Уэллс человек невидимка основная идея. Рецензии на книгу человек-невидимка. «Человек-невидимка» краткое описание

И публицист Герберт Джордж Уэллс — автор многих фантастических произведений, прославивших его на весь мир и переведенных на многие языки: «Машина времени», «Война миров», «Люди как боги», «Остров доктора Моро» и других. Фантасты не раз предсказывали невероятные научные открытия, это общеизвестный факт. Уэллс, к слову, задолго до Эйнштейна и Минковского показал в романе «Машина времени», что реальный мир является не чем иным, как четырехмерной пространственно-временной субстанцией.

В другой книге («Война миров») писатель предсказал современные войны с использованием отравляющих веществ и Что же придумал в своем самом парадоксальном и популярном произведении Уэллс — «Человек-невидимка»? Краткое содержание ответа на этот непростой вопрос звучало бы так: его герой сделал попытку изменить и ускорить жизненные процессы в организме. Насколько серьезно научное сообщество относится к писательским фантазиям, можно определить из того факта, что книга вызвала бурю дискуссий. Выкладки производились самые аргументированные с научной точки зрения. Вывод ученых был однозначен: невидимое состояние противоречит здравому смыслу, а значит, оно невозможно. Этот спор начался с 1897 года, с момента издания произведения, и до сих пор не закончился.

Итак, Герберт Уэллс, «Человек-невидимка», краткое содержание романа. Главный герой, гениальный физик Гриффин, промозглым днем появляется в маленьком трактире, закутанный в плащ и скрывающий свое лицо под шляпой, бинтами и огромными очками. Его странности не заметить невозможно, он вызывает любопытство окружающих.

Постепенно читатель узнает, что странный посетитель, которого описывает с первых строк Г. Уэллс — человек-невидимка. Свою историю он рассказывает давнишнему приятелю, тоже ученому по имени Кемп, и читатель тут-то и узнает, что с ним произошло. Гриффин проводил опыты, изобрел аппарат, делающий живой организм невидимым, и препарат для обесцвечивания крови. Когда денег на опыты стало не хватать, он провел опыт на себе, решив принять столь необычный вид и получить от этого массу выгод. Но все оказалось не так просто, и его мытарства ярко описывает Уэллс.

«Человек-невидимка»: краткое содержание романа о сверхчеловеке

Да, именно такую задачу ставит себе автор: злой гений, противопоставивший себя всему человечеству, не может и не должен выжить. Странно, что кинематографисты позволили себе иначе трактовать акценты, которые четко расставил Уэллс. «Человек-невидимка» (краткое содержание идеи одноименного фильма А. Захарова) нашел такое воплощение на российском экране: Гриффин — непонятый талант, а Кемп — злой гений, который пытается помешать ему делать великие открытия для спасения человечества. В романе же все не так. Обратно пропорциональное отношение к этому имеет сам Г. Уэллс. Человек-невидимка (краткое содержание не может вместить всей яркости диалогов и дискуссий героев) и есть тот самый злой гений, который хочет создать царство террора и через страх людей захватить власть над миром. Но один он бессилен, ему нужен кров, пища, помощь, и потому он пришел в дом Кемпа.

Тот, однако, не собирается помогать ему, он понимает, что безумца надо остановить, и вызывает полицию втайне от своего гостя. Начинается травля Гриффина, а он же, в свою очередь, открывает охоту на предавшего его друга. Читатель ловит себя на мысли, что иногда сочувствует этому антигерою, — уж слишком изощренные методы травли испытывает на себе, как описывает Уэллс, человек-невидимка. Краткое содержание книги достаточно живо передает нечеловеческие страдания, на которые обрел себя человек, пожелавший возвыситься над всеми.

Герой очень уязвим: он невидим лишь абсолютно голым, но стоит ему пораниться или испачкаться, принять пищу или воду — он начинает оставлять следы. Этим и пользуются охотники. Дороги посыпаны битым стеклом, весь мир ополчился против него и ведет травлю. Ведь он только будучи живым и невредимым, как пишет Уэллс, человек-невидимка. Главные герои, пожалуй, это он сам, злой гений, бросивший вызов человечеству, и все остальное человечество. И он побежден. Жизнь уходит из него, и постепенно возникают на земле прозрачные очертания жалкого, израненного, голого «сверхчеловека», альбиноса Гриффина, который свой талант ученого обратил во зло. И потому он проиграл.

«Это был человек, чье слово оказывалось лучом света в тысячах темных уголков. С самого начала века всюду — от Арктики до тропиков, — где молодые мужчины и женщины хотели освободиться от умственного убожества, предрассудков, невежества, жестокости и страха, Уэллс был на их стороне, неутомимый, жаждущий вдохновлять и учить…»

Так говорил в 1946 году Джон Бойнтон Пристли, английский писатель младшего поколения, выступая на похоронах Уэллса. Действительно, Уэллс положил жизнь на то, чтобы помочь людям «освободиться от умственного убожества, предрассудков, невежества, жестокости и страха». Об этом же мечтали просветители XVIII века Вольтер, Дидро, Свифт, и к моменту Французской революции 1789 года казалось, что они выполнили свою задачу. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Биография Герберт Уэллс Человек-невидимка. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений.
) Но буржуазное общество породило новые жестокости, страхи и предрассудки. А это значило, что должны прийти новые просветители. Уэллс был в их числе — среди главных.

Замечательным в Уэллсе было то, что он умел говорить о вещах, важных для миллионов людей. При этом он не только отвечал на их вопросы, но и помогал эти вопросы поставить, иными словами — увидеть и осознать многие проблемы собственной жизни.

Для этого надо было не только хорошо знать, чем сегодня живет мир. Еще нужнее было знать людей, с которыми разговариваешь. Уэллс знал их отлично, потому что был одним из них. Их судьбы, их тревоги он понимал через свои.

Уэллс принадлежал к тому слою общества, который сформировался по-настоящему как явление массовое лишь в восьмидесятые — девяностые годы прошлого века, — к демократической интеллигенции. Люди, зарабатывавшие себе на жизнь умственным трудом, приходили отныне не из среды духовенства и дворянства, а из тех кругов, которые раньше, особенно если речь шла о литературе и искусстве, не очень принимались в расчет: из мелких лавочников, господских слуг, невысоких военных чинов, порой даже из мастеровых. Конечно, подобное происхождение было необязательным. Но тон задавали отныне именно они. Связанные тысячью нитей со своей старой средой и вместе с тем возвысившиеся над ней, рвущиеся к успеху и при этом достаточно еще осознающие свою ответственность перед теми, от чьего имени говорили, эти люди многое определяли в духовной жизни Европы. Были ли у них у всех одни и те же взгляды? Нет, конечно. Но в одном они сходились все или почти все: в мире надо многое менять. Задачу свою они видели не в том, чтобы в тысячный раз разрабатывать старое, а в том, чтобы открывать новое. Они несли в душе предчувствие какой-то невиданной перемены. Какой она будет? Когда произойдет? Кто знает! Но, наверно, ждать осталось недолго. И надо приближать эту перемену — расшатывать старое, опостылевшее, показывать несправедливость жизни. Кем-кем, а традиционалистами этих новых пришельцев назвать было нельзя. Они ведь знали оборотную сторону «старых добрых традиций».

Герберт Уэллс знал ее еще лучше других. Его родители были из «господских слуг», составлявших в Англии XIX века чуть ли не отдельное сословие — со своими убеждениями и предрассудками, своей табелью о рангах, своей гордостью и старательно подавляемым чувством социальной неполноценности. Именно последнее, видимо, и заставило Сару и Джозефа Уэллс, едва они поженились, искать самостоятельного положения в обществе. Оно скоро нашлось — в виде посудной лавки в маленьком, захолустном Бромли. В витрине стояла фигура Атласа, и дом назывался «Атлас Хаус». Бромлейскому Атласу не приходилось, однако, тащить на своих плечах слишком большой груз: лавчонка была жалкая, домишко захудаленький. И, что хуже всего, лавка почти не приносила дохода. Семья бедствовала. Ели не досыта, в одежде ходили штопаной-перештопаной. Но детей учили, надеялись вывести в люди — например, определить в мануфактурную торговлю. На большее, само собой, не замахивались.

Раз привлекши его к себе, биология на всю жизнь определила многие стороны его мышления. Особенно он был благодарен за это зоологии, которой непосредственно занимался у Хаксли. «Изучение зоологии в то время, — писал он потом, — складывалось из системы тонких, строгих и поразительно значительных опытов. Это были поиски и осмысление основополагающих фактов. Год, который я провел в ученичестве у Хаксли, дал для моего образования больше, чем любой другой год моей жизни. Он выработал во мне стремление к последовательности и к поискам взаимных связей между вещами, а также неприятие тех случайных предположений и необоснованных утверждений, которые составляют главный признак мышления человека необразованного, в отличие от образованного».

Биологию Уэллс не оставил. В 1930 году он совместно со своим сыном, видным биологом, впоследствии академиком, и внуком своего учителя Джулианом Хаксли, успевшим сделаться к тому времени одним из светил научного Лондона, выпустил книгу «Наука жизни», которая представляла собой популярный, но очень серьезный и полный курс этой науки. Уже очень немолодым человеком он защитил докторскую диссертацию по биологии. И все-таки литература в этом соперничестве победила.

Уже на второй год своего пребывания в университете Уэллс больше занимался литературой, чем наукой. На третий год он был уже одним из худших студентов, экзамены за последний курс не сдал и диплом получил лишь много лет спустя. Зато написал несколько рассказов и начал повесть.

Повесть эта называлась «Аргонавты хроноса». Когда Уэллс, сделавшись опытным и признанным писателем, ее потом прочитал, она так ему не понравилась, что он скупил и сжег весь нераспроданный тираж журнала, где она была напечатана. Разыскать ее потом оказалось непросто, и перепечатали ее только в 1961 году, пятнадцать лет спустя после смерти Уэллса. И тут выяснилось, какую неблагодарность проявил писатель по отношению к своему раннему детищу — ведь от «Аргонавтов хроноса» пошел весь Уэллс.

