растительным) и зооморфным (животным), а не антропоморфным (человекоподобным). Зевс – это дуб, Аполлон – лавр, Дионис – виноградная лоза, плющ. В Риме – фиговое дерево, смоковница. Или Зевс – бык(похищение Европы), Афина («совоокая») – сова и змея, Гера («волоокая») – корова, Аполлон – лебедь, волк( сеет смерть также быстро, как волк нападает на жертву), мышь.

Выделяются две эпохи: фетишистская и анимистическая.

Фетиш – это предмет, существо, наделенное магической силой, чудо вечного существования. Все может быть фетишами – камни, деревья и т п. Магическая сила фетиша неразделима с фетишем. Гера – это необработанное бревно. Фетишами являются лук Геракла и Одиссея – они подвластны только им. Копье Ахилла подвластно только ему и Пелею.

Гамадриады – души деревьев. Сформировалось представление о душе, духе. В архаический период боги еще не стали антропоморфными до конца.

Эстетический идеал в ту эпоху: стихия, бьющая через край, а не простота и гармония.

Какие мифы возникали в архаический период?

Космогонические мифы – мифы о происхождении мира и первых богов. Первый тип таких мифов: все произошло из Хаоса – огромной разверстой зевающей пасти. Второй миф: пеласги, сначала океан, затем на поверхности океана танцует богиня Эвринома, и рождается все живое.

Хаос (пространство) производит и день, и ночь, и свет, и мрак. Согласно одному из космогонических мифов, из Хаоса появилась Гея-земля, Тартар – прародитель всех чудовищ, Уран – небо и Эрос. От Геи и Урана появились одноглазые циклопы и гекатонхейры (сторукие, 50головые необузданные чудовища, саамы могучие силы на земле. Они воплощают стизийную вечную силу природы) – первое поколение богов. Второе поколение: титаны и титаниды (старший титан – Седой Океан, младший – Крон, Хронос (всепоглощающее время)).Уран заключает их в лоно Земли. Но ей тяжело и она заставляет восстать их против отца. Крон хитростью низвергнул Урана в Тартар – усыпил его зельем. Уран проклял Крона, его должна была ожидать та же участь(будет сврегнут сыном). Крон, чтобы этого избежать, проглотил пять младенцев своей жены Реи. Рее стало жаль детей, она пошла за советом к Гее и Урану. Рея вместо ребенка дала Крону камень в пеленках. Зевса отправили на остов Крит, там его охраняли куреты, нимфы и коза Амалфея. Когда он вырос, он усыпил Крона(напоил его двумя напитками: рвотным и сонным) и заставил его выплюнуть сначала булыжник, потом Посейдона, Аида, Деметру, Гестию и Геру. З, А и П. обладают одинаковой мощью. Титаномахия – битва богов и титанов за власть над миром. В классической мифологии действует второе поколение олимпийцев.

4. Классическая мифология. (Олимпийская, фессалийская, антропоморфная, патриархальная).

А) Ранняя классика. В ней две темы – борьба с чудовищами и установление космоса (от слова «украшать» — нечто украшенное и упорядоченное). Боги порождают героев помочь им в борьбе с чудовищами.

Герой – прародитель, дитя богов и людей. Герой стремится совершить подвиг, чтобы стяжать себе бессмертную славу.

Младшее поколение олимпийцев – Гефест, Афина (из головы Зевса, разум, мудрость и справедливая война), Арес (несправедливая война, у римлян — Марс), Аполлон (свет, искусство, прорицание, иллюзии), Артемида (охота, луна), в мифах ведут себя жестоко (убивают детей Ниобы) Афродита. Несколько версий появления Афродиты – ее мать Диона( богиня растительности), она появилась из морской пены или из крови Урана. На олимпе и музы, и Ника, и Немезида (богиня возмездия), Геба (юность),Гермес (эрмий) – у него крылатые сандалии, оратор, покров. Путников, странников, торговцев и воров. Мать – Майя. Создал первый музыкальный инструмент – кифару( панцирь черепахи с натянутыми жилами животных), прообраз арфы. Небесный свод держит титан Атлант.

Мойры – представления греков о судьбе. Три мойры, старшая прядет нить человеческой жизни, средняя – с закрытыми глазами протягивает руку в кувшин и достает жребий. Мойры не несут в себе фатального, а олицетворяют долю.

Герои разделяются на несколько типов. Есть герои общегреческого значения: Геракл, Ясон, Тесей. Есть более локальные. В эпоху ранней классики они не воостают против богов, они все дети Зевса. Некоторые герои совершили подвиги силы (архаические герои – Геракл, Ахилл, Тесей).Тесей убил минотавра, Ясон – самый несамостоятельный герой добыл золотое руно,, ему помогала Медея. Геракл изначально Аклид, совершает подвиги во имя Геры. Есть культурные – сделали что-то общественно полезное, создали общественные нормы или учили греков созиданию. Пример – Триоптолем, который приютил Деметру, и она научила его выращивать хлеб. Дедал – изобрел слесарные инструменты.

Прежде всего в этот период совершаются подвиги силы – уничтожение чудовищ. Мотивация поступков – герои ищут вечной славы, потому что им отказано в вечной жизни. Но это появится и в позднем героизме.

5. Б) Поздний героизм. В эту эпоху человек начинает понимать свою значимость. Человек осознает не только силу рук своих , но и силу разума. Эпоха героизма – эпоха интеллектуальных героев. Одиссей – пограничный герой, интеллект и сила. Аргонавты переплыли через движущиеся скалы, Эдип побеждает Сфинкс, разгадывает ее загадку. Здесь побеждает разум. Меняется взаимоотношение с богами, это вызвано социальными процессами. Трудная эпоха, уходят в прошлое родовые взаимоотношения. Раньше во главе стоял царь, знатный человек. Во главу встают благодаря уму. Появляются мифы о родовом проклятии, чтобы это объяснить. Мифы о вине первопредка, с поколениями вина накапливается. Мифы о Кадмидах-Лабкидах. Кадм в пещере змея нашел ожерелье, убил змея, забрал ожерелье и это проклятие ложится на весь род (змей был Ареса). Средняя дочь Кадма – Ино, утопилась. Семела погибнет. К роду Кадма относится и Эдип. Сюда же и царь Лабда( Лай). Когда родился Эдип, то повелел проколоть ему ножки и положить на горе в лесу. Грек не мыслил себя вне коллектива, поэтому род осмысливался им как нечто неделимое, поэтому все качества у всех членов рода. Искупление не может никто получить. Мифы Танталидов — Атридов. На сыне Тантала Пелопсе лежит проклятие, его убьют собственные дети. Сын Атрей убьет сыновей Фиеста и накормит его их мясом. Сажает его в темницу. Но у Фиеста остался сын Эгист. Он будет мстить за отца. У Атрея два сына: Агамемнон и Менелай. И избавиться от этого проклятия невозможно.

Кроме родовых проклятий выступают мифы о соревнованиях смертных и бессмертных. Осознается ценность своей личности. Героини –женщины: Арахна, Ниоба. Появляются женщины-героини. Гармония побеждает стихийность, не всегда справедливо.

6. Послеклассический период (самоотрицание). В этот период появляются мифы о гибели лучших родов Эллады – мифы о войнах (Троянская, Фиванская). Мифы о мировых катастрофах – Атлантида(этот миф дошел только в пересказе Платона). Мифы о Прометее( сын Иопета, имя от греч. провидец, промыслитель).Брат – Эфиметей(сильный задним умом). При битве титанов и богов умышленно встал на сторону Зевса, т.к. их порядок более гуманный. Но впоследствии боги близки к преступникам. И Прометей становится заступником за род людской. После потопа дает огонь из гефестовской кузницы, т.е. он оказывается более гуманным, чем Зевс. Дионис – одно из самых молодых божеств. Куль Д. появляется поздно. Виноград стал возделываться в 8-7 веке до нашей эры. В гомер. пр-ях нет Д. С ним появляется кульура винограда и вина и она важна. Д. не только бог винограда и виноделия, у греков он имеет много значений. Греки стараются поместить его на Олимп. В принципе он не бог, а герой. Родился в Фивах, сын Семелы, т.е. на нем родовое проклятие Кадма. Он становится богом, который вмещает в себя трагедию человеческой жизни. Судьба Диониса созвучна судьбе эллинов. Трагедия как жанр появл. как разыгрывание мифов о Дионисе. Дионис – покровитель театра и трагедии. Фридрих Ницше раскрывает смысл мифологии Диониса. Культ его достаточно кровавый. Он бог крестьянства, начинает теснить Аполлона, бога интеллигенции. Дионис олицетворяет еще и стихийные силы природы.

7. Основные теории гомеровского вопроса. Время создания поэм. Генрих Шлиман и Троя.

Автором двух эпических поэм «Илиада» и «Одиссея» традиционно считается Гомер. Пушкин: «Гомера можно только почувствовать». Авторство Гомера не доказано, как не доказано и его существование. Он становится легендой уже в античности. Почти все полися спорят о праве считать себя его родиной. Эпическая поэзия возникла в 10 веке до нашей эры, поэзия Гомера – рубеж 9 и 8 века. Это первые письменные творения, с которых началась письменная европейская литература. Скорее всего, это не начало традиции – автор ссылается на предшественников и даже включает в текст отрывки из поэм-предшественников. «Одиссея» — Демодок, Фамир фракийский(древний певец). Гомер – это расцвет эпической поэзии. После него возникают шуточные, пародийные поэмы. Например «Война мышей и лягушек» пародировала Ил. и О. Гомеровский вопрос

Самое имя «Гомер», вполне мыслимое мак греческое собственное имя, нередко истолковывалось и в древности и в Новое время, как имя нарицательное; так, источники сообщают, что у малоазиатских греков слово «гомер» обозначало слепца. Предание рассказывает о слепоте Гомера, и в античном искусстве он всегда изображается слепым стариком. Имя Гомера имело почти собирательный характер для эпической поэзии. Гомеру приписывались, кроме «Илиады» и «Одиссеи», многие другие поэмы, входившие в репертуар рапсодов; под именем Гомера дошел до нас сборник эпических гимнов и мелких стихотворений. В V в. до н. э., с зарождением исторической критики, начинают на основании различных соображений отделять «подлинного» Гомера от неподлинного. В результате этой критики за Гомером признаются лишь «Илиада» и «Одиссея. В более позднее время отдельные античные ученые высказывали мысль, что «Илиада» и «Одиссея» принадлежат разным авторам, и Гомеру они приписывали только «Илиаду». Ни у кого не возникало сомнения в том, что каждая из поэм является плодом творчества индивидуального поэта; спор шел лишь о личном тождестве творца «Илиады» с творцом «Одиссеи». Не возникало также сомнения в историческом. существовании Гомера и в том, что он является автором по крайней мере «Илиады».

