Людмила Улицкая, Медея и ее дети – читать онлайн полностью – ЛитРес

1

Медея Мендес, урожденная Синопли – если не считать ее младшей сестры Александры, перебравшейся в Москву в конце двадцатых годов, – осталась последней чистопородной гречанкой в семье, поселившейся в незапамятные времена на родственных Элладе таврических берегах. Была она также в семье последней, сохранившей приблизительно греческий язык, отстоявший от новогреческого на то же тысячелетнее расстояние, что и древнегреческий отстоял от этого средневекового понтийского, только в таврических колониях сохранившегося наречия.

Ей давно уже не с кем было говорить на этом изношенном полнозвучном языке, родившем большинство философских и религиозных терминов и сохранившем изумительную буквальность и первоначальный смысл слов: и поныне на этом языке прачечная зовется катаризма, перевозка – метафорисис и стол – трапеза.

Таврические греки – ровесники Медеи либо вымерли, либо были выселены, а сама она осталась в Крыму, как сама считала, по Божьей милости, но отчасти благодаря своей вдовьей испанской фамилии, которую оставил ей покойный муж, веселый еврей-дантист, человек с мелкими, но заметными недостатками и большими, но глубоко скрытыми достоинствами.

Овдовела она давно, но больше не выходила замуж, храня верность образу вдовы в черных одеждах, который ей очень пришелся.

Первые десять лет она носила все исключительно черное, впоследствии смягчилась до легкого белого крапа или мелкого горошка, все по черному. Черная шаль не по-русски и не по-деревенски обвивала ее голову и была завязана двумя длинными узлами, один из которых лежал на правом виске. Длинный конец шали мелкими античными складками свешивался на плечи и прикрывал морщинистую шею.

Глаза ее были ясно-коричневыми и сухими, темная кожа лица тоже была в сухих мелких складочках.

Когда она в белом хирургическом халате с застежкой сзади сидела в крашеной раме регистратурного окна поселковой больнички, то выглядела словно какой-то не написанный Гойей портрет.

Размашисто и крупно вела она всякую больничную запись, так же размашисто и крупно ходила по окрестной земле, и ей было нетрудно встать в воскресенье до света, отмахать двадцать верст до Феодосии, отстоять там обедню и вернуться домой к вечеру.

Для местных жителей Медея Мендес давно уже была частью пейзажа. Если не сидела она на своем табурете в белой раме регистратурного окна, то непременно маячила ее темная фигура либо в восточных холмах, либо на каменистых склонах к западу от Поселка.

Ходила она не праздно, была собирательницей шалфея, чабреца, горной мяты, барбариса, грибов, шиповника, но не упускала также и сердоликов, и слоистых стройных кристаллов горного хрусталя, и старинных темных монет, которыми полна была тусклая почва этой скромной сценической площадки всемирной истории.

Вся округа, ближняя и дальняя, была известна ей, как содержимое собственного буфета. Она не только помнила, где и когда можно взять нужное растение, но и отмечала про себя, как с десятилетиями медленно меняется зеленая одежда: заросли горной мяты спускаются вдоль весенних промоин восточного склона Киян-горы, вымирает барбарис от едкой болезни, съедающей нижние ветви, а цикорий, напротив, идет в подземное наступление, и корневища его душат легкие весенние цветы. Крымская земля всегда была щедра к Медее, дарила ей свои редкости. Зато и Медея благодарно помнила каждую из своих находок вместе с самыми незначительными обстоятельствами времени, места и всеми оттенками испытанного когда-то чувства – начиная от первого июля девятьсот шестого года, когда маленькой девочкой обнаружила посреди заброшенной дороги на Ак-Мечеть «ведьмино кольцо» из девятнадцати некрупных, совершенно одинаковых по размеру грибов с бледновато-зелеными шляпками, местной разновидности белого. Венцом же ее находок, не имеющих пищевой ценности, был плоский золотой перстень с помутневшим аквамарином, выброшенный к ее ногам утихающим после шторма морем на маленьком пляже возле Коктебеля двадцатого августа шестнадцатого года, в день ее шестнадцатилетия. Кольцо это она носила и по сей день, оно глубоко вросло в палец и уже лет тридцать не снималось.

Своими подошвами она чувствовала благосклонность здешних мест. Ни на какие другие края не променяла бы она этой приходящей в упадок земли и выезжала из Крыма за всю свою жизнь дважды, в общей сложности на шесть недель.

Родом она была из Феодосии, вернее, из огромного, некогда стройного дома в греческой колонии, давно слившейся с феодосийской окраиной. Ко времени ее рождения дом потерял изначальную стройность, разросся пристройками, террасами и верандами, отвечая этим ростом на бурное увеличение семьи, случившееся в первое десятилетие так весело начинавшегося века.

Этот бурный рост семьи сопровождался постепенным разорением деда, Харлампия Синопли, богатого негоцианта, владельца четырех торговых кораблей, приписанных к новому в ту пору Феодосийскому порту. Старый Харлампий, к старости утративший ненасытно-огненную алчность, только диву давался, отчего это судьба, пытая его многолетним ожиданием наследника, шестикратным рождением мертвых младенцев и бессчетными выкидышами у обеих его жен, так щедро награждала потомством его единственного сына Георгия, которого он выколотил себе после тридцатилетних трудов. Но может, в этом была заслуга второй жены – Антониды, которая по обету дошла до Киева, а родив и выкормив сына, до смерти держала благодарственный пост. А может, многоплодие его сына шло от рыжей тощей невестки Матильды, привезенной им из Батума, вошедшей в их дом скандально непорожней и рожавшей с тех пор раз в два года, в конце лета, с космически-непостижимой точностью, по круглоголовому младенцу.

Старый Харлампий по мере рождения внуков слабел, добрел и утратил к концу жизни вместе с богатством даже и самый образ властного, жестокого и талантливого купца. Но кровь его оказалась сильной, не растворялась в других потоках, и те из его потомков, которых не перемолотило кровожадное время, унаследовали от него и крепость натуры, и талант, а всем известная его жадность в мужской линии проявлялась большой энергией и страстью к строительству, а у женщин, как у Медеи, оборачивалась бережливостью, повышенным вниманием к вещи и изворотливой практичностью.

Семья была столь благословенно велика, что являла бы собой прекрасный объект для генетика, интересующегося распределением наследственных признаков. Генетика не нашлось, зато сама Медея, со свойственным ей стремлением все привести к порядку, к системе, от чайных чашек на столе до облаков в небе, не однажды в своей жизни забавлялась, выстраивая своих братьев и сестер в шеренгу по усилению рыжести – разумеется, в воображении, поскольку она не помнила, чтобы вся семья собиралась вместе. Всегда кто-нибудь из старших братьев отсутствовал… Материнский медный оттенок проявлялся так или иначе у всех, но только сама Медея и младший из братьев, Димитрий, были радикально рыжими. У Александры, по-домашнему – Сандрочки, волосы были сложного цвета красного дерева, даже и с пламенем.

Выскакивал иногда укороченный дедов мизинец, который доставался почему-то только мальчикам, да бабушкина приросшая мочка уха и исключительная способность к ночному видению, которой, между прочим, обладала и Медея. Все эти родовые особенности и еще несколько менее ярких играли в потомстве Харлампия.

Даже семейная плодовитость расщепилась на две линии: одни, как Харлампий, годами не могли произвести на свет хоть самого малого ребеночка, другие, напротив, сыпали в мир красноголовую мелочь, не придавая этому большого значения. Сам Харлампий с десятого года лежал на феодосийском греческом кладбище, на самой высокой его точке, с видом на залив, где до самой второй войны шлепали последние два его парохода, приписанные, как и прежде, к Феодосийскому порту.

Спустя много лет бездетная Медея собирала в своем доме в Крыму многочисленных племянников и внучатых племянников и вела над ними свое тихое ненаучное наблюдение. Считалось, что она всех их очень любит. Какова бывает любовь к детям у бездетных женщин, трудно сказать, но она испытывала к ним живой интерес, который к старости даже усиливался.

Сезонными наплывами родни Медея не тяготилась, как не тяготилась и своим осенне-зимним одиночеством. Первые племянники приезжали обыкновенно в конце апреля, когда после февральских дождей и мартовских ветров появлялась из-под земли крымская весна в лиловом цветении глициний, розовых тамарисков и китайски желтого дрока.