Конечно, поминая «Аргонавтов» недобрым словом, он был по-своему прав: и название было претенциозное, и сюжет нескладный, и герои какие-то неестественные. Но Уэллс очень скоро понял, насколько все это плохо, и кинулся переделывать свою повесть. Когда он изменил название, оно стало звучать «Машина времени». Он начал писать один за другим новые ее варианты, и возникли ситуации и образы, из которых выросли затем «Война миров», «Когда спящий проснется», «Первые люди на Луне», а отчасти и «Человек-невидимка». В окончательном варианте он эти напластования отбросил. Нужно было освободить сюжет от всего лишнего, уводившего в сторону. Зато потом ему было откуда черпать материал для новых романов, посыпавшихся на читателя, как из рога изобилия.

Подъем Уэллса был триумфальным. «Машина времени» еще печаталась, а уже появились восторженные рецензии на нее. В тот же месяц, когда закончилась журнальная публикация, в мае 1895 года, она была опубликована отдельным изданием сразу в Англии и США. Книга произвела еще большее впечатление, чем журнальная публикация. Ее читали взахлеб, автора называли гением. Смелость и нежелание угождать устоявшимся мнениям публики, выразительный, энергичный стиль, необычность манеры, живое воображение — вот неполный список достоинств, открытых критиками в Уэллсе после выхода его первого романа.

Впоследствии Уэллс не очень одобрительно отзывался о «Машине времени». Он находил в ней множество недостатков. Но правы были, пожалуй, все же благожелательные критики, а не он. Машина времени, изобретенная Уэллсом, оказалась одним из начал новой научной фантастики. Дальность ее полета, способность покрывать расстояния в тысячи веков, давала возможность ставить проблемы огромного значения и охватывать взором сотни тысячелетий. Литература благодаря ей приобретала возможность мыслить почти в тех же временных масштабах, в каких мыслила биология, заново открытая Дарвином. Недаром последующая фантастика так ухватилась за эту идею. «Технических» вариантов машины времени существуют сейчас десятки, рассказов и романов, где используется этот «вид транспорта», — сотни, а может, и тысячи. Не это ли породило недовольство Уэллса своим романом? Он ведь упустил столько возможностей! Но разве одному человеку под силу было все это осуществить?

В одном отношении, впрочем, Уэллс был прав. В «Машине времени» есть некоторая суховатость. Масштаб мышления автора необыкновенно велик, но изложено все это несколько суммарно. Кому, как не автору, было это заметить? И, как всегда, недовольство собой принесло добрые плоды. В последующих романах он старался, не утеряв широчайшей проблематики «Машины времени», быть во всем как можно конкретней, обживать все через быт, больше заниматься психологией своих персонажей.

Наибольшим успехом его на этом пути был «Человек-невидимка» (1897).

Поначалу судьба этого романа сложилась не очень счастливо. Критика не поняла ни мыслей, в нем заключенных, ни художественных его достоинств. Сама по себе идея описать похождения невидимки казалась банальной. Разве не появлялись уже невидимки в десятках сказок? Этого ли следовало ждать от писателя, поразившего всех своей научной выдумкой? Справедливость, впрочем, скоро восторжествовала. «Человек-невидимка» сразу же полюбился публике, и критике пришлось пересматривать свои позиции.

К тому же собратья по перу приняли новый роман Уэллса восторженно. Вот что писал, например, о нем Джозеф Конрад, один из самых популярных писателей того времени: «Поверьте, ваши вещи всегда производят на меня сильнейшее впечатление. Сильнейшее — другого слова не подберешь, поверьте мне, реалист фантастики… Если хотите знать, меня больше всего поражает ваша способность внедрить человеческое в невозможное и при этом принизить (или поднять?) невозможное до человеческого, до его плоти, крови, печали и глупости. Вот в чем удача! В этой маленькой книжке вы достигли своей цели с поразительной полнотой. Не буду говорить о том, как счастливо вы нашли сюжет. Это должно быть ясно даже вам самому. Мы втроем (у меня сейчас гостят два приятеля) читали книгу и с восхищением следили за хитрой логикой вашего повествования. Это сделано мастерски, иронично, безжалостно и очень правдиво». «Сила Уэллса в том, что он не только ученый, но и талантливейший исследователь человеческого характера, в особенности — характера необычного, — писал о «Невидимке» другой крупный романист, Арнольд Беннет. — Он не только искусно опишет вам научное чудо, но и заставит его совершиться в какой-нибудь захолустной деревушке. Он будет атаковать вас с фронта и тыла, пока вы не подчинитесь до конца его волшебным чарам».

Это был перелом. До тех пор об Уэллсе зачастую говорили как об ученом, умеющем писать. Теперь о нем заговорили как о писателе, умеющем мыслить. Эта перемена в отношении к Уэллсу была такой основательной, что его даже не раз потом корили за те или иные отступления от строгой научной истины.

Подобные обвинения несправедливы. Фантастика по природе своей связана с тем, что принято называть «неполное знание». Когда о том или ином предмете мы знаем все (вернее — почти все, поскольку знать все невозможно), становится не о чем фантазировать. Уэллсу было о чем. Он всегда предпочитал такие сюжеты, которые подводили бы к областям знания, недостаточно разработанным. Но в пределах заданного добивался той меры достоверности, какая только была возможна.

Так же обстояло дело и с «Человеком-невидимкой». То, что Уэллс выбрал сюжет, не раз использованный в сказках, конечно, делало его задачу труднее. Но он показал, как можно с ней справиться.

У него, правда, был в этом смысле предшественник — американский писатель-романтик Фиц-Джеймс О»Брайан. У О»Брайана есть рассказ «Кем оно было?» (1859), где рассказывается о некоем таинственном невидимом существе, нападающем на всех, кто поселяется в «его» доме. Герою рассказа удается, однако, его осилить, и он со своим другом, доктором, пытается выяснить тайну его невидимости. Объяснения эти сугубо научные, и во многом они предвещают те, которые приведет потом Уэллс в «Человеке-невидимке». Однако Уэллсу это удалось намного лучше.

На протяжении нескольких страниц он доказывает, что, если бы коэффициент преломления солнечных лучей в человеческом теле был равен коэффициенту преломления воздуха, человек стал бы невидимым. Доказывает, приводя примеры житейские, убедительные, научно неоспоримые. Правда, замечает он, на это можно возразить, что человек непрозрачен, но это верно только с житейской, а не с научной точки зрения, поскольку человеческий организм состоит в основном из прозрачных бесцветных тканей.

Лишь после этого популяризатор уступает место фантасту, но ни интонация, ни манера изложения не меняются, и читатель с такой же готовностью верит вымыслу, с какой только что верил научной истине. Речь идет на сей раз о том, как практически достичь невидимости и какие технические средства следует для этого применить. Выпив несколько специально составленных снадобий, рассказывает Гриффин, герой Уэллса, сумевший достичь невидимости, он подверг себя действию лучей, испускаемых построенным им аппаратом. Что это за лучи, каков был аппарат, читатель, разумеется, никогда не узнает, но он верит писателю, потому что все подробности опыта изложены очень достоверно. После того как Гриффин провел первый опыт, сделав невидимой кошку, у нее сохранилось радужное вещество на задней стенке глаза. Сам Гриффин после превращения, «подойдя к зеркалу… увидел пустоту, в которой еле-еле можно было еще различить туманные следы пигмента на сетчатой оболочке глаз».

Уэллса потом дважды — Беннет в упоминавшейся рецензии на «Невидимку» и известный наш популяризатор науки Я. Перельман в «Занимательной физике» — обвиняли в серьезной научной промашке. Человек-невидимка был бы слеп, говорили они. Обвинение было несправедливым. Предусмотрев, что глаза Гриффина не приобрели полной прозрачности, Уэллс предохранил его от слепоты. Правда, потом он забыл об этом и, читая «Занимательную физику», решил, что в самом деле допустил большую оплошность. Встретившись 1 августа 1934 года в Ленинграде с Я. Перельманом, он перед ним за нее извинялся. Как может увидеть внимательный читатель — совершенно напрасно.

Столь же основательно Уэллс объясняет и то, почему глаз сохранил пигментацию. Оказывается, невидимым можно сделать все, кроме пигмента. Если Гриффину вообще удалось превратиться в невидимку, то лишь потому, что он альбинос.

Подобного рода оговорки очень много значат в «Человеке-невидимке». Они служат убедительности повествования. Волшебнику доступно все, ученый же действует в заданных пределах. Он все время вынужден отделять осуществимое от неосуществимого. Поэтому, заводя речь об ограниченности возможностей Гриффина, Уэллс, по сути дела, заставляет нас тверже верить в научную состоятельность его эксперимента. Бывшая сказка как-то незаметно и очень естественно становится научной фантастикой.

Достоверность «Человека-невидимки» необыкновенная. Здесь все наглядно и осязаемо. И от этого становится особенно интересным. Мы вместе с бродягой Марвелом рассматриваем пожертвованные ему башмаки с вниманием, с каким никогда, быть может, не рассматривали собственные. Чему тут удивляться — ведь это главная принадлежность его, так сказать, «спецодежды»! Мы с не меньшим удивлением, чем сами герои, замечаем вдруг стакан, повисший в воздухе, и револьвер, движущийся в сторону дома, осажденного невидимкой. Мы наблюдаем, как Гриффин курит, и для нас, как на уроке анатомии, обозначается его носоглотка. Для нас оказывается необыкновенно занимательным, как человек снимает рубашку, поскольку ничто не отвлекает нашего внимания — ее снимают с невидимого тела. Мы видим в каждый из этих моментов что-то одно — стакан, револьвер, причудливые изгибы табачного дыма, рубашку. И так во всем. Впоследствии, когда создавалась английская кинематография, Уэллс занял заметное место в этом новом виде искусства. Но приемы кино можно найти у него задолго до того, как он впервые посмотрел первый в своей жизни фильм. Прежде всего тот прием, который кинематографисты называют «крупным планом». В «Человеке-невидимке» этот прием оказался особенно нужен. Фантастическое здесь доказывается через реальное. Через подчеркнуто реальное. «У Герберта Уэллса увидеть — значит поверить, но здесь мы верим даже в невидимое», — заметил о «Человеке-невидимке» один английский критик.