В эпоху классицизма XVII в. развилось отрицательное отношение к поэмам Гомера , и литературная критика отыскивала. в них всевозможные недостатки. В «Илиаде» замечали отсутствие «единого плана», «единого героя», повторения и противоречия. Уже тогда аббат д`Обиньяк доказывал, что «Илиада» не является единым целым и представляет собой механическое соединение самостоятельных». не связанных между собой песен об осаде Трои, что единого Гомера не существовало, а было много «гомеров», т. е. слепых певцов, исполнявших эти песни. Идеи д`Обиньяка не имели успеха у современников: к проблемам «устного» творчества поэтика классицизма относилась пренебрежительно.

Первая строго научная постановка «гомеровского вопроса» принадлежит Фридриху-Августу Вольфу, Писал уже в эпоху Просвещения. Враждебное классицизму направление в литературе и эстетике устанавливало глубокую, принципиальную разницу между «естественным» народным и «искусственным» книжным эпосом; поэмы Гомера относили к первой категории. Немецкий поэт и критик Гердер (1744 — 1803) считал Гомера «народным поэтом», импровизатором, песни которого впоследствии были записаны из уст позднейших певцов. Этим идеям, высказывавшимся ведущими писателями и мыслителями эпохи, Вольф пытался дать исторически документированное обоснование. Он приводит три аргумента против традиционного представления о единстве гомеровских поэм: 1) сравнительно позднее развитие письменности у греков, которое он относит к VII — VI вв. до н. э.; 2) античные сообщения о первой записи поэм при Писистрате; 3) отдельные вставки и противоречия в поэмах. Невозможность создания больших поэм в бесписьменное время[1] и ненужность их в эпоху, когда требовались лишь краткие застольные песни в честь богов и героев, приводят Вольфа к убеждению, что «Илиада» и «Одиссея» не что иное, как собрание отдельных песен. Песни эти сохранились в памяти рапсодов и были записаны лишь при Писистрате;

Уже в 1796 г. известный немецкий романтик Фр. Шлегель, развивая положения Гердера и Вольфа, сделал из них последовательный вывод: художественная целостность поэм связана не с творческим замыслом индивидуального автора, а с единством «творящего народа». Другими словами: гомеровский эпос является результатом коллективного творчества народных поэтов.

По мнению Гегеля, гомеровские поэмы «образуют истинную, внутренне ограниченную эпическую целостность, а такое целое способен создать лишь один индивид. Представление об отсутствии единства и простом объединении различных рапсодий, составленных в сходном тоне, является антихудожественным и варварским представлением». Гомера Гегель считал исторической личностью.

Для античности не характерно обычное определение «эпоса». «Эпос» — «речь, рассказ». Он появляется как форма бытового рассказа о важном для истории племени или рода событии. Всегда поэтическое воспроизведение. Предмет изображения – история народа на базе мифологического восприятия. В основе художественных древних эпосов лежит величественная героика. Герои эпосов олицетворяют собой целые народы (Ахилл, Одиссей) и решают своими деяниями судьбы целого общества, судьбы государства. Вариантом подобной соотнесенности является категория эпического героя. Э. г. – это всегда лучший человек рода. Герой всегда силен силой своего народа, олицетворяет как лучшее, так и худшее в своем народе. Герой гомеровских поэм живет в особом мире, где понятия «все» и «каждый» означают одно и то же.

Исследуя язык гомеровских поэм, ученые пришли к выводу, что Гомер являлся выходцем из ионийской аристократической семьи. Язык «Илиады» и «Одиссеи»» — искусственный поддиалект, на котором в жизни никогда не говорили. До 19 века господствовала точка зрения, что содержание обеих поэм – это поэтический вымысел. В 19 веке заговорили о реальности событий, после того как дилетантом Генрихом Шлиманом была открыта Троя (в последней четверти 19 века).

Генрих Шлиман родился в 1821 году в Германии в семье бедного пастора. На свое семилетие он получил красочную энциклопедию мифов и после этого заявил, что найдет Трою. Он не получает образования. История его юности очень бурная: он нанимается на шхуну юнгой, шхуна терпит кораблекрушение, Шлиман попадает на необитаемый остров. В 19 лет он попадает в Амстердам и устраивается там работать мелким клерком. Оказывается, что он очень восприимчив к языкам, поэтому скоро он отправляется в Санкт-Петербург, открывает свое дело – поставка хлеба в Европу. В 1864 году он закрывает свое дело, а все деньги использует на открытие Трои. Он едет в те места, где она могла бы быть. Весь ученый мир производил раскопки в Турции. Но Шлиман ориентировался на Гомеровские тексты, где было сказано, что троянцы несколько раз в день могли ходить на море. Бунарбаши было слишком далеко от моря. Шлиман нашел мыс Гиссарлык(самое узкое место Дарданнельского пролива) и выяснил, что реальной причиной троянской войны была экономика – троянцы взимали слишком большую плату за проход через пролив. Шлиман вел раскопки по-своему – не раскапывал слой за слоем, а раскопал сразу насквозь холм (1871) и смотрел, какие слои имеются. Предполагалось обнаружить Трою на 2 или 3 слое. В самом низу он нашел золото. Но он боялся, что его непрофессиональные рабочие разворуют его, поэтому велел им идти праздновать, а сам с женой перетаскал золото в палатку. Больше всего Шлиман хотел вернуть Греции былое величие, соответственно и это золото, которое он считал кладом царя Приама. Но по законам клад принадлежал Турции. Поэтому его жена – гречанка София – спрятала золото в капусту и перевезла через границу.

Доказав всему миру, что Троя реально существовала, Шлиман на самом деле ее уничтожил. Позднее ученые доказали, что нужный временной слой был шестым от низа. Этот слой Шлиман разрушил, доставая золото. Потом Шлиман вел раскопки в Тиринфе и откопал родину Геракла. Потом раскопки в Микенах( 1876), где он нашел золотые ворота, три гробницы, которые он посчитал захоронениями Агамемнона (золотая маска Агамемнона), Кассандры и Клитемнестры. Он опять ошибся – эти захоронения относились к более раннему времени. Но он доказал существование древнейшей цивилизации, так как обнаружил глиняные таблички с письменами. Также он хотел вести раскопки на Крите, но у него не хватило денег выкупить холм. Совершенно нелепа кончина Шлимана. У него был нарыв в ухе, он прорвался и тот умер. Глиняные таблички были найдены на Крите. Это доказывает, что очень давно (12 век до н э) на Крите и в Микенах была письменность. Ученые называют ее «линейное догреческое доалфавитное слоговое письмо», причем существует две разновилности: а и б. А не поддается расшифровке(не является индоевропейским), Б расшифровали. Нашли таблички в 1900, а расшифровали уже после второй мировой. Зиттини расшифровал 12 слогов. Прорыв совершил Майкл Вентрис, англичанин, который предположил, что за основу надо брать не критский, а греческий диалект. Так он расшифровал почти все знаки. Перед ученым миром встала проблема: почему в момент своего расцвета на Крите писали по-гречески? Точно определить дату уничтожения Трои сначала попытался Шлиман – 1200 г до н э. Он ошибся всего на десять лет. Современные ученые установили, что ее разрушили между 1195 и 1185 годом до н э.

9. Мифы Троянского цикла. Сюжет и композиция гомеровских поэм.

Фабулой гомеровских поэм (фабула – естественная, прямая временная связь событий, сюжет допускает перестановки и сдвиги) является Троянский цикл мифов. Г. не использует все мифы Тр. цикла. Ни в О, ни в И. не излагается предыстория событий. . О причинах троянской войны написана поэма «Киприи».

Причины войны: Гея обращается к Зевсу с просьбой очистить землю от части людей, так как их стало слишком много. Зевсу угрожает судьба деда и отца – быть свергнутым собственным сыном от богини. Прометей называет богиню Фетиду, поэтому Зевс срочно выдает ее замуж за смертного героя Пелея. На свадьбе появляется яблоко раздора, и Зевсу советут использовать Париса Мом – злоязычный советник( свадьба в пещере Хирона, приглашены все, кроме богини раздора –Эриды).

Трою иначе называют царством Дардана или Илионом. Дардан – основатель, потом появляется Ил и основывает Илион. Отсюда название поэмы Гомера. Троя – от Троса. Иногда Пергам, по названию дворца. Один из царей Трои – Лаомедонт. При нем построились стены Трои, которые невозможно разрушить. Эту стену строили Посейдон и Аполлон, люди над ними смеялись, Лаомедонт обещал награду за работу. Эак хорошо относился к богам, поэтому он построил Скетские ворота – единственные, которые можно разрушить. Но Лаомедонт не заплатил, боги разгневались и прокляли город, поэтому он обречен на гибель, несмотря на то, что это любимый город Зевса. Здесь много алтарей для Зевса. Он должен оберегать ее, но судьба ее предрешена. В войне уцелеют только Анхиз и Эней, которые не имеют отношения к роду Лаомедонта.

Елена – внучка Немезиды, богини возмездия. В 12 лет ее похитил Тесей. Потом все хотели взять ее в жены, Одиссей посоветовал отцу Елены дать ей выбрать самой и взять с женихов клятву помочь семье Елены в случае беды.

«Илиада» охватывает в качестве событий незначительный период времени. Всего 50 дней последнего года войны. Это гнев Ахилла и его последствия. Так поэма и начинается. «Илиада» — военно-героическая эпопея, где центральное место занимает рассказ о событиях. Главное – гнев Ахилла. Аристотель писал, что Гомер гениально выбрал сюжет. Ахилл – особый герой, он заменяет собой целое войско. Задача Гомера – описать всех героев и быт, но Ахилл затмевает их. Поэтому Ахилла надо изъять.

В И. 2 сюжетно-композиционных плана: земной инебесный. В земном все события определяются гневом Ахилла, все события – последствия гнева его. В небесном плане все определяется волей Зевса. Но его воля не всеобъемлюща. Зевс не может распорядиться судьбами греков и троянцев. Он использует золотые весы судьбы – доли ахейцев и троянцев.

Композиция: 24 песни, чередование земной и небесной линии сюжета, которые к концу смешиваются. Гомер свою поэму на песни не разбивал. Впервые ее разбили александрийские ученые в третьем веке до нашей эры – для удобства. Каждую главу назвали по букве греческого алфавита.

В чем причина гнева Ахилла? За 10 лет они разорили много окрестных полисов. В одном городе они захватили двух пленниц – Хрисеиду (досталась Агамемнону) и Брисеиду (досталась Ахиллу). Хрис пожаловался Аполлону. Тот начал пускать свои стрелы и настал мор. Пришлось вернуть Хрисеиду, но Агам. Забирает все награды себе за ее возвращение. Ахилл упрекнул его в корыстолюбии. Аг. Погрозился забрать вдобавок еще из того, что в награду досталось Ахиллу. Аг. все-таки забирает Брисеиду. Ахилл оскорблен. Впоследствии несколько раз к нему послыают послов. В битву вместо А.выходит Патрокл. Гектор убивает его и забирает доспехи. После этого Ахилл вступит в битву, но не сразу. Поэма заканчивается похоронами Гектора, хотя по сути судьба Трои уже решена. У греков начинает формироваться сознание ценности своей личности. Гомер показывает, что родовая коллективность уходит в прошлое, начинает формироваться новая нравственность, где на первый план выходит представление о ценности собственной жизни.