Первый заезд обычно бывал кратким, несколько праздничных майских дней, кое-кто дотягивал до девятого. Потом небольшая пауза, и в двадцатых числах мая съезжались девочки – молодые матери с детьми дошкольного возраста.

Поскольку племянников было около тридцати, график составляли еще зимой – больше двадцати человек четырехкомнатный дом не выдерживал.

Феодосийские и симферопольские шоферы, промышлявшие курортным извозом, отлично знали дом Медеи, иногда делали ее родне небольшую скидку, но оговаривали, что в дождь наверх не повезут, высадят в Нижнем Поселке.

Медея не верила в случайность, хотя жизнь ее была полна многозначительных встреч, странных совпадений и точно подогнанных неожиданностей. Однажды встреченный человек через многие годы возвращался, чтобы повернуть судьбу, нити тянулись, соединялись, делали петли и образовывали узор, который с годами делался все яснее.

В середине апреля, когда, казалось, погода установилась, выдался сумрачный день, похолодало, пошел темный дождь, обещавший обернуться снегом.

Задернув занавески, Медея довольно рано зажгла свет и, бросив в свою умную печурку, которая брала мало топлива, но давала много тепла, горсть хвороста и два полена, разложила на столе изношенную простыню и прикидывала: то ли порезать ее на кухонные полотенца, то ли, вырезав рваную середину, сшить из нее детскую простыню?

В это время в дверь крепко постучали. Она открыла. За дверью стоял молодой человек в мокром плаще и меховой шапке.

Медея приняла его за одного из редких племянников и впустила в дом.

– Вы Медея Георгиевна Синопли? – спросил молодой человек, и Медея поняла, что он не из родни.

– Да, это я, хотя уже сорок лет ношу другую фамилию, – улыбнулась Медея. Молодой человек был приятной наружности, со светлыми глазами и черными жидкими усиками, отпущенными книзу. – Раздевайтесь…

– Извините, я как снег на голову… – Он стряхивал жидкий снежок с мокрой шапки. – Равиль Юсупов, из Караганды…

Все дальнейшее, что произошло в этот вечер и в ночь, было изложено Медеей в письме, написанном, вероятно, на следующий день, но так и не отправленном.

Много лет спустя оно попало в руки племянника Георгия и объяснило ему загадку совершенно неожиданного завещания, найденного им в той же пачке бумаг и помеченного одиннадцатым апреля семьдесят шестого года. Письмо было следующее:

«Дорогая Еленочка! Хотя я отправила тебе письмо всего неделю тому назад, произошло одно событие, которое действительно выходит из ряда вон, и об этом я и хочу тебе рассказать. Это из тех историй, начало которым положено давным-давно. Ты помнишь, конечно, возчика Юсима, который привез тебя с Армик Тиграновной в Феодосию в декабре восемнадцатого года? Представь себе, меня разыскал его внук через феодосийских знакомых. Удивительно, что и по сей день можно разыскать человека в большом городе без всяких адресных книг. История для наших мест довольно обыкновенная: их выселили из Алушты после войны, когда Юсима уже не было в живых. Мать Равиля отправили в Караганду – это при том, что отец этих ребятишек погиб на фронте. Молодой человек с детства знает об этой истории – я имею в виду вашу эвакуацию – и помнит даже сапфировое кольцо, которое ты тогда Юсиму в благодарность подарила… Мать Равиля многие годы носила его на руке, а в самые голодные времена променяла на пуд муки. Но это была только предварительная часть разговора, который, скажу тебе откровенно, меня глубоко тронул. Всплыло в памяти то, о чем мы не так уж любим вспоминать: мытарства тех лет. Потом Равиль мне открыл, что он участник движения за возвращение татар в Крым, что они давно уже начали и официальные, и неофициальные шаги.

Он расспрашивал меня о старом татарском Крыме с жадностью, даже вытащил магнитофон и записывал, чтобы мои рассказы могли услышать его узбекские и казахские татары. Я рассказывала ему, что помнила о бывших моих соседях по Поселку, о Галии, о Мустафе, о дедушке Ахмете-арычнике, который с рассвета до заката чистил здешние арыки, каждую соринку, как из глаза, вытаскивал, о том, как выселяли здешних татар, в два часа, не дав и собраться, и как Шура Городовикова, партийная начальница, сама их выселяла, помогала вещи складывать и плакала в три ручья, а на другой день ее разбил удар – и она уже перестала быть начальницей, а лет десять еще ковыляла по своей усадьбе с кривым лицом и невнятной речью. В наших местах и при немцах, хотя у нас не немцы, а румыны стояли, ничего такого не было. Хотя, я знаю, евреев брали, но не в наших местах.

Рассказала я ему и про то, как в сорок седьмом, в половине августа, пришло повеление вырубить здешние ореховые рощи, татарами посаженные. Как мы ни умоляли, пришли дурни и срубили чудесные деревья, не дав и урожая снять. Так и лежали эти убитые деревья, все ветви в недозрелых плодах, вдоль дороги. А потом пришел приказ их пожечь. Таша Лавинская из Керчи тогда у меня гостила, и мы сидели и плакали, глядя на этот варварский костер.

Память у меня, слава богу, еще хорошая, все держит, и мы разговаривали за полночь, даже выпили. Старые татары, как помнишь, вина не брали. Уговорились, что назавтра я его поведу по здешним местам, все покажу. И тут он мне высказал свою тайную просьбу – купить ему дом в Крыму, но на мое имя, потому что татарам, оказывается, домов не продают, есть на этот счет специальный указ от сталинских еще времен.

Помнишь ли, Еленочка, каков был Восточный Крым при татарах? А Внутренний? Какие в Бахчисарае были сады! А сейчас по дороге в Бахчисарай ни деревца: все свели, все уничтожили… Только я постелила Равилю в Самониной комнате, как слышу – машина к дому подъехала. Через минуту – стучат. Он грустно так посмотрел на меня: «Это за мной, Медея Георгиевна».

Лицо у него сделалось усталым до крайности, и я поняла, что не такой уж он и молодой, за тридцать, пожалуй. Он вытянул из магнитофона ленту, бросил в печь: «Неприятности у вас будут, простите меня. Я скажу им, что просто на ночлег зашел, и все…» Ленточка эта, весь мой длинный рассказ, вмиг пшикнула.

Пошла я открывать – стоят двое. Один из них – Петька Шевчук, сын здешнего рыбака Ивана Гавриловича. Он мне, наглец, говорит: «Паспортная проверка. Не пускаете ли жильцов?»

Ну, я ему отпустила по первое число: как ты смеешь в дом ко мне ночью вламываться?! Нет, не пускаю жильцов, но сейчас в доме у меня гость, и пусть они отправляются куда им будет угодно и до утра меня не беспокоят. Свинья такая, посмел в мой дом прийти. Если ты помнишь, я всю войну больничку продержала, здесь вообще, кроме меня, никаких медицинских сил не было. Сколько я ему фурункулов перелечила, а один был в ухе, пришлось вскрывать. Я чуть от страха не умерла: шутка ли, пятилетний ребенок – и все признаки мозгового поражения, а я кто – фельдшер! Ответственность какая… Они повернулись и ушли, но машина не уехала, стоит возле дома наверху, мотор выключили.

А мальчик мой татарский, Равиль, улыбается спокойно: «Спасибо, Медея Георгиевна, вы необыкновенно мужественный человек, редко такие встречаются. Жаль, что вы мне не покажете завтра ни долину, ни восточные холмы. Но я сюда приеду еще, времена переменятся, я уверен».

Достала я еще одну бутылку вина, и спать мы уже не ложились, беседовали. Потом пили кофе, а когда рассвело, он умылся, я ему испекла лепешку, консервы дала московские, с лета еще оставшиеся, но он не взял: все равно, говорит, отберут. Проводила его до калитки, до самого верха. Дождь кончился, так хорошо. Петька возле машины стоит, и второй с ним рядом. Простились мы с Равилем, а у них уже и дверка распахнута. Вот, Еленочка, какая история приключилась. Да, шапку он свою забыл. Ну, я думаю, и хорошо. Может, повернется еще вспять, вернутся татары и отдам я ему шапку-то? Право, это было бы по справедливости. Ну, как Бог рассудит. А пишу я тебе так спешно вот по какой причине: хотя я никогда в жизни ни в какие политические истории не попадала, Самоня был по этой части специалист, но, представь себе, вдруг в конце жизни, во времена послаблений, к старухе придерутся? Чтоб ты знала, где меня искать. Да, в прошлом письме забыла тебя спросить, пришелся ли тебе новый слуховой аппарат. Хотя, признаться, мне кажется, что большая часть того, что говорят вокруг, не стоит того, чтобы слышать, и ты не много теряешь. Целую тебя. Медея».