Сказка это или добротное реалистическое повествование?

Во всяком случае, фантастическая посылка разработана совершенно реалистическими средствами. Здесь показано все, что нужно, доказано все, что возможно.

Нет, мы напрасно стали бы искать в «Человеке-невидимке» эдакого тайного злодея, нашептавшего что-то Гриффину на ухо. Такого персонажа нет ни в этом романе Уэллса, ни в любом другом, им написанном. И все-таки Гриффин говорит не от своего лица. Даже не от лица кого-либо из своих друзей. Он законченный индивидуалист, и друзей у него нет. Как это ни парадоксально, он говорит от имени тех, кого ненавидит.

Города Айпинга нет на карте, равно как и города, где Гриффин начал свои эксперименты. И вместе с тем всякий желающий мог без труда их увидеть. Для этого достаточно было посетить любой из провинциальных английских городков. Такой хотя бы, как Бромли.

Здесь нашлись бы такой же точно трактир, пусть название его было бы не «Кучер и кони», очень похожая хозяйка и как вылитые — пастор, аптекарь и прочие обыватели. Люди это все добродушные, незатейливые, и если что и вызывает их шумный протест, то это вещи, которые совершенно так же задели бы всякого. Кому, скажем, понравится, если его схватить за нос невидимой рукой? Но их-то и ненавидит Гриффин. За их недалекость, за их косность, за их неспособность хоть сколько-нибудь заинтересоваться тем, что составляет предмет всех его интересов и цель его жизни, — наукой. А впрочем, за это ли только? Достойна ли их ограниченность такого сильного с его стороны чувства? Нет, конечно. Хуже другое. Гриффин чувствует свое внутреннее с ними родство. Ему нужно напряжение всех внутренних сил, чтобы от них оторваться. Это ему не удается. Разве что обособиться. Он такой же мещанин, как они, он выражает их подавленные, неоформленные, но глубоко укоренившиеся представления о силе, власти, величии. Уэллс потом вспоминал, что, разрабатывая образ Гриффина, думал об анархистах. В другие времена он мог бы назвать кого-то другого. Но всякий раз речь шла бы о том или ином политическом течении, опирающемся на мещанина. Правда, особого — взбесившегося.

Гриффин — человек, совершивший научный подвиг, и Гриффин — маньяк, одержимый жаждой власти, Гриффин — порождение мещанской среды и Гриффин — ее жертва, — какой сложный, глубоко коренящийся во многих тенденциях XX века образ создал Уэллс! И в какую «крепкую», выразительную, соразмерную во всех своих частях книгу его вписал!

Удивительно ли, что «Человек-невидимка» самое по сей день читаемое произведение Уэллса? И не только читаемое. По мотивам «Человека-невидимки» было сделано несколько кинофильмов. Два из них известнее других. Первый немой фильм «Невидимый вор» был поставлен в 1909 году французской фирмой «Пате». Второй (он так и назывался «Человек-невидимка») — в 1933 году американским режиссером Джемсом Уэйлом. Этот фильм был у нас в прокате и пользовался большим успехом. Уэллс отзывался о нем с похвалой.

В 1934 году он даже заявил, что если «Человека-невидимку» читают не меньше, чем в год его появления, то этим он обязан исключительно превосходному фильму Уэйла. Он, впрочем, ошибался. «Невидимку» Уэйла сейчас никто не смотрит, роман Уэллса читают по-прежнему.

Литературным подражаниям этому роману тоже нет числа. Вскоре после выхода «Человека-невндимки» чрезвычайно популярный в те годы английский писатель Джильберт Честертон, вечный оппонент Уэллса, написал рассказ о человеке «интеллектуально невидимом» — его не замечают просто потому, что он всем примелькался. Гораздо ближе следовал Уэллсу Жюль Верн. Этот великий фантаст не сразу оценил своего английского собрата, и первое его интервью о нем, сделанное в 1903 году, звучит не очень уважительно. Но уже год спустя Жюль Верн заговорил об Уэллсе в ином тоне, а когда в 1910 году был посмертно опубликован его роман «Тайна Вильгельма Шторица», выяснилось, что на склоне лет он даже принялся ему подражать, — в этом романе Жюль Берн довольно близко следовал фабуле «Человека-невидимки». Много подражали Уэллсу и после этого. «Отец американской научной фантастики» Хьюго Гернсбек использовал в одном из эпизодов своего главного романа «Ральф 124 С 41 + » (1911), действие которого происходит в 2660 году, «аппарат, делающий твердые тела светопроницаемыми» и тем самым (до тех пор, пока он их облучает) невидимыми. Этот аппарат был создан героем Гернсбека после того, как «экспериментирование с ультракороткими волнами убедило его в том, что можно добиться полной прозрачности любого предмета, если придать ему частоту колебаний, равную частоте света». Впрочем, подобного рода технические подробности не всех увлекают в той же мере, что Гернсбека. Совсем, например, обошелся без них Рей Бредбери в «Мальчике-невидимке», да они были бы и неуместны в этом написанном словно в подражание Честертону рассказе о полубезумной одинокой старухе, которая, чтобы удержать при себе мальчика, уверяет его, что сделала его невидимкой. Моментами, однако, этот парадоксально-романтический рассказ очень близок все-таки к Уэллсу. Так, совсем по-уэллсовски сделана сцена, где старуха говорит мальчику, что невидимость постепенно «смывается» с него и он по частям «проявляется». В какой-то момент он еще без головы, потом виден уже весь. Это очень похоже на ту сцену из «Человека-невидимки», где Гриффин, срывая с себя бинты и одежду, «растаивает в воздухе». Просто там герой исчезает, здесь возникает. Много написано на тему Уэллса и иных рассказов, веселых и непритязательных. Таков, например, рассказ английского писателя Нормана Хантера «Великая невидимость» (1937) — о невидимом стекле, на которое все налетают…

«Человек-невидимка» воплотил многие лучшие черты писательской манеры Уэллса. Здесь перед нами воистину «реалист фантастики». Это и обеспечило ему такое признание. Но «Человек-невидимка» существует в окружении других романов Уэллса. К моменту, когда он был создан, за плечами писателя, кроме «Машины времени», был еще и «Остров доктора Моро», не признанный современниками, но очень скоро тоже сделавшийся классикой. Впереди были «Война миров», «Когда спящий проснется», «Первые люди на Луне». Все эти, как их принято называть, «романы первого цикла» объединяло не только общее происхождение от «Аргонавтов хроноса». В них жила единая мысль, они были направлены к общей цели.

То же самое можно сказать и о рассказах Уэллса. В качестве новеллиста он выступал не очень долго. Если не считать одного опыта ранних лет, «Рассказа о XX веке», опубликованного в 1887 году в небольшом студенческом журнале (Уэллсу был тогда двадцать один год), а потом на многие десятилетия забытого и автором и, что еще важнее, издателями, рассказы Уэллса впервые появились в печати в 1894 году почти одновременно с журнальным вариантом «Машины времени». Они продолжали регулярно появляться в газетах и журналах на протяжении тех лет, в течение которых Уэллс писал романы первого цикла, но потом их поток вдруг иссяк, и после 1903 года каждый новый рассказ был событием все более редким. Рассказы, включенные в этот сборник, охватывают весь этот период. «Похищенная бацилла» числится среди первых рассказов, принесших Уэллсу славу. Она была опубликована уже в июне 1894 года. «Волшебная лавка» появилась ровно восемь лет спустя, в июне 1903 года, среди рассказов, которыми Уэллс закончил регулярную деятельность новеллиста.

Изменилась ли за эти годы его манера? Пожалуй, нет. Конечно, рассказы он писал самые разные, но почти всё, что он мог в конце, он умел уже в самом начале. Рассказы Уэллса, о каких бы чудесах в них речь ни шла, всегда очень бытовые, часто юмористические, со множеством жизненных примет и деталей, с лаконичными, но достаточно точными и выразительными характеристиками персонажей. Вот уж где он всегда «реалист фантастики»! Необычное открывается в его рассказах не бесстрашным искателям приключений, а людям вполне заурядным, и это столкновение невероятного с обыденным дает по воле писателя эффект самый разнообразный. Порой нам смешно, порой грустно. Марсианские просторы воочию являются затравленному семьей старому антиквару и чучельнику («Хрустальное яйцо», 1897), а способность творить чудеса достается недалекому конторщику, до того недалекому, что Уэллсу не стоит большого труда извлечь из этой ситуации столько комического, что, пожалуй, хватило бы на два-три юмористических рассказа. («Человек, который мог творить чудеса», 1898). В рас сказе «Замечательный случай с глазами Дэвидсона» (1895) Уэллс очень серьезен: он прорабатывает на материале индивидуального человеческого опыта один из гипотетических случаев пространственно-временных отношений. Но в «Похищенной бацилле» и «Новейшем ускорителе» (1901) он снова — хотя речь и в том и в другом случае идет о вещах достаточно важных — заставляет нас громко смеяться. Чего стоит хотя бы эпизод из «Новейшего ускорителя» с собакой, упавшей с неба! Или гонки кебов из «Похищенной бациллы»!

При этом Уэллс отнюдь не стремится писать рассказы специально «смешные» или, скажем, «страшные». Он добивается эстетического эффекта более сложного. Разве в «Похищенной бацилле» он так уж хотел нас посмешить? Нет, конечно. Фигура анархиста из этого рассказа (первый набросок образа Гриффина) выглядит и смешно и немного трагично. Перед нами человек, вознамерившийся отомстить обществу способом диким и безобразным, но не общество ли так его ожесточило? Он одержим манией величия, но не оттого ли она возникла, что его всю жизнь унижали? Рассказы Уэллса никак не назовешь «плоскостными», они достаточно объемны, и это качество им придает прежде всего масштаб мысли автора. За простым здесь прочитывается очень многое.