В плане фабулы (мифологической последовательности событий) «Одиссея» соответствует «Илиаде». Но она повествует не о военных событиях, а о странствиях человека. Ученый называют ее: «эпическая поэма странствий». В ней повествование о человеке вытесняет рассказ о событиях. О.намного сложнее И. На первый план выходит судьба Одиссея – прославление ума и силы воли. «Одиссея» соответствует мифологии позднего героизма. Посвящена последним сорока дням возвращения Одиссея на родину. О том, что центром является возвращение, свидетельствует самое начало. О.удивительно самостоятельный герой. Он отказывается от бессмертия, стремится на Итаку к жене и сыну. Человек осознает свое собственное величие.

Композиция: сложнее «Илиады». События в «Илиаде» развиваются поступательно и последовательно. В «Одиссее» три сюжетных линии: 1) боги-олимпийцы. Но у Одиссея есть цель и никто не может ему помешать. Одиссей выпутывается из всего сам. 2) собственно возвращение – тяжкие приключения. 3) Итака: два мотива: собственно события сватовства и тема поисков Телемахом отца. Некоторые считают, что Телемахия это поздняя вставка.

В основном все же это описание странствий Одиссея, причем в ретроспективном плане. События определяются ретроспекцией: влияние событий давнего прошлого. Впервые появляется женский образ, равный мужскому – Пенелопа, многомудрая – достойная супруга Одиссея. Пример: она прядет погребальный покров. К ней сватается 199 женихов, тк царем можно стать, женившись на царице. Каждый из претендентов происходит из известного рода, но П.хранит верность О.

Поэма сложнее не только по композиции, но и сточки зрения психологической мотивации поступков.

Достарыңызбен бөлісу:

Обзор творчества Еврипида

Любимый образ Еврипида – Медея. Пьесы о ней успех не имели. Еврипида занимала динамика страсти и чувства. Женский образ, считал Еврипид, дает больше материала. Женщины живут естественно и искренне.

Медея пожертвовала всем для своего мужа Ясона; предав своих родных, она спасла ему жизнь и помогла ему добыть золотое руно. Медея и двое их детей живут изгнанниками в Коринфе, и Ясон, для того чтобы поправить свое положение, собирается уйти от своей прежней семьи и взять в жены дочь коринфского царя Креонта.

Медея живет вместе с мужем в Коринфе. Ясон не добивается в Коринфе власти, об этом вторая трагедия «Медея» — 431 год. Эта трагедия вызвала бурю протеста. Во-первых, в ней Медея сама убивает своих детей, в то время как считалось, что их убили коринфские жители – теперь коринфян обвинили во взятке для того, чтобы Еврипид обелил их перед потомками. Это трагедия не о ревности – а такого греки понять не могли.

В прологе – кормилица и раб-воспитатель детей Медеи пытаются сказать, что предчувствуют беду в доме Медеи. Пролог знакомит зрителя с исходной ситуацией и вводит в душевное состояние героини. Затем появляется сама Медея, но она не охвачена ревностью. Она уязвлена тем, что обманута Ясоном, это и причина трагедии. Медея произносит перед хором коринфянок речь о тяжелом положении женщины в семье, о неравной морали, требующей верности от женщины, но не распространяющей этого требования на мужчину. Ясон показан как расчетливый эгоист (≈ софист, доказывает любыми способами свою правоту).

Идея мести рождается не сразу. Разговор Ясона и Медеи ведется в саркастических тонах. После встречи с бездетным афинским царем Эгеем, обещающим Медее убежище в Афинах, она приходит к окончательному решению тогда Медея понимает, что главная ценность для мужчины – это дети.

У самой Медеи происходит сложная внутренняя борьба между жаждой мщения и любовью к детям; приливы противоположных чувств облечены в форму взволнованных монологов, составляющих наиболее яркие страницы трагедии. И в момент, когда материнские чувства начинают уже одолевать, молодая жена Ясона и ее отец погибают от действия присланного яда, и Медее не остается ничего иного, как довершить начатое, для того чтобы не предать детей в руки разъяренных родственников Креонта

Заключительный сценический эффект: божественный дед Медеи Гелиос посылает ей колесницу, запряженную крылатыми драконами, на которой она улетает с трупами детей, между тем как подавленный и уничтоженный Ясон тщетно молит о возможности хоть однажды прикоснуться рукой к трупам

Перемещение симпатии – то Медее, то Ясону. У каждого человека есть своя правда, и он её защищает. Детоубийство – итог борьбы страстей Медеи.

Новаторство: Двойственность её характера – и оплакивает-жалеет детей, и убивает. До Е. внутренний мир человека не изображался.

Изображение борьбы чувств и внутреннего разлада — то новое, что Эврипид внес в аттическую трагедию. Наряду с этим — многочисленные рассуждения о семье, браке, отцовстве, о гибельности страстей: рассуждает не только Медея, но и хор, и даже старуха-кормилица.

«Медея» (Еврипид): описание и анализ пьесы из энциклопедии — Другие авторы

«Медея» — трагедия Еврипида. Поставлена в 431 г. до н.э. В ее основе миф, которому с тех пор суждено было стать одним из самых популярных (не только в античности) сюжетов. Это было уже второе обращение поэта к образу колхской волшебницы: он дебютировал трагедией «Пелиады», посвященной другому эпизоду мифа о Медее: фессалийскому, коварному обману дочерей Пелия, которые убили своего отца в надежде вернуть ему молодость. Тематика «Медеи» Еврипида — не произведшая, впрочем, впечатления на тогдашнюю афинскую публику — совершенно иная: трагедия посвящена раскрытию предельных страстей женской души.

Коринфский эпизод мифа о Медее, до того игравший роль местного предания, поэт серьезно трансформировал для своих целей: традиционная версия, согласно которой дети были убиты не самой матерью, а коринфянами, мстящими за гибель царя и царевны, не позволяла достичь такой глубины психологического проникновения: для этого Еврипиду нужна была виновная — и тяжко виновная героиня. При этом из действия устранены все брутальные подробности, свойственные римской литературе: как верно отметил И.Ф. Анненский, «руководимый высшим смыслом, поэт дал нам в этой трагедии minimum непосредственного ужаса и грязи действия, чтобы тем сильнее заставить почувствовать всю его страшную цену». Вопреки высказываемым позднее мнениям, главная героиня порывиста и импульсивна, а не расчетливо-коварна (что ярко проявляется уже в прологе, где ее душевное состояние описывает кормилица, а также и в знаменитом эпизоде, где она рассуждает об общих для женщин несчастьях): ее решение одновременно и тайно вынашивается, и подвергается сильному воздействию обстоятельств.

Медее в трагедии Еврипида противопоставлен Ясон, выведенный как софист и циник с хорошо подвешенным языком, искусный в защите заведомо морально слабых позиций. Бросая Медею, он сохраняет добродетель подлости: он не желает ей лично зла и готов позаботиться, насколько это от него зависит, о ней и детях, и предлагает ей деньги на дорогу. В его устах прежнее поведение предстает как благодеяние — он ведь избавил ее от прозябания в варварской стране и дал возможность истинной славы на единственной цивилизованной земле — в Элладе, и, кроме того, у нее нет и заслуг перед ним, поскольку все это сделала Афродита. Эта реплика тем сильнее поражает Медею, что она ясно видит теперь свою ошибку в оценке любимого. Однако после встречи с Эгеем, который обещал ей убежище, она находит в себе силы для притворства ради мести. И, когда это осуществляется, она скрывается на колеснице своего деда, Гелиоса, запряженной драконами. И.Ф. Анненский так сформулировал смысл ее образа: «Ее мучит не Эрос, а Эриния, и Медея отнюдь не брошенная любовница, которая оплакивает утраченные радости брака».

Трагедия — как и ее центральный образ — была очень популярна в античности. «Медея» Аполлония Родосского контрастна героине Еврипида. Энний приспособил трагедию — сейчас трудно адекватно судить о характере перевода — для римской сцены. Овидий испытывает исключительное пристрастие к этому образу. Медея становится героиней «Аргонавтики» Г. Валерия Флакка. Еврипиду подражает и Сенека, полностью меняя колорит и атмосферу, и из новых поэтов — П. Корнель и Ф. Грилльпарцер. Один из ее образов (Язон называет Медею «львицей, а не женщиной, более дикой, чем тирренская Сцилла») стал общим местом античной поэзии. Романтическая филология начиная с братьев Шлегелей отнеслась к трагедии сурово. А.-В. Шлегель писал: «Как только она выступает на сцену, поэт заботится о том, чтобы с помощью банальных рассуждений <…> расхолодить нас». Еще строже оценка С.П. Шевырева. Для того, чтобы «Медея» Еврипида вновь обрела популярность, потребовалась атмосфера декаданса рубежа XIX — XX вв.

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. — М.: ВАГРИУС, 1998

Краткое содержание трагедии Медеи Еврипида

Сюжет трагедии Медеи греческого поэта Еврипида запутан и запутан, как и ее антигерой Медея. Впервые он был исполнен на Дионисийском фестивале в 431 г. до н.э., где, как известно, выиграл третий (последний) приз среди работ Софокла и Эйфориона.

Во вступительной сцене медсестра / рассказчик рассказывает нам, что Медея и Ясон какое-то время жили вместе как муж и жена в Коринфе, но их союз является проблемным.Ясон и Медея встретились в Колхиде, куда царь Пелиас послал его захватить волшебное золотое руно у отца Медеи, царя Эта. Медея увидела и полюбила красивого юного героя, и, несмотря на желание отца сохранить драгоценный предмет, помогла Ясону бежать.

Пара сбежала сначала из Колхиды Медеи, а затем, после того, как Медея сыграла важную роль в смерти царя Пелия в Иолкосе, покинула этот регион и наконец прибыла в Коринф.

Медеи нету, в глаусе

В начале спектакля Медея и Ясон уже являются родителями двоих детей в течение их совместной жизни, но их домашнее устройство подходит к концу.Ясон и его будущий тесть, Креонт, говорят Медее, что она и ее дети должны покинуть страну, чтобы Ясон мог мирно жениться на дочери Креонта Глаус. Медею обвиняют в ее собственной судьбе и говорят, что, если бы она не вела себя как ревнивая, властная женщина, она могла бы остаться в Коринфе.