Был конец апреля. Медеин виноградник был вычищен, огород уже напыжился всеми своими грядками, а в холодильнике два дня как лежала разрезанная на куски гигантская камбала, которую принесли ей знакомые рыбаки.

Первым появился племянник Георгий с тринадцатилетним сыном Артемом. Сбросив рюкзак, Георгий стоял посреди дворика, морщился от прямого сильного солнца и вдыхал сладкий, густой запах.

– Режь да ешь, – сказал он сыну, но тот не понял, о чем идет речь.

– Вон Медея белье вешает, – указал Артем.

Дом Медеи стоял в самой верхней части Поселка, но усадьба была ступенчатая, террасами, с колодцем в самом низу. Там между большим орехом и старым айлантом была натянута веревка, и Медея, проводящая обыкновенно свой обеденный перерыв в хозяйственных хлопотах, развешивала густо посиненное белье. Темно-синие тени гуляли по голубому полотну латаных простыней, простыни медленно, парусообразно выгибались, грозя развернуться и уплыть в грубо-синее небо.

«Бросить бы все к черту и купить здесь дом, – думал Георгий, спускаясь вниз к тетке, которая их все еще не заметила. – А Зойка как хочет. Взял бы Темку, Сашку…»

Последние десять лет именно это приходило ему в голову в первые минуты в крымском доме Медеи…

Медея наконец заметила Георгия с сыном, бросила в пустой таз последнюю свернутую жгутом простыню, распрямилась:

– А, приехали… Второй день жду… Сейчас, сейчас я подымусь, Георгиу.

Одна только Медея звала его так, на греческий лад. Он поцеловал старуху, она провела ладонью по родным черным с медью волосам, погладила и второго:

– Вырос.

– А можно там посмотреть, на двери? – спросил мальчик.

Дверная коробка была по бокам вся иссечена многочисленными зарубками – дети метили рост.

Медея прицепила последнюю простыню, и она полетела, накрыв собой половину детского облачка, случайно забредшего в голое небо.

Георгий подхватил пустые тазы, и они пошли наверх: черная Медея, Георгий в мятой белой рубашке и Артем в красной майке.

А из соседской усадьбы через чахлый и кривой совхозный виноградник следили за ними Ада Кравчук, ее муж Михаил и их постоялица из Ленинграда, белая мышка Нора.

– Здесь народу собирается – тьма! Мендесихина родня. Вон Георгий приехал, он всегда первый, – не то с одобрением, не то с раздражением пояснила Ада постоялице.

Георгий был всего несколькими годами моложе Ады, в детские годы они вместе хороводились, и Ада теперь недолюбливала его за то, что сама она постарела, расквашнела, а он все молод и только-только седину стал набирать.

Нора завороженно смотрела в ту сторону, где сходились балка, горушка, завивалась какая-то длинная складка земли и там, в паху, стоял дом с черепичной крышей и звенел промытыми окнами навстречу трем стройным фигурам – черной, белой и красной… Она любовалась устройством пейзажа и думала с благородной грустью: «Написать бы такое… Нет, не справиться мне…»

Была она художница, кончила училище не совсем блестяще, однако кое-что у нее получалось: акварельные летучие цветы – флоксы, сирени, легкие полевые букеты. Вот и теперь, приехав только что сюда на отдых, она приглядывалась к глициниям и предвкушала, как поставит одни кисти, совсем без листьев, в стеклянную банку, на розовую скатерть и, когда дочка будет днем спать, сядет рисовать на заднем дворике… Однако этот изгиб пространства, его сокровенный поворот волновал ее, побуждал к работе, которая самой же и казалась не по плечу. А три фигуры поднялись к дому и скрылись из виду…

На маленькой площадке, как раз посередине между крыльцом и летней кухней, Георгий распаковывал две привезенные им коробки, а Медея распоряжалась, что куда нести. Момент был ритуальный. Каждый приезжающий привозил подарки, и Медея принимала их как будто не от своего имени, а от имени дома.

Четыре наволочки, два заграничных флакона с жидким мылом для мытья посуды, хозяйственное мыло, которого в прошлом году не было, а в этом появилось, консервы, кофе – все это приятно волновало старуху. Она разложила все по шкафам и комодам, велела не раскрывать без нее вторую коробку и убежала на службу. Обеденный перерыв уже окончился, а опаздывать она обычно себе не позволяла.

Георгий поднялся на самый верх теткиных угодий, где, как сторожевая башня, возвышалась сооруженная покойным Мендесом деревянная будка уборной, вошел в нее и сел без малейшей надобности на отскобленное деревянное сиденье. Огляделся. Стояло ведерко с золой, поломанный ковшик при нем, висела на стене выцветшая картонная инструкция по пользованию уборной, написанная еще Мендесом, со свойственным ему простодушным остроумием. Заканчивалась она словами: «Уходя, оглянись, чиста ли твоя совесть…» Георгий задумчиво глядел поверх короткой, закрывающей лишь нижнюю часть уборной двери в образовавшееся выше прямоугольное оконце и видел двойную цепь гор, опускающуюся довольно резко вниз, к далекому лоскуту моря и развалинам древней крепости, различимым лишь острым глазом, да и то в ясную погоду. Он любовался этой землей, ее выветренными горами и сглаженными предгорьями, она была скифская, греческая, татарская и хотя теперь стала совхозной и давно тосковала без человеческой любви и медленно вымирала от бездарности хозяев, история все-таки от нее не уходила, витала в весеннем блаженстве и напоминала о себе каждым камнем, каждым деревом… Среди племянников давно уже было договорено: лучший на свете вид открывается из Медеиного сортира.

А под дверью переминался с ноги на ногу Артем, чтобы задать отцу вопрос, который – сам знал – задавать сейчас не стоило, но, дождавшись, когда отец вышел, все-таки спросил:

– Пап, а когда на море пойдем?

Море было довольно далеко, и потому обычные курортники ни в Нижнем Поселке, ни тем более в Верхнем не селились. Отсюда либо ездили на автобусе в Судак, на городской пляж, либо ходили в дальние бухты, за двенадцать километров, и это была целая экспедиция, иногда на несколько дней, с палатками.

– Что ты как маленький! – разозлился Георгий. – Какое сейчас море? Собирайся, на кладбище сходим…

На кладбище идти Артему не хотелось, но выбора у него теперь не оставалось, и он пошел надевать кеды. А Георгий взял холщовую сумку, положил в нее немецкую саперную лопатку, подумал немного над банкой краски-серебрянки, но медленное это дело решил оставить на следующий раз. С вешалки в сарае он сдернул линялую шляпу из солдатского среднеазиатского комплекта, им же когда-то сюда привезенного, стукнул шляпой о колено, выбив облако мельчайшей пыли, и, заперев дверь дома, сунул ключ под известный камень, мимоглядно порадовавшись этому треугольному камню с одним раздвоенным углом – он помнил его с детства.

Георгий, в прошлом геолог, шел легким и длинным профессиональным шагом, за ним семенил Артем. Георгий не оглядывался, спиной видел, как торопится Артем, сбиваясь с шага на бег.

«Не растет, в Зойку пойдет», – с привычным огорчением подумал Георгий.

Младший сын, трехлетний Саша, был ему гораздо милей своим набыченным бесстрашием и непробиваемым упрямством, обещавшим превратиться во что-то бесспорно более мужское, чем этот неуверенный в себе и болтливый, как девочка, первенец. Артем же боготворил отца, гордился его столь явной мужественностью и уже догадывался, что никогда не станет таким сильным, таким спокойным и уверенным, и сыновняя его любовь была горько-сладкой.

Но теперь настроение у Артема стало прекрасным, как если бы он уговорил отца пойти на море. Он и сам не вполне понимал, что важно было не море, а выйти вдвоем с отцом на дорогу, еще не пыльную, а свежую и молодую, и идти с ним куда угодно, пусть и на кладбище.

Кладбище шло от дороги на подъем. Наверху была разрушенная татарская часть с остатками мечети – восточный склон был христианским, но после выселения татар христианские захоронения стали переползать на татарскую сторону, как будто и мертвые продолжали неправедное дело изгнания.