Самый, может быть, интересный в этом отношении рассказ — «Волшебная лавка». Он относится к тому жанру, который в англосаксонских странах принято, в отличие от научной фантастики, называть «фэнтази» — «фантазия». О науке здесь, конечно, речь не идет. Владелец лавки с этим вполне обычным для английских детей названием (в одном Лондоне игрушечных магазинов под вывеской «Волшебная лавка» наберется, пожалуй, добрый десяток) — волшебник всамделишный и бесспорный, к тому же из самых изобретательных, наделенный жутковатым чувством юмора и немалым знанием людской психологии. Но игра, которую он затевает с Джипом и его отцом (видимо, самим Уэллсом; сына писателя звали Джип, и одним из их любимых занятий было покупать вместе оловянных солдатиков, комната для игр в их доме была буквально ими завалена), достаточно назидательна. Добрый (а может быть, злой?) волшебник желает показать, насколько ребенок превосходит взрослого своим ощущением чудесного, а значит, насколько более он открыт всему новому и необычному, насколько более готов встретить возможные перемены. Люди, приверженные привычному, устоявшемуся, данному раз и навсегда, были Уэллсу ненавистны. В этом он видел одну из самых неприятных для него сторон буржуазного сознания. Эту невосприимчивость к новому Уэллс хотел разрушить своими рассказами — и формой их и содержанием. «Волшебная лавка» — из удачнейших тому примеров.

В рассказах и романах Уэллса мир удивительно подвижен и подвержен чудеснейшим переменам. Он не только способен меняться, — даже сегодняшний, для всех привычный мир можно видеть очень по-разному.

В «Машине времени» Путешественник, проделав путь в много тысячелетий, застает мир, новый до неузнаваемости. Изменились человеческие отношения, сами люди, даже карта неба. Но в этом же романе есть эпизод, где показан обычный мир в необычном аспекте. Тронувшись в путь на машине времени, Путешественник видел, как в его лабораторию вошла домоправительница миссис Уотчет и, не заметив его, двинулась к двери в сад. «Для того чтобы перейти комнату, ей понадобилось, вероятно, около минуты, но мне показалось, что она пронеслась с быстротой ракеты». Возвращаясь назад, Путешественник снова видит ту же миссис Уотчет. «Но теперь каждое ее движение казалось мне обратным. Сначала открылась вторая дверь в дальнем конце комнаты, потом, пятясь, появилась миссис Уотчет и исчезла за той дверью, в которую прежде вошла». В «Новейшем ускорителе» использован подобного же рода прием. Когда на героев действует снадобье, ускоряющее во много раз работу организма, мир начинает жить для них в столь медленном ритме, что люди кажутся им восковыми фигурами из музея мадам Тиссо. .. Современного читателя этот прием вряд ли удивит. Мы к нему привыкли в кино, где используются методы ускоренной и замедленной съемки. Но ведь Уэллс нашел этот прием до возникновения кинематографа!

3.053. Герберт Джордж Уэллс, «Человек-невидимка»

Герберт Джордж Уэллс
(1866-1946)

Английский писатель и общественный деятель, доктор биологии Герберт Джордж Уэллс (1866-1946) вошел в историю мировой литературы как автор научно-фантастических романов («Машина времени», «Остров доктора Моро», «Война миров» и др.).

Не менее известен он и как мастер социальной сатиры в ряде социально-бытовых и утопических романов («Тоне-Бенге», «Люди как боги» и др.).

Оставив человечеству сто томов прозы, философских, исторических и социологических работ, социально-политических прогнозов, статей о вооружении и национализме, детских книг и книгу памятную для нас — «Россия во мгле», Уэллс для миллионов читателей во всем мире является, прежде всего, автором шедевра — романа «The Invisible Man» — «Человек-невидимка» (1897).

«Человек-невидимка»
(1897)

К написанию этого романа молодого преподавателя биологии привело его увлечение журналистикой. Редактор еженедельника «Полл Молл газетт» Л. Хинд попросил его написать цикл рассказов о современной науке. Уэллс написал рассказ «Похищенная бацилла» и статью о путешествиях во времени, и, повторив судьбу Ж. Верна, вошел в литературу. Потом сам собой написался рассказ «Аргонавты Хроноса», стал писаться роман, в который вошло все, что волновало писателя. Отбросив несколько сюжетных линий, Уэллс создал свой первый научно-фантастический роман «Машина времени». Отброшенные куски он использовал в «Человеке-невидимке».

«Гротескный» роман увидел свет в 1897 г. Он возник не на пустом месте. В конце XIX в. Европа сошла с ума от идей Ф. Ницше и вытянутого из его «Заратустры» «сверхнравственного» «сверхчеловека». Власть имущим и при этой власти всласть прихлебавшим интеллектуалам-«творцам» была на руку идея сверхчеловека, имеющего право повелевать и уничтожать «тварь дрожащую».

Именно эту идею Уэллс разоблачил в образе невидимки, который после своей смерти стал видимым, т.е. точно таким, как все. Невидимка изначально был обречен автором на гибель. Уэллс, очень чуткий к научным изысканиям и техническому прогрессу вообще, первым из писателей уловил исходящую от них угрозу человечеству и указал на возмездие «изобретателям» еще при их жизни. Главным его посылом было: в настоящем важнее всего то, какое будущее оно готовит. При этом сам он поставил современному обществу мрачный диагноз.

«Незнакомец появился в начале февраля. В тот морозный день бушевали ветер и вьюга — последняя вьюга в этом году; однако он пришел с железнодорожной станции Брэмблхерст пешком». Так в захолустный Айпинг, которого нет на карте мира, пришел некто, похожий на пугало, а в мир всемирной литературы вошел «человек-невидимка» Гриффин.

Этот уникальный герой, которого другие персонажи романа увидели впервые только после его смерти, помог читателям увидеть язвы общества, в котором они живут. В Айпинг Невидимка вошел, чтобы довести до конца научные исследования и скрыть от общества свои «невидимые миру слезы» (sic!). На мировоззренческом уровне его явление несло с собой вопрос: есть ли в жизни место сверхчеловеку?

Поселившись в трактире «Кучер и кони», Гриффин заставил свою комнату бутылками с химикатами, пробирками, приборами и занялся химическими опытами. Все это вызвало у хозяев и посетителей трактира неудовольствие и подозрения.

Внешний вид, нелюдимость и раздражительность постояльца только подливали масла в огонь. Все гадали, преступник ли он, анархист, изготавливающий взрывчатку, или просто сумасшедший. К тому же у Гриффина кончились деньги, а с ними и всякое к нему уважение.

Когда в соседнем доме ночью случилась кража, а наутро у постояльца нашлись деньги, обыватели заинтересовались, откуда они у него. Загнанный в угол, Гриффин в бешенстве сорвал с себя бинты, скинул одежду и натурально исчез. В общей свалке ему удалось бежать.

Встретив бродягу Марвела, Невидимка принудил его служить себе: передал ему на хранение выкраденные из трактира свои дневники и деньги. Однако до смерти напуганный бродяга решил скрыться от хозяина; тот стал преследовать его, был ранен и вынужден был сам искать укрытия в особняке, где встретил доктора Кемпа, учившегося вместе с ним в одном университете.

Кемп приютил незваного гостя, и тот рассказал ему о сути своего изобретения и о своих злоключениях. Потратив все средства на опыты, Гриффин ограбил родного отца. Деньги были чужие, и отец застрелился.

Став невидимым, Гриффин оставил за собой цепь несчастий и преступлений: сжег дом, где проводил опыты, ограбил лавочника и обрек его, связанного, на голодную смерть…

Взбешенный своими неудачами и столкновениями с обывателями, Невидимка вознамерился установить царство террора, сначала в пределах одного города, а потом и «в мировом масштабе».

Сделать из Кемпа своего помощника Гриффину не удалось, хотя тот и обронил фразу о том, что при миллионе помощников установить царство террора несложно. (Недаром позднее он предпринял поиски дневников Гриффина.) Доктор умудрился сообщить о своем госте в полицию, но захватить того не удалось.

На Невидимку устроили охоту как на дикого зверя. Затравленный беглец ответил немедленно и жестоко. Его первой жертвой стал мирный прохожий. Много бед еще совершил бы сошедший с ума ученый, но во время попытки покарать Кемпа он был убит землекопами.

«Тело накрыли простыней… и перенесли в дом. Там на жалкой постели, в убогой, полутемной комнате, среди невежественной, возбужденной толпы, избитый и израненный, преданный и безжалостно затравленный, окончил свой странный и страшный жизненный путь Гриффин, первый из людей сумевший стать невидимым. Гриффин — гениальный физик, равного которому еще не видел свет».

Спустя много лет хозяин трактира «Человек-невидимка», бывший бродяга Марвел все свое свободное время проводил в изучении записей Гриффина, тщетно пытаясь постичь секрет несостоявшегося «сверхчеловека».

Поначалу критики «Человека-невидимку» не приняли. После предыдущего романа Уэллса «Машина времени», где писатель заявил людям об относительности времени, за что был назван гением, они не увидели в бытовом сюжете ни новых мыслей, ни художественных достоинств.

Сама по себе идея казалась банальной. В мифологии и фольклоре любой страны полно невидимок: стоит им съесть или выпить что-то, или надеть шапку, плащ, сандалии, как они тут же становятся невидимыми. У них, правда, более комфортные условия существования: им не надо, как герою Уэллса, прятаться от обывателей и мыкаться по зимним улицам обнаженным, страдая от холода и голода, от озлобления и простуды.

Критики-физики утверждали, что невидимка был обречен на слепоту, в нем были бы видны отмершие клетки организма, кислоты, шлаки, электрические вспышки в головном мозге и пр.

Критики-филологи проводили параллели со сказочными персонажами; отмечали, что Уэллс развил в своем романе тему метаморфоз, описанных Р. Стивенсоном в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда»; вспоминали 40-летней давности рассказ американского писателя Ф.-Дж. О»Брайана «Кем оно было?» о некоем невидимом существе.