Медея просит и получает отсрочку на один день, но царь Креонт напуган, и это правильно. В течение этого дня Медея противостоит Ясону. Он принимает ответные меры, обвиняя изгнание Медеи в ее собственном характере.Медея напоминает Джейсону о том, чем она пожертвовала ради него, и о том, какое зло она сделала от его имени. Она напоминает ему, что, поскольку она из Колхиды и, следовательно, является иностранкой в Греции и без греческой пары, ее больше нигде не примут. Джейсон говорит Медее, что он уже дал ей достаточно, но он порекомендует ее заботе своих друзей (и у него много, как засвидетельствовано сбором аргонавтов).

Друзья Джейсона и семья Медеи

Друзьям Джейсона не нужно беспокоиться, потому что, как выясняется, приезжает Эгей из Афин и соглашается, что Медея может найти у него убежище.Будучи уверенным в своем будущем, Медея переходит к другим делам.

Медея — ведьма. Джейсон знает это, как и Креонт и Глаус, но Медея, кажется, успокоена. Она дарит Глаусу свадебный подарок в виде платья и короны, и Глаус принимает их. Тема отравленной одежды должна быть знакома тем, кто знает о смерти Геракла. Когда Глаус надевает халат, она обжигает ее плоть. В отличие от Геркулеса, она сразу умирает. Креонт тоже умирает, пытаясь помочь своей дочери.

Хотя до сих пор мотивы и реакции Медеи кажутся по крайней мере понятными, Медея делает невыразимое.Она убивает своих двоих детей. Ее месть наступает, когда она становится свидетелем ужаса Ясона, когда она улетает в Афины на колеснице бога солнца Гелиоса (Гипериона), своего предка.

Медея: трагедия и история

Медея: трагедия и история

Еврипида ‘

Медея как исторический комментарий

Некоторые вещи, известные аудитории Еврипида, могут прояснить Еврипида.
цель написать Медею, как он это сделал.

Из мифа:

Любовь Медеи к Ясону была вызвана Афродитой, потому что Ясон не мог
извлекли золотое руно без ее помощи.Любовь, которая
Посылает Афродита неизлечима; как правило, боги не заботятся о смертных
кого они используют. Сравните Ипполит , в котором Афродита желает
наказать Ипполита, чтобы она заставила его мачеху Федру влюбиться в
его. Богиня проводит пару строк, сожалея о том, что невинная Федра
должен пострадать и быть уничтоженным, но говорит, что судьба смертного не такая
важен как честь бога.

Медея не убивала своих детей. Коринфяне убили их (в версиях
истории раньше, чем Еврипид).

Медея действительно бежала в Афины к царю Эгею. У них был ребенок (которого Медея родила
не убивать), названный Медос. Он является одноименным основателем мидийцев (который за
Греки были синонимами персов). Медея уехала из Афин с этим ребенком
после того, как прибыл Тесей, и после того, как она безуспешно пыталась покончить с
с Тесеем.

Из современной политической истории:

История Персидской войны Геродота была опубликована где-то между
440-е и 420-е годы; Геродот упоминает инциденты во время Пелопоннесской войны.В его трагической истории есть много предзнаменований того эффекта, который
владение империей перейдет на афинян или на кого-либо еще. В
греческая кампания, завершающая его историю (взятие Сеста в книге
9.114-121) афиняне ведут себя более варварски, чем персы.

В 432 году, незадолго до начала Пелопоннесской войны, афиняне
начал осаду Потидеи, коринфской колонии, когда этот город пытался
выйти из Афинского союза. Помогая народу Потидеи,
2000 добровольцев из Коринфа и остального Пелопоннеса во главе с
Коринфский полководец по имени Аристей.Осада Афинянами Потидеи была
одна из причин войны. (Фукидиды 1.56-65, 2.67, 70)

Модель Medea выпускалась в 431 году.

Из современной социальной истории:

Медея Еврипида считалась опасным человеком не столько из-за
что она сделала со своими детьми — тем более, что это не оригинально
миф — но потому что она защищала права женщин и сожалела об их
лечение мужчинами. Это было анафемой в Афинах V века. В пьесе
ее поддерживает заговорщическое молчание коринфских женщин,
хотя рискует их король.Женские персонажи Еврипида
не были идеальными женщинами для похорон Перикла: они были
радикалы с очень опасными идеями.

В комедии Аристофана Лягушки , произведенной в 405 году, бог
Дионис отправляется в подземный мир, чтобы вернуть умершего Еврипида.
в прошлом году. Оказавшись там, Дионис узнает, что его желание выздороветь
Эсхил бросает вызов Еврипиду на том основании, что он будет служить
замысел бога для Афин лучше и дал бы людям лучше
совет.Софокл, тоже умерший до постановки пьесы, играл
идеальный джентльмен и не просил вернуть его к живым, но позволил
Еврипид и Эсхил борются с этим. В конце концов, Дионис выбрал
Эсхил. Как вы думаете, почему Дионис хотел вернуть поэта, научить
народ мудрость? Поэты-комики были более откровенными в своих политических взглядах.
комментарии и советы, но у них была большая свобода в рассказе
линий. У трагических поэтов были политические взгляды, которые они выражали
сроки их производства (e.грамм. Еврипид написал троянских женщин
сразу после разрушения Афинами Мелоса в 416 г.), манипулируя
детали мифов и вытекающий из этого символизм.

medea_notes

В поэтике , Аристотель
описывает три основные части греческой трагедии и, в свою очередь,
успешное искусство.Эти три компонента работают во взаимосвязи с
друг друга, сотрудничество, ведущее к более высокому сознанию и
восстановил порядок, как социально, так и индивидуально. В
во-первых, это «признание», которое подразумевает реализацию некоторых
правда, это часто (поначалу) кажется главному герою как
форма невежества. В греческой культуре слепота и зрение являются
перенесены, чтобы обозначить этот момент признания трагическим
зрение; признание проявляется в слепых пророках, таких как
Тиресий провидец и Эдип ослепили себя (после
в поисках реальности своей жизни).В греческой скульптуре
у немногих статуй безликие глаза,
возможно, снова предлагая идею слепого провидца; и конечно
древние слухи сообщали, что Гомер — во всем своем провидческом
поэзия — тоже была слепой. Напомню, что Гомер
несомненно, традиция — возникшая из трех возрастных устных
культура, а не отдельный человек. См. Дополнительное чтение:
г.
Эпоха героев.

Вторая составляющая трагедии —
«разворот», когда в результате какого-либо исследования или путешествия герой
обнаруживает, что распознавание держится на повороте на 180 градусов
где ранее считавшиеся истины на самом деле являются версиями невежества или
что прежние версии невежества оказываются призрачными.В
Древняя история охотника Актеона показывает нам эту связь
между признанием и обращением. Диана, богиня лесов,
превращает Актеона в оленя и, таким образом, за ним охотятся и
уничтожен его собственными злобными псами. История рассказывает об охотнике
стать жертвой — обратное — и признание чужого
жизненный опыт (в данном случае олень) — наверняка Актеон
признает перспективу дикого оленя перед его жестоким
отмена.Судьба влюбленных Иштар в году.
Гильгамеш также показывает нам реальность признания и
разворот — например, садовник превращается в крота.
И что еще более важно, мы видим, что наши отношения с природой изображаются как
инверсия, когда Энкиду превращается из дикого зверя в
одомашненный человек (навсегда отчужденный от диких животных), который
знает атрибуты цивилизации и культуры.

Третий аспект успеха
трагедия — это «трагический недостаток».»Этот термин неуловим. В большинстве случаев
это относится к истинному характеру человека, природе его души или
демон или «божественный дух». Дело не в зле. Это подразумевает
непредвиденные последствия, которые массово наступают, когда герой не может
следовать за его истинным характером или когда персонаж совершает ошибку
в суждение. Трагическая ошибка связана с реальностью человеческого
хрупкость.

MEDEA

Когда мы говорим о Медее, мы
можно начать с размышлений о том, как разворот играет важную роль
в понимании намерений Еврипида.Во-первых, когда спектакль открывается
(пролог) Медсестра дает нам историю и взгляд на «больных
любовь «между Ясоном и Медеей. Нет никаких двусмысленностей; у Джейсона есть
обидел Медею. Аудитория (и читатель), возможно, заполнят
симпатия к этой женщине и к коринфским женщинам в целом. Очевидно
патриархальная элитарность и, как следствие, двойные стандарты
проявляется мужское поведение. Женщины живут угнетенной жизнью.
Сам Джейсон подтвердит эти симпатии как свои рассуждения и
таким образом, его слова (во втором эпизоде) явно абсурдны.Он
прозрачно и напрасно.

Что мне кажется важным в
чтение этой пьесы является понятием переворота как настроения. Медея убивает
собственных детей и тем самым сводит на нет любую первоначальную симпатию, которую мы
может быть для нее. Фактически к концу пьесы можно было бы
гораздо больше сочувствия к Ясону, чем к Медее, и в этом
Еврипид изменил настроения публики с помощью
драматическое действие. Похоже, что мысль о том, чтобы Медея убила ее
собственные дети были исключительно творением Еврипида.Так что пока Медея
сходит с рук убийство — в отличие от Клитемнеастры — она также приносит
разрушение Афин (в будущем) для короля Эгея предлагает ей
святилище в этом городе. Укрывательство убийства приносит дуновение
фурии.

Тема детей
важно в этой пьесе. Они остаются центральными повсюду, всегда
видны или поблизости. Это дети делают это
разворот.

МЕДЕЯ

Окружение: Дом Ясона и Медеи.Нет необходимости в смене сцены. В случае с людьми
умирая, посланник передает детали и тем самым устраняет
необходимость смены сцен. Это альтернативное изображение насилия
через диалог указывает на греческую драму — корень
слово непристойное — «за кулисами».

Пролог: медсестра, наставник,
Медея

Какова цель медсестры?
речь?

Частично ее цель — рассказать аудитории о прошлом и
таким образом поместите историю во времени и месте; это литературный
условности — многие прологи греческой драмы предоставляют нам
необходимую информацию и преподайте нам урок истории.Спроси себя
если пролог вызывает симпатию к Медее.

Почему она уплывает с Джейсоном в
первое место?

Отношение Медеи к своим детям
касается медсестры. Объяснять. Дети играют важную роль
в этой трагедии. В центре внимания пьесы может быть
охарактеризована вокруг «детской темы». Сыновья
Джейсон и Медея всегда в той или иной степени присутствуют, если не на сцене
потом в диалоге.Они могут существовать на обочине мгновенно,
но они никогда не маргинализируются.

Некоторые люди считают Еврипида
как первая феминистка. Он показывает нам, что патриархальная система
увековечивает деструктивное неравенство, особенно в отношении
двойной стандарт, определяющий институт
свадьба. Сможем ли мы сохранить эту точку зрения, зависит от интерпретации
доказательство. Еврипид нарушает статус-кво, например, разрешая
Медея, чтобы заявить о себе как о ранее принадлежавших ей исключительных мужских правах.Жертвоприношение
невинного ребенка было прерогативой таких царей, как Агамемнон,
который по указу Калхаса приносит в жертву свою дочь Ифигению. Но в
В конце концов, убийство своих детей может также укрепить древний архетип,
в случае с Медеей женщинам нельзя доверять. Еще раз интерпретация
играет
роль.
Оценка характера Медеи влияет на нашу способность откладывать в сторону наши
собственная версия истины, по крайней мере, на мгновение, чтобы рассмотреть альтернативы.Как бы то ни было, этот вызов, это движение к познавательному
диссонанс, кажется, каталитически связан с принципом действия Еврипида .