Вообще-то предки Синопли покоились на старом феодосийском кладбище, но к тому времени оно уже было закрыто, а отчасти и снесено, и Медея с легким сердцем похоронила мужа-еврея здесь, подальше от своей матери. Рыжая Матильда, добрая во всех отношениях христианка, истовая православная, недолюбливала мусульман, боялась евреев и шарахалась от католиков. Неизвестно также, что она думала о прочих буддистах и даосах, если о таковых слыхала.

Над могилой Медеиного мужа стоял обелиск со звездой в навершии и разляпистой надписью на цоколе: «Самуил Мендес, боец ЧОН, член партии с 1914 года. 1890 – 1952».

Надпись соответствовала воле покойного, высказанной им задолго до смерти, вскоре после войны, звезду Медея несколько переосмыслила, выкрасив серебрянкой заодно и острие, на которое она была насажена, отчего та приобрела шестой, перевернутый луч и напоминала рождественскую, как ее изображали на старинных открытках, а также наводила и на другие ассоциации.

Слева от обелиска стояла маленькая стела с овальной фотографией круглолицего, улыбающегося умными узкими глазами Павлика Кима, приходившегося Георгию родным племянником и утонувшего в пятьдесят четвертом году на городском судакском пляже на глазах у матери, отца и деда – старшего Медеиного брата Федора.

Придирчивому глазу Георгия не удалось найти неполадки – Медея, как всегда, его опередила: ограда была покрашена, цветник вскопан и засажен дикими крокусами, взятыми на восточных холмах.

Георгий для порядка укрепил бровку цветника, потом обтер штык лопаты, сложил ее и бросил в сумку. Молча посидели отец с сыном на низкой лавочке, Георгий выкурил сигарету. Артем не прерывал отцовского молчания, и Георгий благодарно положил руку ему на плечо.

Солнце клонилось к западному хребту, нацеливаясь в ложбинку между двумя круглыми горками Близнецами, как шар в лузу. В апреле солнце садилось между Близнецами, сентябрьское солнце уходило за горизонт, распарывая себе брюхо о шлык Киян-горы.

Год от года высыхали источники, вымирали виноградники, приходила в упадок земля, которую он исходил еще мальчиком, и только профили гор держали облик этого края, и Георгий любил их, как можно любить лицо матери или тело жены, – наизусть, с закрытыми глазами, навсегда.

– Пошли, – бросил он сыну и начал спуск к дороге, шагая напрямик, не замечая обломков каменных плит с арабской вязью.

Артему сверху показалось, что серая дорога внизу движется как эскалатор в метро, он даже приостановился от удивления:

– Пап! – И тут же засмеялся: это шли овцы, заполняя буроватой массой всю дорогу и выплескиваясь на обочину. – Я думал, дорога движется.

Георгий понимающе улыбнулся…

Они смотрели на течение медленной овечьей реки и были не единственными, кто наблюдал за дорогой: метрах в пятидесяти на пригорке сидели две девочки, подросток и совсем маленькая.

– Давай обойдем стадо, – предложил Артем. Георгий согласно кивнул. Проходя совсем рядом с девочками, они увидели, что разглядывают они совсем не овец, а какую-то находку на земле. Артем вытянул шею: между двумя сухими плетьми каперсового куста торчком стояла змеиная кожа; цвета старческого ногтя, полупрозрачная, местами она была скручена, кое-где треснула, и маленькая девочка, боясь тронуть ее рукой, опасливо прикасалась к ней палочкой. Вторая же оказалась взрослой женщиной, это была Нора. Обе были светловолосые, обе в легких косынках, в длинных цветастых юбках и одинаковых кофточках с карманами.

Артем тоже присел возле змеиной КОЖИ:

– Пап, ядовитая была?

– Полоз, – пригляделся Георгий. – Здесь их много.

– Мы никогда такого не видели, – улыбнулась Нора. Она узнала в нем того утреннего, в белой рубашке.

– Я в детстве здесь однажды змеиную яму нашел. – Георгий взял в руки шуршащую шкуру и расправил ее. – Свежая еще.

– Неприятная вещица, – передернула плечом Нора.

– Я ее боюсь, – шепотом сказала девочка, и Георгий заметил, что мать и дочь уморительно похожи круглыми глазами и острыми подбородочками на котят.

«Какие милые малышки», – подумал Георгий и положил их страшную находку на землю.

– Вы у кого живете?

– У тети Ады, – ответила женщина, не отрывая глаз от змеиной кожи.

– А, – кивнул он, – значит, увидимся. В гости приходите, мы вон там… – Он махнул в сторону Медеиной усадьбы и, не оглядываясь, сбежал вниз.

Артем вприпрыжку понесся за ним.

Стадо тем временем прошло, и только арьергардная овчарка в полном безразличии к прохожим трусила по дороге, заваленной овечьим пометом.

– Ноги большие, как у слона, – с осуждением сказала девочка.

– Совсем не похож на слона, – возразила Нора.

– Я же говорю, не сам, а ноги, – настаивала девочка.

– Если хочешь знать, он похож на римского легионера. – Нора решительно наступила на змеиную кожу.

– На кого?

Нора засмеялась своей глупой привычке разговаривать с пятилетней дочкой как со взрослым человеком и поправилась:

– Не похож, не похож на римского легионера, они же брились, а он с бородой!

– А ноги как у слона…

* * *

Поздним вечером того же дня, когда Нора с Таней уже спали в отведенном им маленьком домике, а Артем свернулся по-кошачьи в комнате Мендеса, Медея сидела с Георгием в летней кухне. Обычно она перебиралась туда в начале мая, но в этом году весна была ранняя, в конце апреля стало совсем тепло, и она открыла и вымыла кухню еще до приезда первых гостей. К вечеру, однако, похолодало, и Медея надела выношенную меховую безрукавку, крытую старым бархатом, а Георгий накинул татарский халат, который уже много лет служил всей Медеиной родне. Кухня была сложена из дикого камня, на манер сакли, одна стена упиралась в подрытый склон холма, а низенькие, неправильной формы окна были пробиты с боков. Висячая керосиновая лампа мутным светом освещала стол, в круглом пятне света стояли последняя сбереженная Медеей для этого случая бутылка домашнего вина и початая бутылка яблочной водки, которую она любила.

Синдром Медеи, или Как дети становятся орудием мести

Брошенная жена облила горючей смесью маленького сына бывшего мужа, чтобы отомстить его новой жене… Древний миф о Медее на современный лад. Сейчас журналисты норовят окрестить Медеей любую женщину-детоубийцу. Девочка-подросток родила и от ужаса подбросила ребенка на вокзал. Мать по неумелости положила ребенка кормить под бочок, заснула и ребенка заспала. Пьющая мать устала от криков младенца, огрела его поленом – мальчик умер.

Таких историй великое множество, и почему-то всех матерей, ставших детоубийцами, умертвившими собственного ребенка намеренно или случайно, в состоянии острого психоза или от безысходности, называют современными Медеями. Это в корне неверно. Медея – это не обязательно про детоубийство. Медея – это про детей, которые становятся для женщины орудием мести. И с истинными Медеями мы сталкиваемся в обыденной жизни значительно чаще, чем привыкли думать. Далеко не всегда речь идет об убийстве ребенка.

Источник фото:
shutterstock.com

Что сделала Медея?

Миф о Медее большинство знает в общих чертах: мол, муж захотел жениться на другой, ревнивая южанка решила ему отомстить и убила общих сыновей. Чтобы вникнуть в мотивы этой женщины, которую в древних мифах назвали Медеей, нужны детали этой истории. А история началась в далекой Колхиде, куда Ясон на корабле «Арго» прибыл, чтобы завладеть золотым руном, с которым местный царь вовсе не собирался расставаться. Медея и есть дочь этого царя Колхиды, которую любовь толкнула на предательство, убийство и прочие неблаговидные поступки. Полюбив предводителя аргонавтов Ясона, она помогала ему добыть золотое руно. Вначале Ясон должен был вспахать поле упряжкой огнедышащих волов и засеять его зубами дракона, которые выросли в армию воинов. Предупрежденный Медеей Ясон бросил в толпу волшебных солдат камень – и воины начали убивать друг друга. Затем Медея с помощью своих трав усыпила дракона, охранявшего руно, чтобы ее возлюбленный смог его похитить. Бежала вместе с аргонавтами и помогла Ясону убить своего родного брата, которого отправили в погоню. Естественно, Ясон поклялся Медее в вечной любви и верности, а затем женился на ней. Потом, на обратном пути, у этой парочки было еще немало убийств и колдовства. В общем, у Ясона была возможность убедиться, что его благоверная, которая ради него отказалась от родины, отца, семьи, рода и охотно совершала убийства, имеет характер очень решительный и не знает слова «пощада».