У критиков тема заимствований стара как мир. Но если учесть, что «Ромео и Джульетту» писали и до Шекспира, а «Фауста» до Гёте, а написали их все-таки У. Шекспир и И.В. Гете, то и «Человека-невидимку», уникального в своей неповторимости, создали не предшественники, а Г. Уэллс.

Однако критики критиками, а читатели читателями. Не прошло и года, как критики вынуждены были прислушаться к восторженному мнению публики и коллег Уэллса по цеху (Дж. Конрад, например, назвал его «реалистом фантастики», а Г. Джеймс восхищался тем, что он обладал «чарами» — даром завораживать читателей) и начать восторгаться подобно неискушенной в дискурсе публике.

«У Герберта Уэллса увидеть — значит поверить, но здесь мы верим даже в невидимое», — заметил один из них. С этого времени Уэллс завоевал звание «писателя, умеющего мыслить».

В 29 лет он стал классиком — и в первую очередь именно за «Человека-невидимку». Писатель, как никто другой умевший сочетать в своем творчестве безупречную логику и яркую фантазию, нравился всем — и «физикам» и «лирикам». По словам автора знаменитой антиутопии «Мы» Е. Замятина, «мифы Уэллса логичны, как математические уравнения».

После Уэллса тема невидимки превратилась в дойную корову фантастов, даже великих (Дж. Честертон, престарелый Ж. Верн, Х. Гернсбек, Р. Бредбери). Однако же скажи сегодня: — Невидимка… — и тут же добавят: — Уэллса.

На русский язык роман перевел Д. Вайс.

«Человек-невидимка» неоднократно был экранизирован за рубежом. В СССР одноименный фильм снял в 1984 г. режиссер А. Захаров.

Рецензии

И «Человек -Невидимка», и «Война миров», и иное- блеск, блеск, блеск. Но всё же меня более всех этих шедевров впечатлил в своё время «Остро доктора Моро». Вам же, как всегда. привет и уважение за Вашу колоссальную просветительскую работу. Ибо миллионы сограждан хоть в какой-то мере (если окажутся здесь, на Прозе) познают для себя что-то воистину полезное. А просвещённые, позабывшие многое из того, что раньше знали и чем увлекались, вспомнят с благодарностью и восславят просветителя.

Человек-невидимка.
Уэллс Герберт

Человек-невидимка.
Роман (1897)

В трактире
«Кучер и кони», которым владеют миссис Холл и ее подкаблучник муж, в
начале февраля появляется закутанный с головы до ног таинственный незнакомец.
Заполучить постояльца в зимний день очень непросто, а приезжий щедро платит.

Его поведение
кажется все более странным, все больше настораживает окружающих. Он очень
раздражителен, избегает людского общества. Когда он ест, то прикрывает рот
салфеткой.

Голова его вся
обмотана бинтами. К тому же айпингским провинциалам (местечко в Южной Англии)
никак не понять, чем он занимается. По дому разносятся запахи каких-то
химических препаратов, звон разбитой посуды, громкие проклятия, которыми так и
сыплет жилец (очевидно, что-то у него не получается).

Гриффин, чье
имя мы узнаем много позже, стремится вернуть себе свое прежнее состояние, стать
видимым, но терпит неудачи и все более раздражается. К тому же у него вышли
деньги, его перестали кормить, и он идет, пользуясь своей невидимостью, на
грабеж.

Конечно же
подозрение первым делом падает на него.

Герой понемногу
сходит с ума. Он по природе человек раздражительный, и сейчас это проявляется
нагляднейшим образом. Голодный, измученный постоянными неудачами с опытами, он
совершает безумный шаг — постепенно на глазах у всех срывает свою маскировку,
предстает перед наблюдателями человеком без головы, а потом и вообще
растворяется в воздухе. Первая погоня за Невидимкой кончается для него
благополучно.

Вдобавок,
спасаясь от преследователей, Невидимка наталкивается на бродягу Марвела,
именуемого мистер Марвел, — быть может, потому, что на нем неизменно надет
потрепанный цилиндр и он очень разборчив по части обуви. И немудрено — ничто
так не нужно бродяге, как хорошие башмаки, пусть и пожертвованные.

Вот в один
прекрасный момент, примеряя и оценивая новые башмаки, он слышит голос,
раздающийся из пустоты. К числу слабостей мистера Марвела относится страсть к
спиртному, поэтому ему не сразу удается поверить самому себе, но приходится —
невидимый голос объясняет ему, что увидел перед собой такого же отверженного,
как и он сам, пожалел его и заодно подумал, что тот может ему помочь. Ведь он
остался голый, загнанный, и мистер Марвел нужен ему в помощники. Первым делом
надо достать одежду, потом деньги. Мистер Марвел поначалу выполняет все
требования — тем более что Невидимка не оставил своих агрессивных нападок и
представляет собой немалую опасность. В Айпинге идут приготовления к празднику.
И прежде чем окончательно уйти из Айпинга, Невидимка устраивает там разгром,
перерезает телеграфные провода, крадет одежду викария, забирает книги со своими
научными записями, нагружает всем этим беднягу Марвела и удаляется из поля
зрения местных обывателей. А в окрестных местах люди частенько видят то
мелькающие в воздухе пригоршни монет, а то и целые пачки банкнот. Марвел все
порывается удрать, но его всякий раз останавливает голос Гриффина. И он отлично
помнит, какие цепкие у Невидимки руки. В последний раз он совсем уж собрался
открыться случайно встреченному матросу, но немедленно обнаружил, что Невидимка
рядом, и замолк.

Но только на
время. Слишком много скопилось в карманах денег.

И вот как-то
раз доктор Кемп, спокойно сидевший в своем богатом, заполненном слугами доме и
занятый научной работой, за которую мечтал быть удостоенным звания члена
Королевского общества, увидел стремительно бегущего человека в потрепанном
шелковом цилиндре.

В руках у него
были перевязанные бечевкой книги, карманы, как потом выяснилось, набиты деньгами.
Маршрут этого толстяка был проложен на редкость точно.

Сперва он
спрятался в кабачке «Веселые крикетисты», а потом попросил поскорее
препроводить его в полицию. Еще минута — и он скрылся в ближайшем полицейском
участке, где попросил тотчас же запереть его в самой надежной камере. А в
дверях доктора Кемпа раздался звонок. За дверью никого не оказалось.

Должно быть,
баловались мальчишки. Но в кабинете появился невидимый посетитель.

Кемп обнаружил
темное пятно на линолеуме. Это была кровь. В спальне простыня оказалась
разорвана, постель смята. И тут он услышал голос: «Боже мой, да это
Кемп!» Гриффин оказался университетским товарищем Кемпа.

После того как
испуганный до полусмерти мистер Марвел спрятался в кабачке «Веселые
крикетисты», одержимый жаждой мести Невидимка попытался туда прорваться,
но это кончилось бедой.

О Невидимке уже
протрубили во всех газетах, люди приняли меры безопасности, а у одного из
посетителей «Веселых крикетистов» — бородатого человека в сером, судя
по акценту, американца, оказался шестизарядный револьвер, и он принялся
веерообразно палить в дверь. Одна из пуль и попала Гриффину в руку, хотя рана
оказалась неопасной.

Гриффин —
талантливый, на грани гениальности ученый, однако его карьера складывалась не
лучшим образом.

Он занимался
медициной, химией и физикой, но, зная, какие нравы царят в научном мире,
опасался, что его открытия присвоят менее одаренные люди.

В конце концов
ему пришлось уйти из провинциального колледжа и поселиться в каком-то трущобном
лондонском доме, где на первых порах никто ему не мешал. Не было только денег.
Тут и начинается цепь преступлений Гриффина.

Он грабит
своего отца, отняв у него чужие деньги, и тот кончает жизнь самоубийством.

Надо бежать из
ставшего неуютным дома. Но для этого сперва предстоит стать невидимым. А это
мучительный процесс. Тело горит, как в огне, он теряет сознание. Его охватывает
ужас при виде собственного становящегося словно бы прозрачным тела.

Когда
домохозяин с пасынками врываются в комнату, то, к удивлению, никого в ней не
обнаруживают. А Гриффин впервые чувствует все неудобства своего положения.
Выйдя на улицу, он замечает, что всякий, кому не лень, толкает его, извозчики
едва не сшибают его с ног, собаки преследуют жутким лаем. Надо одеться. Первая
попытка ограбить магазин кончается неудачей- Но тут ему на глаза попадается
бедная лавка, заваленная подержанными гримерными принадлежностями. Владелец ее
— какой-то несчастный горбун, которого он завязывает в простыню, лишая тем
самым возможности спастись и, скорее всего, обрекая на голодную смерть. А из
лавки выходит тот самый человек, который потом явится в Айпинге. Остается
только замести следы своего пребывания в Лондоне. Гриффин поджигает дом,
уничтожая все свои препараты, и скрывается в Южной Англии, откуда при желании
легко перебраться во Францию. Но прежде необходимо научиться переходить из
невидимого в видимое состояние. Однако дело не ладится. Деньги кончились.
Ограбление раскрывается.

Организована
погоня. Газеты полны сенсационными сообщениями. И в таком состоянии Гриффин
появляется у доктора Кемпа — голодный, затравленный, раненый. Он и раньше был
человеком неуравновешенным, а теперь у него мания человеконенавистничества.
Отныне он — Невидимка — хочет править людьми, на десятилетия установив царство
террора. Он уговаривает Кемпа стать его сообщником. Кемп понимает, что перед
ним — опасный фанатик. И он принимает решение — пишет записку начальнику
местной полиции полковнику Эдлаю. Когда тот появляется, Гриффин поначалу не
собирается его трогать. «Я с вами не ссорился», — говорит он. Ему
нужен предатель Кемп.