И у нас есть современные писательницы, которые ставят похожую задачу. Тони Моррисон
дает нам женский персонаж, мать, в Возлюбленный , который убивает ее
иметь детей, а не заставлять их жить в рабстве на южной плантации
система. Несправедливость более жестокая, чем смерть.

Эпизод первый: Медея, Хор,
Креон

Медея плакала; но она
ясный.В ее речи снова подчеркивается тяжелое положение женщин. «Из всех
существа, которые могут чувствовать и думать, / мы, женщины,
хуже всего обращались живыми. «

Для Медеи, замужем за мужем
становится диктатором женского тела. Рассмотрим критические
Рубрика мышления №1: В чем проблема (или проблемы)? Отдельный
о различных проблемах, с которыми сталкиваются Медея и женщины в целом, и
объясним нюансы каждого.

Какую просьбу Медея обращается к
Хор коринфских женщин?

Creon прибыл! В каком порядке Креонт
давать? Что Медея говорит об умных женщинах? Что значит Медея
обращение к природе Креонты, что дает ей больше времени?

После ухода Креонта Медея
раскрывает ее истинные намерения.Что вы думаете о Медее здесь?
Подумайте о ее ситуации, ее мотивации и ее хитрости. Делает
она все еще испытывает твою симпатию? Как она смотрит на самку
секс?

Первый Стасимон (или Ода): по каждый
Стасимон включает в себя строфу и антистрофу.

Какая реакция хора на
Намерения Медеи? Что Хор говорит о балладах
прошли века? Как могла отреагировать Хор на намерения Медеи?
быть похоже на или отличаться от ваша реакция?
Объяснить, почему.

Второй эпизод: Джейсон, Хор и
Медея

Этот эпизод просит нас рассмотреть
характер Джейсона тщательно. Что, по словам Джейсона, он сделал для
Медея? Что Медея сделала для Ясона в прошлом? Как Джейсон
рационализировать свои действия? При чем тут боги?
По словам Джейсона, какие преимущества получила Медея, переехав в
Греция?

Что вы думаете о Джейсоне?
перспектива?

Второй Стасимон: Хор
говорит об опасностях любви.Объясните эту точку зрения. Что это
припев подсказывает о взаимосвязи между страстью и
свое отношение к государству? Каковы последствия того, что
эти коринфские женщины говорят? Соответствует ли любовь политике? Почему или
Почему нет?

Третий эпизод: Эгей, Медея и
Припев

Медея организует побег и
святилище в Афинах под защитой царя Эгеаса. Он будет
Прими Медею в своем городе.Почему? При каких условиях? Что значит
Эгей думает о том, как Джейсон относился к ней и их детям?

Медея заставляет Эгея принести клятву
верность ей и их согласие. Кем делает его Медея
клятва?

После ухода Эгея Медея
радуется. Какое устройство у Медеи для убийства дочери
Кинг, будущая невеста Джейсона? Что она планирует делать со своей
сыновья? Это критический поворотный момент в драме.Оценивать
тщательно продуманное намерение Медеи убить собственных детей. Что такое
реакция хора на план Медеи убить ее
сыновья?

Медея приказывает медсестре пойти за
Джейсон.

Третий Стасимон: Хор
Коринфские женщины отчаянно пытаются оторвать от нее Медею
цель.

Хор воспевает бедственное положение Афин как
хорошо. Король Эгей, кажется, не понимает, что есть у Медеи.
запланировано, когда он предложит ей защиту в своем городе.Как естественный закон,
Укрыть убийцу на своей земле — это верная гибель.
Исторически Еврипид считался провидцем, потому что
Афины действительно потерпят поражение в Пелопоннесской войне, и, следовательно,
драматург всесторонне пророчит это поражение в
играть сама.

Четвертый эпизод: Ясон, Медея и
Припев

Какое отношение сейчас проявляет Медея?
Джейсону?

Как на нее отреагировал Джейсон?
кажущееся изменение взглядов?

Медея просит Ясона попросить Креонта разрешить
их двое детей остаются в Коринфе со своим отцом.Она даже
просит, чтобы Джейсон использовал верность своей новой жены, чтобы умолять
ради детей. Мы знаем, что это уловка, способ доставить
«шикарные подарки». Мы знаем, что множественные убийства
выдающийся.

Форт Стасимон:

Обратите внимание, что отношение хора
о Медее изменилось в результате ее желания убить ее
собственные дети. Похоже, убийство Медеи ее собственных сыновей было
Идея Еврипида.Это новый поворот, который ранее НЕ был
связаны с мифологией Медеи. Зачем Еврипиду
Медея убивает своих сыновей?

Эпизод пятый: Наставник и Медея и
Припев

Какие новости сообщает репетитор
Медея? Мальчики возвращаются к Медее, и она эмоционально борется с
ее собственный разум. Кто единственный может остановить Медею?
убивая ее детей?

Пятый Стасимон:

Хор предполагает, что у женщин есть
их собственная муза, которая возвещает мудрость.Что это
мудрость?

Какая самая печальная печаль?
все?

Шестой эпизод: Посланник
и Медея

Посланник сообщает о гибели
принцесса и сам Креонт Медее. Как прошли их смерти
удавшийся? Еврипид дает нам подробное описание
смертей, что особенно ужасно. Объясните, что происходит. Почему
неужели Еврипид делает их смерть такой ужасной?

Что сейчас собирается делать Медея?

Шестой Стасимон: Хор
молится о том, чтобы остановить убийство детей

Седьмой эпизод: Джейсон, Хор,
и Медея

Что беспокоит Джейсона, когда он
слышит о смерти его детей?

Джейсон говорит: «О, женщина, ты только что
убил меня.»Что означает Джейсон?

Медея появляется в колеснице, запряженной
крылатые драконы. Рядом с ней два мертвых мальчика. Что
значение этой колесницы? Какую роль в ней играют боги
побег?

Вы симпатизируете Джейсону? Если
Итак, оцените, как изменились ваши симпатии, как драма
разворачивается. Очевидно, событие, которое отвлекает от эмпатии
Медея — детоубийца — в сторону Ясона (для большинства людей в
аудитория) смерть детей.Есть ли перспектива
все, что могло бы привести вас к оправданию Медеи за этот акт
детоубийство?

Вопрос Джейсона: Вы думаете, что это правильно
к убийству из-за расстроенной кровати? На самом деле этот вопрос до сих пор мучает
нас. Очевидный ответ сегодня — «Нет». Что заменило
убийство?

О чем Ясон просит Медею в
конец? Что отвечает Медея?

Исход: Ясон и Медея и
Припев

В конце концов, Медея неумолима.Она
предсказывает, что Джейсон действительно перенесет это горе в старые времена.
возраст.

Какой комментарий делает Хор?
конец спектакля?

Вопросы:

1. Убийство Медеей своих детей.
можно сопоставить с попыткой убийства младенца Эдипа
его отцом и матерью и принесением Ифигении в жертву
Агамемнон. Обсудите, как вы отреагировали на разные
изображение «смерти детей» как литературный мотив у Гомера
а затем в Еврипиде.

2. Медея была описана как
сильная, независимая женщина, сумасшедшая страстью и
ведьма. Какой взгляд наконец передан в пьесе?

3. Еврипид считался
эксцентричный и интеллектуальный радикал. В чем это правда?
В чем это ложь.

Трагическая героиня или злобный злодей?

Медея на своей золотой колеснице — Херман Эрнандес Аморес

Ключевые термины

Еврипид: Греческий трагик
Царь Этес из Колхиды 64 и Пасипа,
, сын Цирцеи Хелисы3,
Ясон: Греческий мифологический герой, лидер аргонавтов, муж Медеи
Золотое руно: Золотое шерстяное руно крылатого барана Хирсомаллоса
Имя, названное в честь 901 человека.
Психоаналитика: Исследование взаимодействия между сознанием и бессознательным
Феминистская теория: Объяснение того, как работают гендерные системы
Протофеминизм: Концепция современного феминизма неизвестный

Греческая трагедия Еврипида «Медея» была впервые написана в 431 г. до н.э. и исследовала психику и поведение Медеи, дочери царя Колхиды Эита и жены Ясона.Сюжет вращается вокруг погружения Медеи в наполненное яростью путешествие мести после того, как ее муж спит с принцессой Коринфской. Она отомстила за убийство принцессы, а также сыновей, которых она разделила с Джейсоном. Игра Еврипида на протяжении всей истории анализировалась через множество литературных линз: через посредство психоаналитических открытий, феминистской теории и политики, и это лишь некоторые из них. Исходя из феминистской точки зрения, изображение Медеи можно увидеть на двух поляризующих панелях: с одной стороны, она — прото-феминистка, которая используется для подчеркивания женоненавистничества современных периодов и того, что женщины были просто ограничены в своих пределах. бытовая сфера; однако, с другой стороны, она является воплощением всего того, чем мужчины боялись стать женщины: убийцей, соблазнительницей и соблазнительницей.В течение многих лет бушевали научные споры о том, хотел ли Еврипид изобразить своего одноименного персонажа как «трагическую героиню» или «злого злодея» — пытался ли он выделить социальные и гендерные проблемы того времени, или он просто был частью патриархальной системы, которая заставила замолчать голоса и свободу женщин?

Главное искупление Медеи как трагической героини — через призму феминизма. На протяжении всей пьесы Медея защищает свое поведение, защищая права женщин как продолжение своего пола.Из-за патриархальных взглядов того периода женщин считали « сумасшедшими » с идеей, что их матка вызовет хаос вокруг их тела и будет приручена, как только они оплодотворятся, — еще раз подсознательно подчеркивая идею о том, что мужчина был единственным средство, успокаивающее и успокаивающее женщину. С самого начала трагедии это рассматривается как один из главных мотивов Медеи бороться с несправедливостью, с которой сталкиваются женщины. На публике, чтобы гарантировать, что ее выслушивают и уважают, она сдерживает свой характер и вместо этого представляет логический и аргументированный аргумент от имени женщин, поскольку в центре сердца Медеи она искренне верит, что «в мире нет справедливости для цензуры ».Идея Медеи как трагической героини через призму феминизма была бы эффективным анализом с современной точки зрения — возможно, Еврипид действительно хотел, чтобы аудитория сочувствовала и чувствовала пафос Медеи, или это могла быть его попытка очеловечить уже демонизировал Медею, чтобы дать ей дугу или просто посмеяться над попыткой Медеи рационализировать свое пылкое поведение.