Мирно ли они жили или ссорились, миф умалчивает. Известно, что в браке у них родилось двое сыновей, в которых Ясон души не чаял. А в какой-то момент все пошло не так. Ясон вдруг решил оставить Медею и жениться на дочери другого царя, девушке по имени Главка.

Создатели мифа тут немного путаются в показаниях. По одной версии, Ясону эту невесту навязали силком, по другой – ему самому поднадоела колхидская чародейка. Но это не важно. Точнее, для Медеи это было не важно. В ее глазах Ясон стал предателем. Предал любовь, предал совместное прошлое, предал ее, которая ради него потеряла все. Ясон был ее единственной ставкой в жизни, единственным светом в окошке, а в итоге так подло с ней поступил.

Отомстила Медея в своем колдовском стиле: пропитала волшебными травами роскошный пеплос и послала сопернице, когда та надела его, платье немедленно вспыхнуло, и невеста сгорела заживо вместе с отцом, который пытался ее спасти. Но этого было мало. Затем Медея собственноручно убила своих сыновей от Ясона. В самой кровожадной версии мифа она еще приготовила из них нечто вроде рагу, накормила бывшего мужа, а затем мстительно рассказала, что за мясо он нахваливал… А потом ускакала на колеснице, оставив того в тоске и смертельной печали. В общем, отобрала у него самое дорогое, не пожалев даже собственных детей. Такая вот месть тому, кто стал для тебя всем и ради кого отказалась от всего, но тебя предали.

Медеи наших дней

«В Подмосковье женщина, переодевшись медсестрой, облила воспламеняющейся жидкостью и подожгла ребенка своего бывшего мужа от новой жены. Малыш погиб, а мать получила страшные ожоги, пытаясь его спасти»…

«В Красноярском крае сотрудниками правоохранительных органов была задержана мать, решившая из мести бывшему любовнику убить собственных сыновей»…

«В Тель-Авиве бывший сотрудник полиции сбросил с 11-го этажа пятилетнего сына и трехлетнюю дочь, а затем прыгнул вслед за ними. Причина – запрет суда на общение с ними после развода с женой»…

Можно отыскать множество таких историй в криминальной хронике разных стран. Медеи нового образца встречаются не только в России, но и в США, Италии, Бразилии и где угодно. Медеями становятся не только женщины, но и мужчины. Психологи окрестили это состояние «синдром Медеи» и считают пограничным, психиатрическим состоянием, возникающим из-за острой ревности, из-за горькой обиды или предательства того, кто был дороже всего в жизни. Пораженному синдромом Медеи человеку своя собственная жизнь кажется несущественной и неважной. Весь мир сжимается в одну огненную точку, в которой сконцентрирована ревность или обида. Как правило, психологи квалифицируют такое состояние как состояние аффекта, то есть «человек теряет способность адекватно и критически оценивать собственные поступки, масштаб разрушений, которые совершает». Желание отомстить во что бы то ни стало в большинстве случаев свойственно эгоистам. Пригодными для мести становятся все методы, на которые не всегда решится и закоренелый рецидивист. Легко ли превратить в факел живого человека? Сбросить с 15-го этажа собственных детей? Но страдающему от синдрома Медеи некогда об этом думать, для него главное – нанести максимально страшную, незаживающую рану обидчику или предателю.

Опять же, психологи считают, что синдром Медеи чаще всего настигает тех женщин или мужчин, которые полностью отдают себя партнеру. Подобно древнегреческой Медее, жертвуют всем ради счастья и благополучия второй половинки, отказываются от себя, от других родственников, от друзей и собственных интересов и становятся заложниками своей всепоглощающей любви. А когда любовная лодка терпит крушение, кажется, что жизнь кончена для всех. И пусть все горит синим пламенем.

Источник фото:
shutterstock.com

Синдром Медеи в легкой форме

Психологи настоятельно рекомендуют не относиться к мужу, к жене, к детям как к своей собственности, «части самого себя» и строить отношения так, чтобы каждому доставалось личное пространство, у каждого были свои интересы и свой круг общения.

Все это правильные советы. Благие, но зачастую трудноосуществимые на практике пожелания.

Возникает и другой вопрос: так ли редко поражает наших современников синдром Медеи? И всегда ли дело доходит до убийства или членовредительства?

Каждый, кто переберет в уме семейные драмы друзей и родных, с легкостью найдет в своем окружении мать или отца, очевидно пораженного синдромом Медеи, пусть и не в такой острой форме.

Прятать ребенка от отца или матери и запрещать встречаться с ним, чтобы побольнее ранить супруга, которого ненавидишь, – разве не синдром Медеи?

Похищать ни в чем не повинного ребенка, вырывая его из привычной обстановки, чтобы отомстить предателю, бывшему или бывшей, – разве это не синдром Медеи?

Таких вполне житейских историй, которые не попадают в газеты и на телеэкраны как раз из-за своей банальности, сотни тысяч, если не миллионы.

Дети часто, даже слишком часто становятся орудием мести в руках взрослых, которые зачастую не задумываются, что душевные раны болят ничуть не меньше, чем реальные, а желание папы побольнее уколоть маму, наоборот, раскалывает детскую голову, как прыжок с 15-го этажа.

Синдром Медеи. Богини в каждой женщине [Новая психология женщины. Архетипы богинь]

Синдром Медеи

Термин «синдром Медеи» удачно описывает мстительную женщину-Геру, которая чувствует себя обманутой и брошенной мужем и идет на крайности ради мести. Миф о Медее представляет метафору, описывающую способность женщины-Геры ставить свое обязательство перед мужчиной во главу угла и ее способность к мести, когда она обнаруживает, что ее обязательство ничего не стоит в его глазах.

Согласно греческой мифологии, Медея была смертной женщиной, убившей своих собственных детей, чтобы отомстить мужу за то, что он оставил ее. Она представляет «клинический случай» женщины, которой овладел разрушительный аспект Геры.

Медея была жрицей, дочерью царя Колхиды. Золотое руно, которое искали Ясон и аргонавты, принадлежало этому царству. Ясон нуждался в помощи, чтобы добыть руно, поскольку оно хорошо охранялось. Гера и Афина, покровительствующие ему богини, убедили Афродиту заставить Медею влюбиться в Ясона и помочь ему украсть золотое руно. Ясон умолил Медею помочь ему, обещал жениться на ней и взял на себя обязательство быть с ней, «пока не разлучит рок смерти». И вот, вне себя от страсти и преданности Ясону, Медея помогла ему выкрасть руно. Но, поступая так, она изменила отцу и родине и способствовала смерти брата.

Ясон и Медея поселились в Коринфе. У них было двое сыновей. Спустя какое-то время Ясон ухватился за возможность жениться на дочери царя Коринфа. Ради заключения брака Ясон согласился на изгнание Медеи и их общих детей.

Смертельно раненная его предательством и униженная тем, что все ее жертвы и преступления ради него ничего не стоят, Медея стала одержима мыслью об убийстве. Сначала она подарила своей сопернице отравленную одежду. Когда та надела ее, одежда, как слой напалма, сожгла и разрушила ее тело. Затем Медея пережила сильную внутреннюю борьбу между любовью к детям и жаждой мести. Неистовство и гордость победили, и, чтобы отомстить Ясону за себя, она убила своих детей.

Медея поступила чудовищно, однако она была жертвой своей непреодолимой любви к Ясону. В то время как некоторые женщины могут впасть в депрессию и даже пытаться покончить с собой после того, как их отвергли и бросили, Медея составила план мести и осуществила его. Взаимоотношения с Ясоном были сердцевиной ее жизни. Все, что она делала, было следствием любви к нему или потери его. Медея была захвачена, одержима и побуждаема безумием своей потребности быть супругой Ясона. Ее патология шла от интенсивности инстинкта Геры, ставшего разрушительным.