Но Невидимку
уже ищут — по плану, составленному Кемпом. Дороги усыпаны толченым стеклом, по
всей округе скачут конные полицейские, двери и окна домов заперты, в проходящие
поезда невозможно проникнуть, всюду рыщут собаки, Гриффин как затравленный
зверь, а затравленный зверь всегда опасен. Но ему еще надо отомстить Кемпу,
который после убийства Эдлая превращается из охотника в преследуемого. За ним
гонится страшный невидимый противник. На счастье, уже.на последнем издыхании
Кемп оказывается в толпе земляков, и тут Гриффина ждет конец. Кемп хочет его
спасти, однако окружающие люди неумолимы. И постепенно у всех на глазах вновь
возникает красивый, но весь израненный человек — Гриффин невидим, покуда он
жив.

Между тем
мистер Марвел приоделся, приобрел на украденные у Гриффина деньги кабачок
«Веселые крикетисты» и пользуется большим уважением в округе. А
каждый вечер он запирается от людей и пытается разгадать тайну Гриффина. Чуть
ли не последние его слова: «Вот голова была!» Ю. И. Кагарлицкий Гриффин- странный незнакомец («он был закутан с головы до
пят, а широкие поля фетровой шляпы скрывали все его лицо») с небольшим
багажом, состоящим из двух чемоданов, заполненных бумагами, книгами и
загадочными сосудами, появляется в доме миссис Холл. Содержательницу дома для
постояльцев он привлекает готовностью надолго задержаться и прилично платить.
Главным требованием, предъявляемым Г. к хозяйке и жильцам дома, является
соблюдение его суверенности и одиночества.

Настороженные
загадочным поведением «гостя», жители Айпинга скоро разоблачают
невидимку. Лишь Кемпу, университетскому приятелю, Г. рассказывает свою историю.
Занимаясь медициной, физикой, и в частности проблемами оптической
непроницаемости, Г. выводит формулу, выражающую общий закон пигментов и
преломления света. В надежде сделать великое открытие, получить могущество и
свободу, нищий ассистент колледжа проводит эксперимент за экспериментом.

Нуждаясь в
деньгах, грабит отца, лишая его чужих денег, вследствие чего тот кончает с
собой. Не мучающийся виной Г. слепо стремится к воплощению замысла. Наконец
после продолжительных моральных и физических мучений Г. становится невидимым.
Открытие обнаруживает свою уничтожительную силу.

Невидимка-Г.
оказывается социально опасным. С помощью невидимости он пытается достичь
неограниченной власти, провозглашает новую эру человечества — эру террора и
насилия. Первой жертвой Г. становится обыкновенный прохожий.

Губительна идея
и для самого невидимки. Г. обретает не только свободу и возможность проникать всюду.
Он оказывается еще более незащищенным и уязвимым, чем прежде. «Невидимость
позволяла многого достигнуть, но не позволяла пользоваться достигнутым».
Изнуренный голодом, холодом, ранами, он погибает «на жалкой постели, в
убогой комнате, среди невежественной, возбужденной толпы, избитый и израненный,
преданный и безжалостный, затравленный, окончивший свой странный и страшный
жизненный путь». К умирающему Г. возвращается телесность. Взорам
обезумевшей от страха и любопытства толпы «предстает распростертое на
земле голое, жалкое, убитое и изувеченное тело… с выражением гнева и отчаяния
на лице».

Список
литературы

Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://lib.rin.ru/cgi-bin/index.pl

Это
был человек, чье слово оказывалось лучом
света в тысячах темных уголков. С самого
начала века всюду — от Арктики до тропиков,
— где молодые мужчины и женщины хотели
освободиться от умственного убожества,
предрассудков, невежества, жестокости
и страха, Уэллс был на их стороне,
неутомимый, жаждущий вдохновлять и
учить. ..»

Так
говорил в 1946 году Джон Бойнтон Пристли,
английский писатель младшего поколения,
выступая на похоронах Уэллса. Действительно,
Уэллс положил жизнь на то, чтобы помочь
людям «освободиться от умственного
убожества, предрассудков, невежества,
жестокости и страха». Об этом же
мечтали просветители XVIII века Вольтер
,
Дидро, Свифт, и к моменту Французской
революции 1789 года казалось, что они
выполнили свою задачу. (Данный
материал поможет грамотно написать и
по теме Биография Герберт Уэллс
Человек-невидимка. Краткое содержание
не дает понять весь смысл произведения,
поэтому этот материал будет полезен
для глубокого осмысления творчества
писателей и поэтов, а так же их романов,
повестей, рассказов, пьес, стихотворений.
)
Но буржуазное общество породило новые
жестокости, страхи и предрассудки. А
это значило, что должны прийти новые
просветители. Уэллс был в их числе —
среди главных.

Замечательным
в Уэллсе было то, что он умел говорить
о вещах, важных для миллионов людей. При
этом он не только отвечал на их вопросы,
но и помогал эти вопросы поставить,
иными словами — увидеть и осознать многие
проблемы собственной жизни.

Для
этого надо было не только хорошо знать,
чем сегодня живет мир. Еще нужнее было
знать людей, с которыми разговариваешь.
Уэллс знал их отлично, потому что был
одним из них. Их судьбы, их тревоги он
понимал через свои.

Уэллс
принадлежал к тому слою общества, который
сформировался по-настоящему как явление
массовое лишь в восьмидесятые — девяностые
годы прошлого века, — к демократической
интеллигенции. Люди, зарабатывавшие
себе на жизнь умственным трудом, приходили
отныне не из среды духовенства и
дворянства, а из тех кругов, которые
раньше, особенно если речь шла о литературе
и искусстве, не очень принимались в
расчет: из мелких лавочников, господских
слуг, невысоких военных чинов, порой
даже из мастеровых. Конечно, подобное
происхождение было необязательным. Но
тон задавали отныне именно они. Связанные
тысячью нитей со своей старой средой и
вместе с тем возвысившиеся над ней,
рвущиеся к успеху и при этом достаточно
еще осознающие свою ответственность
перед теми, от чьего имени говорили, эти
люди многое определяли в духовной жизни
Европы. Были ли у них у всех одни и те же
взгляды? Нет, конечно. Но в одном они
сходились все или почти все: в мире надо
многое менять. Задачу свою они видели
не в том, чтобы в тысячный раз разрабатывать
старое, а в том, чтобы открывать новое.
Они несли в душе предчувствие какой-то
невиданной перемены. Какой она будет?
Когда произойдет? Кто знает! Но, наверно,
ждать осталось недолго. И надо приближать
эту перемену — расшатывать старое,
опостылевшее, показывать несправедливость
жизни. Кем-кем, а традиционалистами этих
новых пришельцев назвать было нельзя.
Они ведь знали оборотную сторону «старых
добрых традиций».

Герберт
Уэллс знал ее еще лучше других. Его
родители были из «господских слуг»,
составлявших в Англии XIX века чуть ли
не отдельное сословие — со своими
убеждениями и предрассудками, своей
табелью о рангах, своей гордостью и
старательно подавляемым чувством
социальной неполноценности. Именно
последнее, видимо, и заставило Сару и
Джозефа Уэллс, едва они поженились,
искать самостоятельного положения в
обществе. Оно скоро нашлось — в виде
посудной лавки в маленьком, захолустном
Бромли. В витрине стояла фигура Атласа,
и дом назывался «Атлас Хаус».
Бромлейскому Атласу не приходилось,
однако, тащить на своих плечах слишком
большой груз: лавчонка была жалкая,
домишко захудаленький. И, что хуже всего,
лавка почти не приносила дохода. Семья
бедствовала. Ели не досыта, в одежде
ходили штопаной-перештопаной. Но детей
учили, надеялись вывести в люди — например,
определить в мануфактурную торговлю.
На большее, само собой, не замахивались.

Раз
привлекши его к себе, биология на всю
жизнь определила многие стороны его
мышления. Особенно он был благодарен
за это зоологии, которой непосредственно
занимался у Хаксли. «Изучение зоологии
в то время, — писал он потом, — складывалось
из системы тонких, строгих и поразительно
значительных опытов. Это были поиски и
осмысление основополагающих фактов.
Год, который я провел в ученичестве у
Хаксли, дал для моего образования больше,
чем любой другой год моей жизни. Он
выработал во мне стремление к
последовательности и к поискам взаимных
связей между вещами, а также неприятие
тех случайных предположений и
необоснованных утверждений, которые
составляют главный признак мышления
человека необразованного, в отличие от
образованного».

Биологию
Уэллс не оставил. В 1930 году он совместно
со своим сыном, видным биологом,
впоследствии академиком, и внуком своего
учителя Джулианом Хаксли, успевшим
сделаться к тому времени одним из светил
научного Лондона, выпустил книгу «Наука
жизни», которая представляла собой
популярный, но очень серьезный и полный
курс этой науки. Уже очень немолодым
человеком он защитил докторскую
диссертацию по биологии. И все-таки
литература в этом соперничестве победила.

Уже
на второй год своего пребывания в
университете Уэллс больше занимался
литературой, чем наукой. На третий год
он был уже одним из худших студентов,
экзамены за последний курс не сдал и
диплом получил лишь много лет спустя.
Зато написал несколько рассказов и
начал повесть
.

Повесть
эта называлась «Аргонавты хроноса».
Когда Уэллс, сделавшись опытным и
признанным писателем, ее потом прочитал,
она так ему не понравилась, что он скупил
и сжег весь нераспроданный тираж журнала,
где она была напечатана. Разыскать ее
потом оказалось непросто, и перепечатали
ее только в 1961 году, пятнадцать лет
спустя после смерти Уэллса. И тут
выяснилось, какую неблагодарность
проявил писатель по отношению к своему
раннему детищу — ведь от «Аргонавтов
хроноса» пошел весь Уэллс.

Конечно,
поминая «Аргонавтов» недобрым
словом, он был по-своему прав: и название
было претенциозное, и сюжет нескладный,
и герои какие-то неестественные. Но
Уэллс очень скоро понял, насколько все
это плохо, и кинулся переделывать свою
повесть. Когда он изменил название, оно
стало звучать «Машина времени». Он
начал писать один за другим новые ее
варианты, и возникли ситуации и образы,
из которых выросли затем «Война
миров», «Когда спящий проснется»,
«Первые люди на Луне», а отчасти и
«Человек-невидимка». В окончательном
варианте он эти напластования отбросил.
Нужно было освободить сюжет от всего
лишнего, уводившего в сторону. Зато
потом ему было откуда черпать материал
для новых романов, посыпавшихся на
читателя, как из рога изобилия.