Отношения Медеи с мужем влияют как на ее представления как трагическую героиню, так и как злобного злодея.Когда Медея узнает о нелояльности своего мужа, ее вопли слышны за кулисами, что разделяет внимание между разбитым сердцем Медеи и поведением Ясона; Вспышке Медеи не уделяется полноценного внимания. С одной стороны, Еврипид изображает Ясона черствым, бессердечным мужем, но с другой стороны, драматург отчитывает Медею за ее обман по отношению к Ясону. На протяжении всей пьесы характер Джейсона бесстрастен, но также склонен к манипуляциям: он гордится своими бурными уловками, но достаточно наивен, чтобы не осознавать обман, который разыгрывается вокруг него.В истории Медеи и Ясона трудно оспорить, что Медея (вначале) действительно оставалась преданной и верной своему мужу; она пошла на значительные жертвы ради сохранения Золотого руна и подрывает собственные семейные ценности, чтобы Джейсон мог исполнить свое желание богатства и безопасности.

Однако Еврипид старается напомнить публике о равной манипулятивной личности Медеи, что приводит ее к характеристике злого злодея. Медея знает, что Джейсон желает, чтобы его трофейным призом была послушная, спокойная, уважительная жена, и поэтому, чтобы скрыть свои планы, она притворяется покорной, что заставляет Джейсона ничего не подозревать в ее поведении.Ее главное намерение — разрушить средства к существованию Джейсона, которые больше не состояли из нее, точно так же, как он разрушил ее доверие и безопасность и в глазах общества ушел безнаказанно. Несмотря на то, что обман и манипуляции Медеи очевидны для аудитории, это может быть честным откровением того, как подавление женской женственности в домашней сфере может вызвать бурное безумие для человека. Эмоции Медеи постоянно подавляются пренебрежительной натурой Джейсона по отношению к ней, называя ее обиды сексуальной ревностью, и поэтому она обнаруживает, что падает в гендерно-искусственную кроличью нору безумия и трагического упадка.

Психология самой Медеи и ее подход к окружающему миру являются важной частью весов ее образа. Единственный главный индикатор того, что Медея осознает свое разрушительное состояние, — это то, что она перехитрила короля Креонта, чтобы отомстить. Несмотря на это, остальную часть психики Медеи можно рассматривать как ее безумие. В частности, ее рьяные возгласы в адрес медсестры и наставника являются ключевыми примерами искреннего отчаяния и гнева главной героини по поводу ее нынешней ситуации — в основном, в домашнем пространстве, поскольку именно здесь женщины были ограничены.Действительно, можно увидеть, что главное намерение Еврипида — показать психологический ущерб, который крайние страдания и ненависть могут нанести чьему-либо поведению и рациональному мышлению: уныние парализует мыслительные процессы Медеи, в результате чего она причиняет и причиняет боль другим, даже не осознавая этого.

В целом, хотя Еврипид и пытается изобразить Медею злым злодеем, под всеми слоями, особенно для современной аудитории, она действительно трагическая героиня. Психическое и домашнее подавление, которое Медея терпит от рук Ясона и патриархального общества, заставляет ее раскручиваться по спирали и становиться злодеем, которым греческая аудитория сочла бы ее.Но с современной точки зрения, с лучшим пониманием сексистских взглядов и женоненавистнических чувств, сегодняшняя аудитория может увидеть, что Медея действительно трагическая героиня, а также жертва гендерного насилия в обществе и в семье. Женщина, занимавшая господствующее положение как принцесса, стала архетипом зла в женской идентичности, тогда как на самом деле ее природа и нравственность должны были рассматриваться как продукт окружающей среды, а не ее собственные желаемые намерения.

Academus Education — это онлайн-платформа для обучения, предоставляющая бесплатное классическое образование учащимся в летних школах, статьях и цифровых аналитических центрах.Если вы хотите поддержать нас, ознакомьтесь с нашим ассортиментом товаров , который сейчас доступен на Redbubble.

Коллекции Блумсбери — Глядя на Медею

«В мирное время сыновья хоронят своих отцов, а на войне отцы
хоронят их сыновей ». Если бы историк Геродот был в Афинском театре Диониса в то бодрое мартовское утро в
431 г. до н. Э., Он вполне мог подумать об этих, своих собственных словах, когда он наблюдал, как Медея разворачивается до ее горького конца, когда Ясон не может даже прикоснуться к своим мертвым сыновьям, не говоря уже о том, чтобы похоронить их.

Ибо той весной витала война — действительно, традиция предполагает, что это было
вести хронику надвигающегося конфликта, который Геродот вернулся в Афины примерно в это время — и, хотя демократия
«Первый гражданин», Перикл, обещал относительно легкую победу, многие знали это, как только конфликт будет развязан
(по словам покойного американского политолога Джорджа Кеннана), «война имеет собственный импульс и
когда вы входите в него, вы отстраняетесь от всех продуманных намерений ».Судя по его более поздним работам, Еврипид, вероятно, был осторожен.
об эскалации конфликта Афин с Коринфом и ее пелопоннесскими союзниками, и, возможно, он намекал на эти
предостережения в Медее.

Итак, чтобы представить Медею в ее историческом контексте и
чтобы дать некую общую основу пьесе и этой книге, мы должны начать с краткого описания истории
времен и (первых) некоторых из того, что могла прийти первоначальная аудитория Медеи
в театр, ожидая увидеть.

греческий
Драма — краткая история и некоторые технические детали

Трагедия была лишь одним из множества современных видов исполнительского искусства.
в классических Афинах. Музыка, песня и литература присутствовали в частных домах, а также на деревенских и государственных праздниках, где публика
можно было услышать пение солистов и небольших ансамблей под аккомпанемент гобоев (аулой) или
лиры. В самом Театре Диониса его деревянные скамейки установлены на южном склоне Акрополя над плоской орхестрой («танцплощадкой»), где хор пел и танцевал перед
skēnē (здание сцены), они могли насладиться не только 2 драмами, но и исполнением хоровых дифирамбов
(гимны Дионису).В самом деле, именно от них и родилась трагедия, когда на деревенском празднике в Икарии
один исполнитель, Thespis, взял на себя роль одного из персонажей песен и во взаимодействии с хором стал
первый записанный актер. Драма зародилась, но незадолго до середины V века до нашей эры она приняла форму, которую мы видим в Медее Еврипида.

В исполнении трех актеров и хора из пятнадцати человек (все в масках, все мужчины), пьесы были
написано полностью стихами: триметры ямба для большей части диалогов и монологов, с другими формами стихов, используемых для хоровых
песни или отрывки с повышенной эмоциональностью в исполнении актеров.Все (сохранившиеся) трагедии начинались с пролога, данного одним
или двух актеров. Затем вошел хор (пародо), обычно для того, чтобы оставаться в поле зрения оркестра до самого конца, как правило, под аккомпанемент короткого выступления.
песня.

Остальная часть спектакля состояла из сцен монолога или диалога между актерами и
припев (эпизоды), связанный Стасимой (единственное число =
Стасимон), переходные отрывки хорового пения и танцев. Эти стасимы часто использовались, чтобы добавить новые смысловые слои, дать моменты размышлений или расширить фокус.
вне конкретной истории, исследуемой в пьесе, иногда через ссылки на параллельные мифы.Сопровождающая музыка
(теперь, к сожалению, потеряно), а также физический характер припева значительно повлияли бы на их эмоциональное воздействие.

В большинстве пьес было хотя бы одно обсуждение (агон)
между двумя персонажами, в виде относительно длинных выступлений каждого (с заключительными двухстрочными комментариями припева)
за которым следует энергичный диалог, в котором персонажи разговаривают (часто) однострочными предложениями (стихомифия).
Все дошедшие до нас пьесы также включают речь посланника, относительно длинное повествование о происшедшем, как правило, насильственном инциденте.
за кулисами, и который обычно начинается в спокойном повседневном мире, прежде чем достигает пика ужаса, и заканчивается
иногда обобщенный афоризм.

Новый жанр драмы был настолько популярен, что в 534 г. до н. Э.
чуть более чем за столетие до того, как впервые была проведена Медея, ежегодный государственный драматический фестиваль,
Город Дионисия был введен в афинский календарь. Проводится в месяце Элафеболион (с середины марта до середины апреля),
этот частично религиозный, частично художественный праздник посещали не только афиняне, но и иностранцы, и вскоре он стал демонстрацией
не только за творческую доблесть Афин, но и за ее политическую мощь.В течение пяти дней к 431 году до н. Э. Городская Дионисия началась с жертвоприношений, парадов и пропаганды — тщательно продуманного шествия к
театр, выставка военной техники и дани подданных Афин, доспехи в дар сиротам войны,
и резня быков — все перед соревнованием хоров, исполняющих дифирамбы.

Конкуренция лежала в основе городской Дионисии: не только конкурентоспособность Афин.
быть признанным ведущим полисом (или городом-государством) в греческом мире, но соревнование
между исполнителями, стремящимися быть лучшими в своем классе.Таким образом, в то время как последний день выступлений был (вероятно)
посвящен конкурсу авторов и постановщиков пяти юмористических пьес, остальные три дня были отданы
состязание трех трагиков.

Каждый день один автор представлял тетралогию, три
трагедии, за которыми следует игра сатиров, беззаботная шумная игра, основанная на эпизоде
из мифологии, в которой хор был одет как анархические курносые, хвостатые, безудержные последователи Диониса,
сатиры.Игра сатиров была отчасти эмоциональным предохранительным клапаном, предназначенным для рассеивания
несомненное давление, созданное во время напряженной трилогии трагедий, которая
перед выходом из театра.

Ранее, в пятом веке до нашей эры, некоторые трагические
трилогии (примером может служить сохранившаяся Орестея Эсхила)
исследовали разные эпизоды из одного и того же мифа на протяжении нескольких поколений, но к 431 г. до н. э.
вкусы изменились. Теперь три трагедии (и, вероятно, игра сатиров) были связаны.
не повествовательно, а тематически.Таким образом (как исследует Иоанна Караману) Медея была связана
его «сестринским» трагедиям, Филоктету и Диктису, и, возможно, пьесе сатиров «Жнецы» на темы инаковости и изгнания. Хотя эти «сестринские» пьесы сохранились лишь фрагментами,
важно понимать, что, поскольку именно вместе с ними Еврипид хотел, чтобы его аудитория наслаждалась и оценивала
Медея, понимая их более полно, может позволить нам лучше понять его оригинальную
намерения. Это также должно напомнить нам, что, хотя тетралогия Еврипида 431 г.
bc выступил плохо (он занял последнее место в конкурсе), суждение было основано не только на Медее, и, как и у нас, не только на Медее.
«Сестра» играет, но две конкурирующие тетралоги, мы не в состоянии
критиковать решение судей.