Хотя буквально миф о Медее воспроизводится, к счастью, очень редко, на метафорическом уровне такие переживания, безусловно, всеобщи. Когда женщина соединяется с мужчиной в результате двойного вмешательства Геры и Афродиты, как произошло с Медеей, ее инстинкт быть супругой и страсть к нему заставляют ее ставить их отношения превыше всего. Она бросит свою семью, изменит ее ценностям и «уничтожит» семейные узы, если будет необходимо. Многие женщины, подобно Медее, верят в брачные обещания вечной верности и приносят огромные жертвы ради своего мужчины только для того, чтобы быть использованными и покинутыми беспринципными, честолюбивыми Ясонами.

Когда пара переживает подобную драму, женщина не может в буквальном смысле сжечь и разорвать соперницу, ради которой он оставляет ее, но часто воображает или пытается осуществить эмоциональный эквивалент мести. Например, «Медея» может стараться разрушить репутацию другой женщины с помощью лжи и клеветы или даже буквально повредить той.

И если — снова соответствие мифу о Медее и Ясоне — ее мстительность больше, чем любовь к детям и забота о них, она может попытаться расстроить их взаимоотношения с отцом. Она может сделать так, чтобы он не смог их видеть. Или превратит его встречи с детьми в настолько травматические события, что он откажется от своих усилий общаться с детьми и оставаться их отцом.

Заметим, что, как и соответствует Гере в ее наиболее разрушительном аспекте, Медея не убила Ясона. Ожесточенная, брошенная женщина-Гера также скорее мстит другим, чем мужчине, который оставил ее. Особый ущерб она наносит их детям.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

Значение имени Медея (Меда) — характер и судьба, что означает имя, его происхождение

Что означает имя Медея: «моя богиня»

Происхождение имени Медея: греческое.

Разговорные варианты имени: Меда, Дея

Имя «Медея» на английском (перевод): Medeia

Значение имени для девочки

Медея обожает интриги. Она тщеславна и честолюбива, очень артистична, ей необходимо всеобщее восхищение. Имя Медея всю жизнь «работает на публику». Очень возбудима, нервна; это часто приводит ее к необдуманным поступкам. Медея долго ищет себя в жизни, пробует все подряд – ей и правда все удается. Значение имени Медея легко уживается с людьми своего круга. Самый идеальный союз для Медеи — союз с людьми, одержимыми высокой идеей. Имя Медея не терпит ленивых, лживых и посредственных.

Характер имени Медея

Положительная характеристика имени: Медея не способна на подлость, обман, предательство. Ее отличительное качество — прямота и добропорядочность. Медея крайне требовательна к себе и к окружающим; она искренне стремится к достижению своего идеала совершенства.

Отрицательная характеристика имени: Всякое проявление дилетантства, неточности, антиэстетизма раздражает Медею и порой приводит в ярость. Она нетерпима к людям, заносчива, высокомерна.

Судьба имени Медея в любви и браке

Медее редко выдается кого-нибудь любить. Ей не свойственны эмоциональные порывы, утонченность чувств, восприимчивость. Напротив, она нередко становится источником личной трагедии, любовной драмы других людей.

Совместимость с мужскими именами

Мужские имена, подходящие Медее:

• Медея и Роберт
• Медея и Руслан
• Медея и Тимур

Неудачная совместимость имен:

• Медея и Путислав
• Медея и Севастьян
• Медея и Тит.

Таланты, профессия, карьера

Выбор профессии: Медея может смело браться за любое дело — она преуспевает на любом поприще, будь то медицина, политика, религия или искусство. Нередко девушка с именем Медея посвящает себя служению великой цели и даже здесь добивается намеченного.

Благосостояние: Медея не зря растрачивает свою энергию и энтузиазм, ей удается выйти на высокий материальный уровень.

День ангела Медеи: имя Медея не отмечает именины, поскольку не входит в список католических и православных святцев.

Талисманы Медеи

• Зодиак Медеи – Дева
• Планета – Прозерпина
• Цвет Медея Медея — зеленый
• Благоприятное дерево – олива
• Заветное растение Медеи – орхидея
• Покровитель имени Медея – змея
• Камень-талисман Медея Медеи – топаз

Знаменитости с именем Медея

Медея – в греческой мифологии дочь царя Колхиды Ээта, наделенная даром волшебства. Полюбив Ясона, она с помощью волшебного зелья усыпила дракона, охраняющего руно, помогла овладеть сокровищем и выдержать испытания, которым подверг его Ээт. После этого Медея бежала с Ясоном и аргонавтами. Чтобы задержать преследовавшего их отца, убила своего брата Апсирта и разбросала куски его тела. Потрясенный Ээт не смог догнать беглецов. По пути на родину аргонавтов Медея сочеталась браком с Ясоном. Однако в Коринфе Ясон, боявшийся недоброй волшебницы, задумал жениться на дочери коринфского царя Креонта Главке (вариант: Креусе). Из мести Медея погубила ее и своих, рожденных от Ясона, детей и улетела на запряженной драконами колеснице к Эгею в Афины.

Склонение имени по падежам

• Именительный падеж: Медея
• Родительный падеж: Медеи
• Дательный падеж: Медее
• Винительный падеж: Медею
• Творительный падеж: Медеей
• Предложный падеж: Медее

Комментарии

Расскажите, совпадает ли имя и предложенное нами значение с вашим характером и судьбой? Добавьте полезную информацию о том, какими чертами наделено ваше имя.



Поля отмеченные * обязательны. HTML тэги отключены.

Медея: b_a_n_s_h_e_e — LiveJournal

Отрывок из «Медеи» Еврипида, где героиня рассуждает про нелегкую женскую долюшку. Особенно интересен заключительный аргумент — лучше три раза отправится в бой, чем один раз родить.

Нас, женщин, нет несчастней. За мужей
Мы платим — и не дешево. А купишь,
Так он тебе хозяин, а не раб.
И первого второе горе больше.
А главное — берешь ведь наобум:
Порочен он иль честен, как узнаешь.
А между тем уйди — тебе ж позор,
И удалить супруга ты не смеешь.
И вот жене, вступая в новый мир,
Где чужды ей и нравы и законы,
Приходится гадать, с каким она
Постель созданьем делит. И завиден
Удел жены, коли супруг ярмо
Свое несет покорно. Смерть иначе.
Ведь муж, когда очаг ему постыл,
На стороне любовью сердце тешит,
У них друзья и сверстники, а нам
В глаза глядеть приходится постылым.
Но говорят, что за мужьями мы,
Как за стеной, а им, мол, копья нужны.
Какая ложь! Три раза под щитом
Охотней бы стояла я, чем раз
Один родить.

Sandys. Медея готовит очередное зелье (прямо таки Снейп)

Evelyn de Morgan. Как объяснила наша профессор, слева лежат мертвые птицы, на которых Медея опробовала свои яды.

Waterhouse. Медея и Ясон

Gistave Moreauю Тоже Медея и Ясон, причем сначала трудно разобрать, кто здесь кто.

Herbert Draper.  На борту Арго. Скорее всего, здесь изображен эпизод когда Медея убивила своего брата, разрубила тело на куски и бросила в воду, чтобы замедлить погоню (ее отцу пришлось собирать тело сына по кускам, так что у  аргонавтов было время сбежать).

Ferdinand Victor Delacroix

Giovanni Benedetto Castiglione

Bernard Picart. Странный способ убийства детей. Согласно традиции, Медея зарезала их.

Alphonse Mucha. От взгляда Медеи у меня мурашки по коже. 

Имя Медея, значение имени Медея. Что означает имя Медея?

Др.-греческое имя (Μήδεια), образовано от μου θεά [Тея] в значении — «моя богиня».

Медея — в древнегреческой мифологии колхидская царевна, волшебница и возлюбленная аргонавта Ясона, дочь колхидского царя Ээта и океаниды Идии, внучка Гелиоса. Согласно легенде о золотом руне, когда аргонавты прибыли в Колхиду, покровительствующие им боги наслали на Медею страстную любовь к предводителю путешественников Ясону. Герой обещал Медее взять ее в жены, за это она помогла ему добыть золотое руно, усыпив охранявшего сокровище дракона. Волшебница бежала с Ясоном из Колхиды. Разгневанный царь преследовал беглецов. Для того чтобы его задержать, Медея убила своего брата Апсирта, разрезала его тело на куски и раскидала их по всему морю. Ээт прекратил погоню и стал собирать останки сына, чтобы предать их погребению. Настигнутые преследователями на острове феаков Ясон и Медея поженились. После этого феакский царь Алкиной смог на законных основаниях отказать разгневанному отцу Медеи выдать ему дочь. Медея отправилась с Ясоном на его родину, где помогла мужу отомстить узурпатору Пелию за убийство отца и брата. Дочери Пелия, последовав совету волшебницы, изрубили отца на части и бросили их в кипящий котел. За такое коварство Медею вместе с мужем изгнали из страны. Медея родила Ясону двух сыновей. Когда же он решил жениться на дочери коринфского царя Креонта Главке, коварная волшебница послала сопернице свадебное платье, облачившись в которое невеста сгорела заживо. Затем Медея умертвила своих детей и покинула Коринф. В Афинах Медея стала женой царя Эгея, от которого родила сына Меда. Сын волшебницы убил царя и занял престол. По одному из мифов, Медея была перенесена на — «острова блаженных», где стала женой Ахилла. Медее приписывали способности оживлять мертвых, летать по воздуху на колеснице, запряженной крылатыми конями или драконами. Ее родство с богом солнца свидетельствует о том, что в древнейшее время Медею почитали как богиню.