Подъем
Уэллса был триумфальным. «Машина
времени» еще печаталась, а уже появились
восторженные рецензии на нее. В тот же
месяц, когда закончилась журнальная
публикация, в мае 1895 года, она была
опубликована отдельным изданием сразу
в Англии и США. Книга произвела еще
большее впечатление, чем журнальная
публикация. Ее читали взахлеб, автора
называли гением. Смелость и нежелание
угождать устоявшимся мнениям публики,
выразительный, энергичный стиль,
необычность манеры, живое воображение
— вот неполный список достоинств, открытых
критиками в Уэллсе после выхода его
первого романа.

Впоследствии
Уэллс не очень одобрительно отзывался
о «Машине времени». Он находил в
ней множество недостатков. Но правы
были, пожалуй, все же благожелательные
критики, а не он. Машина времени,
изобретенная Уэллсом, оказалась одним
из начал новой научной фантастики.
Дальность ее полета, способность
покрывать расстояния в тысячи веков,
давала возможность ставить проблемы
огромного значения и охватывать взором
сотни тысячелетий. Литература благодаря
ей приобретала возможность мыслить
почти в тех же временных масштабах, в
каких мыслила биология, заново открытая
Дарвином. Недаром последующая фантастика
так ухватилась за эту идею. «Технических»
вариантов машины времени существуют
сейчас десятки, рассказов и романов,
где используется этот «вид транспорта»,
— сотни, а может, и тысячи. Не это ли
породило недовольство Уэллса своим
романом? Он ведь упустил столько
возможностей! Но разве одному человеку
под силу было все это осуществить?

В
одном отношении, впрочем, Уэллс был
прав. В «Машине времени» есть
некоторая суховатость. Масштаб мышления
автора необыкновенно велик, но изложено
все это несколько суммарно. Кому, как
не автору, было это заметить? И, как
всегда, недовольство собой принесло
добрые плоды. В последующих романах он
старался, не утеряв широчайшей проблематики
«Машины времени», быть во всем как
можно конкретней, обживать все через
быт, больше заниматься психологией
своих персонажей.

Наибольшим
успехом его на этом пути был
«Человек-невидимка» (1897).

Поначалу
судьба

этого романа сложилась не очень счастливо.
Критика не поняла ни мыслей, в нем
заключенных, ни художественных его
достоинств. Сама по себе идея описать
похождения невидимки казалась банальной.
Разве не появлялись уже невидимки в
десятках сказок? Этого ли следовало
ждать от писателя, поразившего всех
своей научной выдумкой? Справедливость,
впрочем, скоро восторжествовала.
«Человек-невидимка» сразу же
полюбился публике, и критике пришлось
пересматривать свои позиции.

К
тому же собратья по перу приняли новый
роман

Уэллса восторженно. Вот что писал,
например, о нем Джозеф Конрад, один из
самых популярных писателей того времени:
«Поверьте, ваши вещи всегда производят
на меня сильнейшее впечатление. Сильнейшее
— другого слова не подберешь, поверьте
мне, реалист фантастики… Если хотите
знать, меня больше всего поражает ваша
способность внедрить человеческое в
невозможное и при этом принизить (или
поднять?) невозможное до человеческого,
до его плоти, крови, печали и глупости.
Вот в чем удача! В этой маленькой книжке
вы достигли своей цели с поразительной
полнотой. Не буду говорить о том, как
счастливо вы нашли сюжет. Это должно
быть ясно даже вам самому. Мы втроем (у
меня сейчас гостят два приятеля) читали
книгу и с восхищением следили за хитрой
логикой вашего повествования. Это
сделано мастерски, иронично, безжалостно
и очень правдиво». «Сила Уэллса в
том, что он не только ученый, но и
талантливейший исследователь человеческого
характера, в особенности — характера
необычного, — писал о «Невидимке»
другой крупный романист, Арнольд Беннет.
— Он не только искусно опишет вам научное
чудо, но и заставит его совершиться в
какой-нибудь захолустной деревушке. Он
будет атаковать вас с фронта и тыла,
пока вы не подчинитесь до конца его
волшебным чарам».

Это
был перелом. До тех пор об Уэллсе зачастую
говорили как об ученом, умеющем писать.
Теперь о нем заговорили как о писателе,
умеющем мыслить. Эта перемена в отношении
к Уэллсу была такой основательной, что
его даже не раз потом корили за те или
иные отступления от строгой научной
истины.

Подобные
обвинения несправедливы. Фантастика
по природе своей связана с тем, что
принято называть «неполное знание».
Когда о том или ином предмете мы знаем
все (вернее — почти все, поскольку знать
все невозможно), становится не о чем
фантазировать. Уэллсу было о чем. Он
всегда предпочитал такие сюжеты, которые
подводили бы к областям знания,
недостаточно разработанным. Но в пределах
заданного добивался той меры достоверности,
какая только была возможна.

Так
же обстояло дело и с «Человеком-невидимкой».
То, что Уэллс выбрал сюжет, не раз
использованный в сказках, конечно,
делало его задачу труднее. Но он показал,
как можно с ней справиться.

У
него, правда, был в этом смысле
предшественник — американский
писатель-романтик Фиц-Джеймс О»Брайан.
У О»Брайана есть рассказ «Кем оно
было?» (1859), где рассказывается о некоем
таинственном невидимом существе,
нападающем на всех, кто поселяется в
«его» доме. Герою рассказа удается,
однако, его осилить, и он со своим другом,
доктором, пытается выяснить тайну его
невидимости. Объяснения эти сугубо
научные, и во многом они предвещают те,
которые приведет потом Уэллс в
«Человеке-невидимке». Однако Уэллсу
это удалось намного лучше.

На
протяжении нескольких страниц он
доказывает, что, если бы коэффициент
преломления солнечных лучей в человеческом
теле был равен коэффициенту преломления
воздуха, человек стал бы невидимым.
Доказывает, приводя примеры житейские,
убедительные, научно неоспоримые.
Правда, замечает он, на это можно
возразить, что человек непрозрачен, но
это верно только с житейской, а не с
научной точки зрения, поскольку
человеческий организм состоит в основном
из прозрачных бесцветных тканей.

Лишь
после этого популяризатор уступает
место фантасту, но ни интонация, ни
манера изложения не меняются, и читатель
с такой же готовностью верит вымыслу,
с какой только что верил научной истине.
Речь идет на сей раз о том, как практически
достичь невидимости и какие технические
средства следует для этого применить.
Выпив несколько специально составленных
снадобий, рассказывает Гриффин, герой
Уэллса, сумевший достичь невидимости,
он подверг себя действию лучей, испускаемых
построенным им аппаратом. Что это за
лучи, каков был аппарат, читатель,
разумеется, никогда не узнает, но он
верит писателю, потому что все подробности
опыта изложены очень достоверно. После
того как Гриффин провел первый опыт,
сделав невидимой кошку, у нее сохранилось
радужное вещество на задней стенке
глаза. Сам Гриффин после превращения,
«подойдя к зеркалу… увидел пустоту,
в которой еле-еле можно было еще различить
туманные следы пигмента на сетчатой
оболочке глаз».

Уэллса
потом дважды — Беннет в упоминавшейся
рецензии на «Невидимку» и известный
наш популяризатор науки Я. Перельман в
«Занимательной физике» — обвиняли
в серьезной научной промашке.
Человек-невидимка был бы слеп, говорили
они. Обвинение было несправедливым.
Предусмотрев, что глаза Гриффина не
приобрели полной прозрачности, Уэллс
предохранил его от слепоты. Правда,
потом он забыл об этом и, читая
«Занимательную физику», решил, что
в самом деле допустил большую оплошность.
Встретившись 1 августа 1934 года в Ленинграде
с Я. Перельманом, он перед ним за нее
извинялся. Как может увидеть внимательный
читатель — совершенно напрасно.

Столь
же основательно Уэллс объясняет и то,
почему глаз сохранил пигментацию.
Оказывается, невидимым можно сделать
все, кроме пигмента. Если Гриффину вообще
удалось превратиться в невидимку, то
лишь потому, что он альбинос.

Подобного
рода оговорки очень много значат в
«Человеке-невидимке». Они служат
убедительности повествования. Волшебнику
доступно все, ученый же действует в
заданных пределах. Он все время вынужден
отделять осуществимое от неосуществимого.
Поэтому, заводя речь об ограниченности
возможностей Гриффина, Уэллс, по сути
дела, заставляет нас тверже верить в
научную состоятельность его эксперимента.
Бывшая сказка

как-то незаметно и очень естественно
становится научной фантастикой.

Достоверность
«Человека-невидимки» необыкновенная.
Здесь все наглядно и осязаемо. И от этого
становится особенно интересным. Мы
вместе с бродягой Марвелом рассматриваем
пожертвованные ему башмаки с вниманием,
с каким никогда, быть может, не рассматривали
собственные. Чему тут удивляться — ведь
это главная принадлежность его, так
сказать, «спецодежды»! Мы с не
меньшим удивлением, чем сами герои,
замечаем вдруг стакан, повисший в
воздухе, и револьвер, движущийся в
сторону дома, осажденного невидимкой.
Мы наблюдаем, как Гриффин курит, и для
нас, как на уроке анатомии, обозначается
его носоглотка. Для нас оказывается
необыкновенно занимательным, как человек
снимает рубашку, поскольку ничто не
отвлекает нашего внимания — ее снимают
с невидимого тела. Мы видим в каждый из
этих моментов что-то одно — стакан,
револьвер, причудливые изгибы табачного
дыма, рубашку. И так во всем. Впоследствии,
когда создавалась английская
кинематография, Уэллс занял заметное
место в этом новом виде искусства. Но
приемы кино можно найти у него задолго
до того, как он впервые посмотрел первый
в своей жизни фильм. Прежде всего тот
прием, который кинематографисты называют
«крупным планом». В «Человеке-невидимке»
этот прием оказался особенно нужен.
Фантастическое здесь доказывается
через реальное. Через подчеркнуто
реальное. «У Герберта Уэллса увидеть
— значит поверить, но здесь мы верим даже
в невидимое», — заметил о «Человеке-невидимке»
один английский критик.