Фактически, художественные достоинства сценария (единственный сохранившийся элемент) были
это только один из критериев, по которому оценивалась постановка, и, вероятно, второстепенный. Из более немедленных и
популярное влияние оказали такие элементы, как хореография и музыка, выступления актеров, костюмы и сценические эффекты (обсуждались
Рози Уайлс). Даже неприязни к такой поверхностной вещи, как оборванный костюм Филоктета, могло быть достаточно, чтобы
тетралогия на третье место.

Между прочим, мы знаем, что, даже если Еврипид очень редко был первым в Афинах,
Город Дионисия, многие другие греки оценили его драмы; в 413 г. до н. э., через восемнадцать лет после Медеи, вражеские сиракузяне (предположительно
из недавнего города Дионисий и страстно желая их «исправить» Еврипида) освободил афинских военнопленных, которые умели петь
его последние припевы, а когда в 404 г. до н. э., в конце Пелопоннесской войны, Афины
был побежден, воспоминание о 4-х еврипидовых
Тренодия (от Электры), как говорят, спасла город от разрушения и его людей
от рабства и смерти.

Иностранцы, возможно, ценили Еврипида больше, чем его сограждане, но кто был первой аудиенцией Медеи? В последние годы начали появляться свидетельства того, что
что в 431 г. до н.э. Театр Диониса был меньше, чем предполагалось ранее,
может вместить не 15000 зрителей, как когда-то считалось, но, возможно, меньше половины этого числа — примерно столько же
граждан, которых можно было бы разместить в демократическом собрании (исключительно мужского пола) на Пникс-Хилл.Однако 7500 все еще
значительная аудитория, около четверти жителей Афин (хотя некоторые места были зарезервированы для иностранных гостей),
часто отмечалась переписка между Ассамблеей и театром. Действительно (как показывает личный опыт), потому что
архитектуры и акустики греческих театров исполнители должны направлять свои линии не друг на друга, а «вверх и вниз».
выходить на публику, как оратор, обращающийся к толпе. Даже «внутренние» монологи, такие
как монолог Медеи (1019–1080), в котором она обсуждает убийство своих детей, должен быть доставлен с немалыми
громкость для аудитории, как будто вы ищете их совета или одобрения — что-то, что увеличивает зрителей
участие в ее принятии решений.Итак, если англиканскую церковь когда-то описали как «молитвенное учреждение»,
Город Дионисия можно во многих отношениях рассматривать как действующее Афинское собрание.

Это одна из нескольких причин, по которым я лично считаю, что публика в Сити
Дионисия была исключительно мужчиной. Другой связан с позорным женоненавистническим взглядом афинян на женщин, особенно умных.
женщины. Литературные источники Афин V в. До н. Э. Исходят исключительно от мужчин и
не может скрыть того купола (достойного худшей современной бульварной журналистики), с которым средний афинский мужчина считался талантливым,
образованные женщины.Они замазали одну, Эльпинице, слухами о том, что она не только позировала для публично выставленной картины.
(что было нереально для порядочной матроны), но регулярно совершали инцест со своим братом, в то время как обвиняли другого,
Аспазия (жена Перикла), занимающаяся проституцией свободнорожденных женщин. Место приличной женщины было в доме. Ее роль — деторождение
и ведение домашнего хозяйства, а не ум, и я считаю маловероятным, что большинство афинских мужчин допустили бы разоблачение своих женщин
к политическим и моральным дебатам, которые бушевали в Театре Диониса, не говоря уже о потенциально разрушительной роли
такие модели, как слишком умная Медея.

Присутствие иностранцев (хотя и говорящих по-гречески) в стойко патриотичном афинском
аудитория имела определенные последствия. Это поощряло высокие производственные ценности, поскольку драматурги и продюсеры соревновались все более зрелищно.
использовать новейшие технологии — например, механику или кран, что позволило
актеры и реквизит для «полета» или эккуклема («раскатывающая машина»),
на каких картинах можно было бы показать ужасы, совершенные «внутри», или одеть их персонажей в роскошные костюмы (еще одна причина, по которой Филоктет
тряпки, возможно, вызвали враждебную реакцию судей).Однако присутствие иностранцев имело другой, менее положительный эффект.
Это имело тенденцию мешать драматургам открыто выражать взгляды, которые могли быть истолкованы как враждебные афинским политическим взглядам.
консенсус. Всего через четыре года после Медеи молодой Аристофан был привлечен к ответственности за клевету.
Афины в Великой Дионисии в его комедии «Вавилоняне».

Действительно, афинская аудитория была заведомо непостоянной. В начале пятого
века до н. э. драматурга Фриниха наложили большой штраф за нарушение
их с его трагедией «Взятие Милета».Позже они, как говорят, устроили бунт, когда
думая, что некоторые строки Эсхила раскрывают детали священных (и табуированных) Элевсинских мистерий, они вторглись на сцену
— только цепляясь за алтарь Диониса, Эсхил избежал смерти. В другом случае чувства между одной фракцией,
который поддерживал Эсхила, а другой, поддерживавший Софокла, был настолько высок, что вместо обычных гражданских судей
В состав комиссии вошли десять афинских генералов. Однако это не останавливало драматургов (особенно комиков, но
также — отстранить Джаспера Гриффина — трагиков) от того, чтобы они наполняли свою работу (хотя и
скрытые) ссылки и комментарии к текущим событиям.Итак, это политика 431 г. до н. Э.
что мы должны в следующий раз.

В 431 г. до н. Э. Афины
ее рост. Более ста лет (со времен Писистрата, открывшего Город Дионисию), несмотря на
После серьезных неудач Афины пережили, казалось бы, неудержимый рост могущества и влияния. В конце шестого века
до н.э., ее граждане приняли изономию (равенство
согласно закону), прототип демократии, и в начале пятого года они с удивительной стойкостью оправились от
временное поражение от рук персидских захватчиков, быстрое установление своего господства над полисами
(города-государства) островов Эгейского моря и западного побережья современной Турции.В конце 460-х гг. До н. Э.
Перикл, опасно харизматичный аристократ, который знал, как подчинить волю народа своему собственному, начал проникать
афиняне со своим собственным брендом национализма, ввергая их в иногда катастрофические, но в конечном итоге вполне выживаемые войны
(особенно катастрофическим был поход против персов в Египте в 450-х гг. до н. э.),
одновременно улучшая свой город и окружающую сельскую местность с помощью амбициозной программы строительства, в основе которой был Парфенон.

К моменту освящения храма (438 г. до н. Э.)
и его скульптуры завершены (за год до Медеи, в 432 г. до н. э.),
Экономическое господство Афин 6 можно было почувствовать
от Сицилии на западе до Черного моря на востоке. Список импортированных современным комиком Гермиппом включает:
ковры из Карфагена, слоновая кость из Ливии, соленая рыба из Босфора и миндаль из Пафлагонии на берегу Черного моря
южные берега. Но не все были счастливы. Экономический соперник Афин, Коринф, расположенный чуть более сорока миль к западу,
находил ситуацию особенно утомительной, особенно когда Афины (отчасти благодаря пропаганде Перикла склонялись к тому, чтобы
признан ведущим полисом в греческом мире)
также навязать ей военное превосходство.

В 433 г. до н. Э. Два города столкнулись из-за Коринфа.
колония Коркира на острове, известном сегодня как Корфу, где провал тонкой политики привел к победе Афин.
в морском сражении при Сиботе. В следующем году Афины и Коринф снова сражались, на этот раз в северной Греции за
контроль над Потидеей, городом, статус которого был неоднозначным, будучи одновременно колонией Коринфа и платившим дань членом Афин.
имперская лига. Между тем, чтобы наказать ее за то, что она выбрала не ту сторону в Sybota, Афины наложили торговое эмбарго на Мегару,
город на полпути между ней и Коринфом, запрещающий мегарским торговцам доступ в любые порты, находящиеся под контролем Афин.В поддержку
из Мегары Коринф начал заручиться поддержкой других членов Пелопоннесской Лиги и особенно военного
мощная Спарта. В 431 г. до н. Э., Когда афиняне заняли свои места в Театре Диониса.
посмотреть тетралогию Еврипида, из которой Медея
был первым спектаклем, международная сцена казалась готовой к большой войне.

Действительно, как объясняет Фукидид (писавший от третьего лица) в начале своего
История:

он считал, что это будет великая война, заслуживающая большего упоминания, чем любая другая война.
ушел раньше.Для его веры была веская причина. Обе стороны были в состоянии полной готовности, и он видел, что все
Греки повсюду принимали чью-то сторону …

Воздух был полон ожиданий.

Медея, трагедия для своего времени

Всего десять строк в Медею,
Еврипид раскрывает сцену своей трагедии: «Коринфскую землю». Во многих отношениях драма поставлена твердо.
в героическом мире Ясона и его аргонавтов — к тому же миром правят короли (тогда как Коринф пятого века и
Афины были соответственно олигархией и демократией).Но многие из зрителей наверняка были знакомы с современным 7Corinth, побывав в городе либо по делам.
или во время посещения близлежащих Истмийских игр, или, как оратор Лисий поколением спустя, насладиться прелестями его международных
известные бордели. Итак, почти одноразовая, но домашняя деталь, которую Еврипид дает наставнику («Я собирался сыграть
окорок, где старики сидят вокруг священных вод Пейрене ‘), не может не вызвать в воображении личных воспоминаний.Для современных посетителей фонтан Пейрен по-прежнему остается незабываемым местом. Таким образом, как обычно в греческих трагедиях, Еврипид
позволяет мифическому миру ускользнуть от современности таким образом, что стираются границы между Коринфом «тогда»
и Коринф «сейчас». И Коринф «теперь» был врагом.

Действительно ли публика злорадствовала по поводу изображения Еврипидом убийства Коринфа?
ведущих членов семьи мы не можем сказать. Возможно, нет. Но связь между Медеей и Афинами, о которой заботится Еврипид.
подчеркиваю, наверняка заставили многих в театре остановиться и задуматься.В ключевой сцене, расположенной ровно на полпути
пьеса (в мастерстве Еврипида нет ничего случайного), Эгей, царь Афин, не ведающий об ужасах
которую Медея собирается развязать, обманута, предлагая ей убежище. Несмотря на то, что, возможно, думал Аристотель, этот эпизод
драматически блестящий. Прибыв в Коринф с невинной целью — попросить Медею истолковать оракул о
его отцовские дети — Эгей был вовлечен во что-то более отвратительное, подвергая Афины развращающим
влияние детоубийства.Хоровой стасимон, идущий немного после Эгея.
отъезд, безусловно, имеет решающее значение для того, чтобы дать нам хотя бы представление об ожидаемой реакции аудитории. Начиная с
До боли прекрасное воспоминание об Афинах и Аттике, Хор представляет себе влияние прибытия Медеи:

С незапамятных времен жители Афин действительно были богаты, дети
благословенные боги, обитатели святой земли, целой и чистой. И так они окрепли в сияющем свете мудрости,
легонько ступая в чистый прозрачный воздух, где когда-то говорят, что Златоголовая Гармония родила девять священных Муз
— и чистые воды Кефиса питают их.
Итак, они говорят, что Афродита, богиня Желания, пьет всю воду Кефиса, плывя в море.
в ее барже в Афины, раздуваемой бризом, пахнущим медовым воздухом, и на ее волосах свита похотей, которые приносят сладкий
знания в их шлейфе, сладкое очарование, рассыпанные цветы, соблазнительные в успокаивающем аромате гирлянд, переплетенных с румянцем
дамасская роза.
И поэтому я спрашиваю, как город встретит тебя, Медея? Как будет Кефис со своим священным
ручьи, как сама земля Афин научится любить тебя,
запятнанный кровью вины за ваше святотатство, убийство ваших собственных сыновей.