Медея Введение | Шмооп

Медея Введение

Еврипид (480-406 до н.э.) был непонятым гением. Его классика Medea в свое время была полностью отвергнута. Он занял третье место на ежегодном афинском конкурсе пьес в Театре Диониса. «Третье место, — скажете вы, — это не так уж плохо». Да, за исключением того, что, как обычно, соревновались только два других драматурга. Еврипид был побежден своим давним соперником Софоклом и Эйфорионом, сыном Эсхила.

Бронзовая медаль Медеи , вероятно, не стала неожиданностью для Еврипида. Говорят, что он является автором около 92 пьес, но он выигрывал конкурс только пять раз. Еврипиду даже не удалось насладиться финальной победой. Премия (за Вакханки ) была вручена после его смерти. Чтобы усугубить рану, Еврипид умер, будучи разорванным на части стаей диких македонских собак. Некоторые ученые говорят, что эта история его смерти полностью выдумана. Надеемся, они правы.

Бедный Еврипид всегда был объектом нападок.Аристофан безжалостно высмеивал его. Драматург-комик высмеивал использование языка Еврипидом и склонность его персонажей изливать новомодные философии Сократа. Как и его приятель Сократ, идеи Еврипида было трудно принять господствующим Афинам. Отчасти это было связано с его прогрессивными идеями. Этот парень был антивоенным, симпатизировал рабам и женщинам и настолько критически относился к традиционной религии, что многие считали его атеистом. Афины просто не были готовы к этим «либеральным» идеям.

Еврипид слыл одиночкой. Большую часть времени он писал в пещере на острове Саламин. В конце концов, отсутствие признательности и отвращение к афинской политике (особенно разрушительной Пелопоннесской войне) вполне могло быть причиной того, что Еврипид покинул Афины. Он провел последние месяцы своей жизни при дворе короля Македонии, где доказал, что все они неправы, написав свою бесспорную классику « Вакханки» , и, возможно, встретил стаю собак со вкусом драматургов.

В Poetics Аристотель считает Еврипида меньшим трагиком, чем Софокл, указывая на его случайные заговоры и негероических героев. Эти критические замечания верны (оба верны в Медее ), но мы задаемся вопросом, останавливался ли когда-либо Аристотель, чтобы думать, что у Еврипида вообще была другая цель. В то время как его соперник Софокл придерживался традиционной линии, Еврипид был занят изобретением совершенно новых жанров. Оглядываясь назад, мы видим, что вовсе не обязательно, что Еврипид не умел писать традиционные трагедии; он просто был совершенно недоволен формой.

Смешивая комические элементы с трагедией, Еврипид в основном создал жанр трагикомедии. Его слабо сюжетные пьесы со счастливым концом создали жанр романа. И, конечно же, есть Medea , которая произвела революцию в Revenge Tragedies, позволив своей героине сорваться с крючка. Вдобавок ко всему, внимание Еврипида к эмоциональной жизни его персонажей, наряду с его сравнительно естественно звучащими диалогами, на тысячи лет предвещало создание современного реализма.

История подтвердила Еврипида.Сохранилось (все еще существует) больше его пьес, чем у любого другого древнегреческого драматурга. Медея теперь признана вневременной классикой, а две пьесы, которые превзошли ее в оригинальном конкурсе, даже больше не существуют. Еврипид теперь известен как один из величайших и самых новаторских драматургов, когда-либо ходивших по Земле. Мы рады, что этот человек, наконец, получил должное — он, по сути, произвел драматическую революцию одного человека.

Что такое Медея и почему мне это нужно?

Безжалостный главный герой Медеи стал больше, чем просто персонажем.Она стала вневременным символом женского бунта. Медея провела довольно много времени в Греции, где преобладают мужчины. Как женщина, у нее нет прав. Это усугубляется тем фактом, что она иностранка. Люди очень подозрительно относятся к ней, потому что она намного умнее всех. Когда муж Медеи, Ясон, бросает ее ради другой женщины, это последняя капля. Медея отвечает насилием, вплоть до убийства собственных сыновей.

Кто-то может возразить, что у сегодняшних женщин не так много места для жалоб, как в Древней Греции.Несомненно, движения за права женщин во всем мире добились невероятных успехов за последние десятилетия. Конечно, во многих странах мира женщины живут еще хуже, чем во времена Медеи. В некоторых местах женщин все еще покупают и продают как скот и полностью контролируют мужчины.

Кровавый финал пьесы сегодня такой же шокирующий, как и в Древней Греции. Когда Медея убивает своих невинных детей, чтобы отомстить мужу, мы вынуждены подвергать сомнению мораль ее действий, а также действий ее угнетателей-мужчин.Вместо того, чтобы дать нам одномерную героиню с чистым сердцем, Еврипид дает нам ужасно несовершенного персонажа. Когда Медее сходит с рук своими убийственными действиями без каких-либо последствий, пьеса становится еще более тревожной. Medea Сложность и противоречия до сих пор вызывают споры. Его радикальный посыл остается столь же острым сегодня, как и в день его первого выступления.

Ресурсы Medea

Сайты

Аристотель
На этой странице представлен хороший обзор мыслей Аристотеля о трагедии.Интересно подумать, как Medea подходит, а также нарушает аристотелевское определение трагедии.

Биография Еврипида
Отличная биография Еврипида с TheatreHistory.com.

Производство фильмов или телепрограмм

Medea , 2005
Модернизированная версия для ТВ.

Медея , 1988
Режиссер для телевидения революционный режиссер Ларс фон Триер.

Медея (1983)
Телевизионная версия с известной Зои Колдуэлл в главной роли.

Медея , 1969
В главной роли оперная звезда Мария Каллас.

Исторические документы

Полный текст пьесы
Вот ссылка на перевод пьесы. Это не тот, который мы использовали, но может быть интересно сравнить.

Поэтика Аристотеля
Прочтите, что Аристотель сказал о трагедии.

Видео

Джудит Андерсон
Посмотрите на Джудит Андерсон в роли Медеи.

Зои Колдуэлл
Вот Зои Колдуэлл в главной роли.

Мария Каллас
Звезда оперы играет замученную Медею. Полный фильм доступен на YouTube в 12 частях.

Изображений

Классический портрет
Вот знаменитая картина Медеи.

Современная интерпретация
Посмотрите на эту жуткую современную картину Медеи.

Новое возрождение
Вот фотография известной Фионы Шоу, играющей Медею.

.

Медея в Медее | Шмооп

Медея

Медея — прямолинейный серийный убийца. Давайте посмотрим на ее кровавую карьеру. Еще во времена Золотого Руна она и Джейсон убила своего брата и разрубила его на куски. Позже она обманом заставила дочерей короля Пелия разрубить его на куски. Во время пьесы Еврипида она сжигает царя Креонта и его дочь Глауке. Она завершает это кровавое буйство, убивая двух своих собственных сыновей. Медея, что, черт возьми, с тобой не так?

Хотя Медея — очень умная женщина, она позволяет страсти управлять своими действиями.Когда ее муж Джейсон женится на Глауке, Медея сходит с ума. Это, конечно, понятно. Когда ваш муж берет другую жену, не говоря вам об этом, у вас определенно есть право рассердиться. Конечно, сжечь плоть до костей его новой невесты — это крайняя реакция. Добавьте к этому убийство любезного отца, и действия Медеи покажутся еще более решительными. Когда все это завершается убийством ее и невинных сыновей Джейсона, становится почти невозможным болеть за Медею, проигравшую.