Все стало еще страшнее клятвой, которую заставляет Медея
Эгей неохотно ругается (и после этого она связывает его, не говоря больше ни слова), особенно когда публика (знакомая
с мифами, описывающими последствия и изложенными в эссе Ричарда Резерфорда), будет знать, что произошло,
однажды она добралась до Афин. Ведь в мифологии Медея устраивает дом с Эгеем (сцена между ними в этой пьесе уже может быть
содержат дрожь эротизма), имеет от него сыновей, а затем пытается убить Эгея.
старший сын, Тесей (которого он отец в Троздене вскоре после отъезда из Медеи
в Коринфе).В результате Эгей изгоняет Медею из Афин — по словам Геродота, она бежит на восток, назвав свое имя.
к мидянам, синоним в афинской мысли противников Греции, персов, и поэтому он нарушает свою клятву, которая
добавляет значимости взаимообмену между ними:

Медея
Но если вы не будете соблюдать то, что поклялись, что вы тогда пострадаете?

Эгей
Наказание, ожидающее всех, кто разорвет оковы благочестия.

Нарушив свою клятву, Эгей спровоцирует Эриний, или Фурий,
против Афин — и, чтобы мы, зрители, каким-то образом не забыли место назначения Медеи в конце пьесы, Еврипид
она напомнила нам. Рыча из своей летающей колесницы, запряженной змеями, матереубийца злорадствует перед Ясоном: «Я пойду на Эгей.
в Афинах, и будет жить с ним ». От нее не сбежать.

Итак, обманутый Эгей, представитель Афин, вызывает чуму, то есть Медею,
приехать из Коринфа и поселиться в Афинах.То, что в то время казалось несложным (бедная Медея, с которой так плохо обращались
от мужа, безусловно, заслуживает сострадания) будет иметь довольно ужасные, непредвиденные последствия. Это слишком надумано
видеть Медею как аллегорию войны? Повторяя слова Джорджа Кеннана, «война имеет собственный импульс и
когда вы входите в него, вы отстраняетесь от всех продуманных намерений ». Я подозреваю, что у Еврипида были хоть какие-то
первая публика, увидевшая это предупреждение в спектакле.К сожалению, реальность того, что произошло потом, была даже ужаснее, чем кто-либо.
можно было предвидеть.

исторические последствия Медеи

Весной 431 г. до н. Э.
Через несколько недель после Дионисии в городе начались первые боевые действия, которые впоследствии стали известны как Пелопоннесская война, когда Фивы
9

Рисунок 1.

Медея в колеснице, запряженной змеями, изображена на Чаше-Кратере
приписывается художнику около Поликоро ок.400 г. до н.э. (© ArtPix / Alamy)

(не совсем Пелопоннесский полис, а старый враг Афин) напал на маленький город
Платеи, единственного союзника Афин в битве при Марафоне пятьдесят девятью годами ранее. Вскоре большая часть материковой Греции оказалась под властью
руки. Со временем конфликт распространился не только на восток по всему Эгейскому морю до Ионии, Босфора и Византии, но и на запад.
в Южную Италию и Сицилию тоже. Импульс войны действительно уводит ее архитекторов от всех продуманных намерений.

Тем не менее, в 430 г. до н. Э. В конце первого
год войны, Перикл (в основном это была война) был выбран, чтобы произнести речь в честь павших Афин.
Подробно остановившись на величии своего города и героизме его 10 человек, Перикл обратился к женщинам, посоветовав им (в рассказе Фукидида): «слава
заключается в том, чтобы не проявлять большей слабости, чем это естественно для женского пола, и в том, чтобы о нем не говорили ни во благо, ни во благо.
зло’.

Поскольку сам Перикл недавно подвергся нападению в суде через свою ассоциацию
для умной Аспазии это, возможно, был искренний совет, но, поскольку он усиливает предубеждения по поводу более низкого статуса,
женщин по сравнению с мужчинами, это также отражает хвастовство философа Фалеса (приписываемого некоторыми Сократу), что он дал
благодаря удаче, «во-первых, я родился человеком, а не животным; во-вторых, я родился мужчиной, а не
девушка; в-третьих, что я родился грек, а не варвар ».(Неудивительно, что варвар Медея говорит только
небольшое преувеличение: «из всего, что живет, все существа разумны, мы, женщины, самые презренные из всех».)

Но политика Перикла имела непредвиденные последствия. Чтобы избежать борьбы с пелопоннесцами
на земле, где афиняне были слабее, Перикл приказал всем жителям Аттики (земля, которой были Афины
главный город), чтобы покинуть свои дома и деревни и укрыться за городскими стенами.Город, заверил их Перикл,
могли легко выжить за счет импорта из-за границы, доставленного в их порт в Пирее. В результате население Афин было
опухшие до точки разрыва. Условия были достаточно плохими, но в 430 г. до н.э., через несколько месяцев после
Перикл произнес свою похоронную речь, прибыли корабли, неся в своих трюмах нежелательный груз: чуму. Быстро это
распространилась по многолюдному городу, и к тому времени, когда она в конце концов утихла примерно четыре года спустя, она унесла жизни
трети населения Афин.Среди его жертв был Перикл.

«Жизнь», как заметил Оскар Уайльд, «имитирует искусство гораздо больше, чем искусство имитирует.
жизнь’. Еврипид не мог предвидеть, в какой степени его мрачное предупреждение сбудется. Тем не менее, для нас, у кого есть
преимущество ретроспективного взгляда (хотя и в сочетании с недостатком, состоящим в том, что утеряны другие пьесы оригинальной тетралогии и, таким образом, неспособно полностью оценить контекст), Медея
может показаться почти пророческим: так же, как приветствие детоубийства из Коринфа грозит разрушить дом Эгея
и рисковать жизнью своего сына, Тесея, так что война с Коринфом и ее союзниками приведет к чуме, потере бесчисленных
Афинянин жив и, в конце концов, поражение самой Афины.Перикл (который, несомненно, присутствовал в Городской Дионисии в
431 г. до н. Э.) Будет не единственным отцом в аудитории Еврипида, который вскоре
хоронит своих сыновей.

Что касается Медеи, принцессы, история которой предшествует Гомеру, она продолжала вдохновлять обоих.
очарование и страх, главный герой дальнейших пьес и эпических поэм, героиня опер и фильмов, но всегда помнят
прежде всего как главный герой великой трагедии Еврипида, которой посвящены следующие главы этой книги.

Медея Еврипида: Сводка пьесы | Study.com

Резюме

Медея

Ни одна женщина не была бы счастлива, если бы ее муж, отец двоих ее детей, ушел и женился на ком-то другом. Именно это и сделал Джейсон. Ему предложили жениться на принцессе, и он воспользовался этой возможностью. Медея по понятным причинам рассердилась. Возможно, она была женщиной в обществе, где доминировали мужчины, но она была могущественной женщиной с магией на кончиках пальцев. Она воспользуется этой силой и магией, чтобы отомстить.

Пьеса начинается с того, что медсестра и служанка рассказывают о том, как Медея была опозорена из-за того, что ее муж бросил ее и ее детей и женился на принцессе Коринфской. Затем на сцену выходят Медея и хор и начинают оплакивать ее судьбу. Хор, важная группа актеров в любой греческой пьесе, в этой пьесе представляет группу коринфских женщин.

Креонт, отец новой жены Ясона, выходит на сцену и пытается отговорить Медею от любых мстительных действий.Он хочет изгнать ее, чтобы она не смогла сделать ничего опрометчивого. Ясон также приходит к Медее и пытается объяснить, почему он оставляет ее, чтобы жениться на другой женщине.

В конце концов, Медея решает отомстить, убив новую жену Джейсона и детей Джейсона (и Медеи). Она убивает новую жену Джейсона, отправив отравленную мантию в подарок невесте. Она убивает и своих собственных детей, потому что знает, что это повредит Джейсону.

Медея — это спектакль о мести , чести и власти женщин .Вместо того, чтобы смотреть на Джейсона как на героя, в этой пьесе рассматривается перспектива жены Джейсона, честь которой он предал. Медея, сильная, могущественная женщина, мстит Ясону, убив его новую жену и своих детей.

Краткое содержание урока

Медея Еврипида — это греческая трагическая пьеса, рассказывающая историю мести , чести и силы женщин . Это пьеса, которая рассматривает традиционную историю из греческой мифологии с другой точки зрения: с точки зрения могущественной, но обесчещенной женщины.

После того, как Медея нашла золотое руно, женился на ней и родил двоих детей; Ясон, герой греческой мифологии, женится на другой женщине. В отместку Медея отравляет новую жену Джейсона и убивает собственных детей, чтобы причинить ему боль за то, что он опозорил ее.

Воплощение беспорядка Эмили Макдермотт

Картина Еврипида « Medea », созданная в год начала Пелопоннесской войны, представляет собой первую серию ярких трагических героев женского пола на еврипидовой сцене.На протяжении веков он считался одной из самых сильных греческих трагедий.

Отправная точка Макдермотт — это оценка характера самой Медеи. Она задается вопросом: что делать зрителям с трагическим героем, который одновременно героичен, симпатичен и морально противен? Мы видим, что пьеса изображает мир, из которого был намеренно и целенаправленно удален весь порядок и в котором неявно отрицается сама реальность или даже потенциальная возможность порядка.Игры Еврипида инвертируют, ниспровергают и извращают традиционные утверждения порядка; они бросают вызов самым основным догматам и предположениям своей аудитории о моральной, социальной и гражданской структуре человечества и заменяют их новым видением, основанным на четко сформулированных собственных ценностях.

Тот, кто ищет «смысл» в этой трагедии, ближе всего подойдет к его поиску, исследуя все в пьесе (персонажей, их действия, припевы, мифические сюжеты и отсылки к мифу, место в литературных традициях и использование условностей). в сочетании с возможной реконструкцией ожиданий публики в каждом отношении, поскольку мы видим, что неспособность оправдать эти ожидания является лейтмотивом драматургии Еврипида.Это исследование исходит из того, что убийство Медеей своих детей является ключом к пьесе. Мы видим, что введение этого убийства в сагу о Медее было собственным нововведением Еврипида. Мы видим, что в сюжете пьесы присутствует классическое противопоставление мужчины и женщины.