Следует отметить, что Медея — не абсолютный монстр. Хотя она наслаждается ужасной смертью Креонта и Главка, она проявляет большую материнскую привязанность к своим двум мальчикам. Это проявляется, когда она говорит им что-то вроде: «Так мило […] простое прикосновение к тебе: цвет детской кожи — такое мягкое […] их дыхание — совершенный бальзам» (173). Она борется с собой, прежде чем наконец решает убить их. Этот эмоциональный конфликт создает в Медее психологически сложный характер, которым прославляется Еврипид.

Ярость Медеи выходит за рамки гнева по поводу предательства Джейсона. Она злится на все общество. У нее определенно плохо. 1) Она иностранка, поэтому жители Коринфа не доверяют ей. 2) Она женщина, поэтому у нее почти нет прав в греческом обществе, где преобладают мужчины. 3) Она умная женщина, что делает мужчин еще более неудобными. Когда Ясон берет новую жену, а Креонт изгоняет ее, тяжелое положение Медеи становится символом борьбы всех женщин. Поэтому ее бурная реакция становится формой радикального политического сопротивления.В своей Медее Еврипид создал один из самых архетипических символов женского восстания в западной литературе.

.

ГОЛОДНАЯ ЖЕНЩИНА: МЕКСИКАНСКАЯ МЕДЕЯ

Большинство постановок «Медеи» длится около полутора часов. Это говорит о том, что драматург Черри Морага на изобретательную чикано-и лесбийскую тематику, но долгую и несфокусированную адаптацию трагедии занимает около двух с половиной часов. К ее чести, Морага пытается выполнить целый ряд задач в отведенном ей пространстве. Она не только рассказывает о греческой трагедии о женщине, которая вынуждена убивать своих детей, но также смешивает проблемы латиноамериканского наследия, феминистской философии и теории лесбиянок.К сожалению, сочинение Мораги не исследует ни одной из проблем, кроме самой академической и сухой, создавая шоу, которое кажется тематически недоделанным и громоздким. Часто это кажется таким, казалось бы, бесконечным утомительным занятием, что хочется, чтобы все более расстроенная мать уже ушла от ребенка, чтобы мы могли пойти домой.

Действие происходит в ближайшем будущем, в недавно сформированной постреволюционной стране, которая находится между Соединенными Штатами и, по-видимому, мексиканским государством под названием Ацтлан.Медея (Лина Гальегос) была сослана в эти пограничные земли после того, как она бросила своего мужа Джейсона (Мелоди Бутиу, довольно убедительно играет мужчину) ради своей любовницы-лесбиянки Луны (режиссер Аделина Энтони). Однако Джейсон, который вот-вот снова женится, хочет опеку над 13-летним сыном Медеи Чакмулом (Рамон Гранадос-младший), который по иронии судьбы ближе к Луне, чем к своей матери. Медея не только чувствует презрение к своему бывшему мужу, но и находится в противоречии со своими собственными сапфическими импульсами, и она беспокоится о том, что ее сын вырастет в мужчину, как его отец.Таким образом, ее решение убить своего ребенка так же неизбежно, как и ее собственное печальное падение.

Пьеса

Мораги перезаписана тяжелыми, неестественными, на грани непостижимости диалогами и сюжетом, которые настолько неуклюже претенциозны и метафоричны, что никогда не связываются со зрителем на драматическом уровне. События пьесы в основном аллегорически, а выраженные эмоции кажутся вынужденными и неадекватно связанными с происходящим. По общему признанию, произведение предлагает несколько интригующих идей: представление о женщине, застрявшей в чужой стране, которая является истинным физическим воплощением ее конфликта гендерной ориентации, поразительно, как и начальное тщеславие, в котором Медея мелькает в сумасшедшем доме после ее чудовищный поступок.

И все же постановка режиссера Энтони, к сожалению, чревата проблемами со скоростью, и в пьесе нельзя избежать неудачно помпезной атмосферы. Блокировка загадочная и непонятная, полная причудливых, необъяснимых жестов и движений. И выступления удручающе неровны, поскольку аффективные и деревянные актерские повороты чередуются с театральным криком. Но главная проблема здесь в том, что сама адаптация до степени смешения уклончива и неудовлетворительно разбросана по понятности и цели.В конечном счете, шоу — это обновление, которое подрывает его собственные точки зрения своим неустойчивым исполнением.

«Голодная женщина: мексиканская Медея», представленная My Lucha & Celebration Theater в Celebration Theater, 7051 бульвар Санта-Моника, Голливуд. Пт-сб. 20:00, вс. 3 вечера. 11 октября — ноябрь. 23. 15-20 долларов. (323) 957-1884.

.

какова роль медсестры и воспитателя в MEDEA | Вопросы Медеи | Q & A

До репетитора дошел слух.

Царь Креон намеревается изгнать Медею — она ​​будет отправлена ​​в изгнание вместе со своими детьми. И его не удивляет, что Джейсон позволил этому случиться:

«Джейсону наплевать на тех, кого он когда-то любил.

Обещания людей, которые ищут власти

, легко выполняются

и легко нарушаются».

Подобно медсестре, наставник боится того, что должно произойти.

Слышно, как Медея воет в агонии — агонии предательства.

Но когда она приходит, то совершенно спокоена.

Она объясняет ситуацию женщинам Коринфа и просит их молчать, пока она отомстит.

«У меня нет никого

Я никто —

беженец

не считался ничем моим мужем —

приз, выигранный в чужой стране.

Ни матери, ни брата, ни родственника

Нет убежища в этом море горя.

Движимая бескомпромиссным видением того, что правильно, она неустанно мстит.

Женщины Коринфа соглашаются хранить молчание.

Они позволяют Медее отомстить.

Они согласны с тем, что поведение Джейсона является правильным. невыносимо, и что он заслуживает смерти.

Однако, когда Медея решает убить своих детей, женщины больше не могут ее поддерживать.

«И ради вас Медея

, и чтобы мир не сходил с ума

Я говорю вам не делать этого.

О, сияющий дневной свет

просвети своим светом

темную душу этой женщины

прежде, чем она разрубит свою плоть и кровь.

Царь Креон боится Медеи.

«Ты умная женщина

хорошо разбирается в злых искусствах.

Вы злитесь из-за того, что потеряли

любви вашего мужа.

Я слышал о ваших угрозах

моей дочери

Джейсону

мне.

Итак, он решил изгнать Медею вместе с ее детьми.

Но Медея обращается к нему как к отцу, и он дает ей один день на подготовку.

Однажды все, что нужно Медее, чтобы отомстить.

Джейсон разочарован тем, что находится на обочине власти.

Он сделает все, чтобы переступить порог, в том числе бросит свою жену и детей, чтобы жениться на дочери короля.

Он использует все свои силы убеждения, чтобы попытаться оправдать свои действия.

«Я ухватился за шанс

светлого будущего для наших детей

и надеялся, что, произведя на свет сыновей королевской семьи

, они станут братьями вашим

, чтобы сплотить две семьи

в одну счастливую единицу

на благо всех нас.

Теперь это кажется мне

вполне разумным планом.

Он никогда не понимает, почему Медея не разделяет его видение.

Айгей — непревзойденный политик.

Медее нужно убежище, чтобы сбежать, когда она ее месть. Эгей — правитель Афин и может обеспечить защиту.

Он очень заинтересован в ее обещании, что она поможет ему произвести детей, потому что у него нет наследника.

Но он не может рисковать войной с Коринфом, будучи замеченным чтобы помочь ей.

«Если вы прибудете в Афины в изгнании

Я могу приветствовать вас без обвинений

, но я не могу видеть меня, чтобы доставить вас туда.

Отправляйтесь в путешествие сами

, потому что я не могу позволить себе

, чтобы встряхнуть недоброжелательность против меня «.

Посланник стал свидетелем настоящего ужаса.

Он описывает, как сыновья Медеи принесли золотую одежду и корону для новой невесты Ясона. Как принцесса одела себя в мантию и корону. Как она танцевала от радости.Но затем как радость превратилась в агонию, потому что одежда и корона были пропитаны ядом:

«и яд пожирал ее кожу.

Золотой венок вокруг ее головы

зашипел потоком всепожирающего огня

а золотое платье, которое ваши дети подарили

,

было крепко привязано к юному телу девушки ».

Дары Медеи убили девушку и ее отца, а наблюдение за их смертью оставило посланника травмированным.

.