Сказка
это или добротное реалистическое
повествование?

Во
всяком случае, фантастическая посылка
разработана совершенно реалистическими
средствами. Здесь показано все, что
нужно, доказано все, что возможно.

Нет,
мы напрасно стали бы искать в
«Человеке-невидимке» эдакого
тайного злодея, нашептавшего что-то
Гриффину на ухо. Такого персонажа нет
ни в этом романе Уэллса, ни в любом
другом, им написанном. И все-таки Гриффин
говорит не от своего лица. Даже не от
лица кого-либо из своих друзей. Он
законченный индивидуалист, и друзей у
него нет. Как это ни парадоксально, он
говорит от имени тех, кого ненавидит.

Города
Айпинга нет на карте, равно как и города,
где Гриффин начал свои эксперименты. И
вместе с тем всякий желающий мог без
труда их увидеть. Для этого достаточно
было посетить любой из провинциальных
английских городков. Такой хотя бы, как
Бромли.

Здесь
нашлись бы такой же точно трактир, пусть
название его было бы не «Кучер и кони»,
очень похожая хозяйка и как вылитые —
пастор, аптекарь и прочие обыватели.
Люди это все добродушные, незатейливые,
и если что и вызывает их шумный протест,
то это вещи, которые совершенно так же
задели бы всякого. Кому, скажем, понравится,
если его схватить за нос невидимой
рукой? Но их-то и ненавидит Гриффин. За
их недалекость, за их косность, за их
неспособность хоть сколько-нибудь
заинтересоваться тем, что составляет
предмет всех его интересов и цель его
жизни, — наукой. А впрочем, за это ли
только? Достойна ли их ограниченность
такого сильного с его стороны чувства?
Нет, конечно. Хуже другое. Гриффин
чувствует свое внутреннее с ними родство.
Ему нужно напряжение всех внутренних
сил, чтобы от них оторваться. Это ему не
удается. Разве что обособиться. Он такой
же мещанин, как они, он выражает их
подавленные, неоформленные, но глубоко
укоренившиеся представления о силе,
власти, величии. Уэллс потом вспоминал,
что, разрабатывая образ Гриффина, думал
об анархистах. В другие времена он мог
бы назвать кого-то другого. Но всякий
раз речь шла бы о том или ином политическом
течении, опирающемся на мещанина. Правда,
особого — взбесившегося.

Гриффин
— человек, совершивший научный подвиг,
и Гриффин — маньяк, одержимый жаждой
власти, Гриффин — порождение мещанской
среды и Гриффин — ее жертва, — какой
сложный, глубоко коренящийся во многих
тенденциях XX века образ создал Уэллс!
И в какую «крепкую», выразительную,
соразмерную во всех своих частях книгу
его вписал!

Удивительно
ли, что «Человек-невидимка» самое
по сей день читаемое произведение
Уэллса? И не только читаемое. По мотивам
«Человека-невидимки» было сделано
несколько кинофильмов. Два из них
известнее других. Первый немой фильм
«Невидимый вор» был поставлен в
1909 году французской фирмой «Пате».
Второй (он так и назывался «Человек-невидимка»)
— в 1933 году американским режиссером
Джемсом Уэйлом. Этот фильм был у нас в
прокате и пользовался большим успехом.
Уэллс отзывался о нем с похвалой.

В
1934 году он даже заявил, что если
«Человека-невидимку» читают не
меньше, чем в год его появления, то этим
он обязан исключительно превосходному
фильму Уэйла. Он, впрочем, ошибался.
«Невидимку» Уэйла сейчас никто не
смотрит, роман

Уэллса читают по-прежнему.

Литературным
подражаниям этому роману тоже нет числа.
Вскоре после выхода «Человека-невндимки»
чрезвычайно популярный в те годы
английский писатель Джильберт Честертон,
вечный оппонент Уэллса, написал рассказ
о человеке «интеллектуально невидимом»
— его не замечают просто потому, что он
всем примелькался. Гораздо ближе следовал
Уэллсу Жюль Верн. Этот великий фантаст
не сразу оценил своего английского
собрата, и первое его интервью о нем,
сделанное в 1903 году, звучит не очень
уважительно. Но уже год спустя Жюль Верн
заговорил об Уэллсе в ином тоне, а когда
в 1910 году был посмертно опубликован его
роман «Тайна Вильгельма Шторица»,
выяснилось, что на склоне лет он даже
принялся ему подражать, — в этом романе
Жюль Берн довольно близко следовал
фабуле «Человека-невидимки». Много
подражали Уэллсу и после этого. «Отец
американской научной фантастики»
Хьюго Гернсбек использовал в одном из
эпизодов своего главного романа «Ральф
124 С 41 + » (1911), действие которого
происходит в 2660 году, «аппарат, делающий
твердые тела светопроницаемыми» и
тем самым (до тех пор, пока он их облучает)
невидимыми. Этот аппарат был создан
героем Гернсбека после того, как
«экспериментирование с ультракороткими
волнами убедило его в том, что можно
добиться полной прозрачности любого
предмета, если придать ему частоту
колебаний, равную частоте света».
Впрочем, подобного рода технические
подробности не всех увлекают в той же
мере, что Гернсбека. Совсем, например,
обошелся без них Рей Бредбери в
«Мальчике-невидимке», да они были
бы и неуместны в этом написанном словно
в подражание Честертону рассказе о
полубезумной одинокой старухе, которая,
чтобы удержать при себе мальчика, уверяет
его, что сделала его невидимкой. Моментами,
однако, этот парадоксально-романтический
рассказ очень близок все-таки к Уэллсу.
Так, совсем по-уэллсовски сделана сцена,
где старуха говорит мальчику, что
невидимость постепенно «смывается»
с него и он по частям «проявляется».
В какой-то момент он еще без головы,
потом виден уже весь. Это очень похоже
на ту сцену из «Человека-невидимки»,
где Гриффин, срывая с себя бинты и одежду,
«растаивает в воздухе». Просто там
герой исчезает, здесь возникает. Много
написано на тему Уэллса и иных рассказов,
веселых и непритязательных. Таков,
например, рассказ английского писателя
Нормана Хантера «Великая невидимость»
(1937) — о невидимом стекле, на которое все
налетают…

«Человек-невидимка»
воплотил многие лучшие черты писательской
манеры Уэллса. Здесь перед нами воистину
«реалист фантастики». Это и обеспечило
ему такое признание. Но «Человек-невидимка»
существует в окружении других романов
Уэллса. К моменту, когда он был создан,
за плечами писателя, кроме «Машины
времени», был еще и «Остров доктора
Моро», не признанный современниками,
но очень скоро тоже сделавшийся классикой.
Впереди были «Война миров», «Когда
спящий проснется», «Первые люди на
Луне». Все эти, как их принято называть,
«романы первого цикла» объединяло
не только общее происхождение от
«Аргонавтов хроноса». В них жила
единая мысль, они были направлены к
общей цели.

То
же самое можно сказать и о рассказах
Уэллса. В качестве новеллиста он выступал
не очень долго. Если не считать одного
опыта ранних лет, «Рассказа о XX веке»,
опубликованного в 1887 году в небольшом
студенческом журнале (Уэллсу был тогда
двадцать один год), а потом на многие
десятилетия забытого и автором и, что
еще важнее, издателями, рассказы

Уэллса впервые появились в печати в
1894 году почти одновременно с журнальным
вариантом «Машины времени». Они
продолжали регулярно появляться в
газетах и журналах на протяжении тех
лет, в течение которых Уэллс писал романы
первого цикла, но потом их поток вдруг
иссяк, и после 1903 года каждый новый
рассказ был событием все более редким.
Рассказы, включенные в этот сборник
,
охватывают весь этот период. «Похищенная
бацилла» числится среди первых
рассказов, принесших Уэллсу славу. Она
была опубликована уже в июне 1894 года.
«Волшебная лавка» появилась ровно
восемь лет спустя, в июне 1903 года, среди
рассказов, которыми Уэллс закончил
регулярную деятельность новеллиста.

Изменилась
ли за эти годы его манера? Пожалуй, нет.
Конечно, рассказы он писал самые разные,
но почти всё, что он мог в конце, он умел
уже в самом начале. Рассказы Уэллса, о
каких бы чудесах в них речь ни шла, всегда
очень бытовые, часто юмористические,
со множеством жизненных примет и деталей,
с лаконичными, но достаточно точными и
выразительными характеристиками
персонажей. Вот уж где он всегда «реалист
фантастики»! Необычное открывается
в его рассказах не бесстрашным искателям
приключений, а людям вполне заурядным,
и это столкновение невероятного с
обыденным дает по воле писателя эффект
самый разнообразный. Порой нам смешно,
порой грустно. Марсианские просторы
воочию являются затравленному семьей
старому антиквару и чучельнику
(«Хрустальное яйцо», 1897), а способность
творить чудеса достается недалекому
конторщику, до того недалекому, что
Уэллсу не стоит большого труда извлечь
из этой ситуации столько комического,
что, пожалуй, хватило бы на два-три
юмористических рассказа. («Человек,
который мог творить чудеса», 1898). В
рас сказе «Замечательный случай с
глазами Дэвидсона» (1895) Уэллс очень
серьезен: он прорабатывает на материале
индивидуального человеческого опыта
один из гипотетических случаев
пространственно-временных отношений.
Но в «Похищенной бацилле» и «Новейшем
ускорителе» (1901) он снова — хотя речь
и в том и в другом случае идет о вещах
достаточно важных — заставляет нас
громко смеяться. Чего стоит хотя бы
эпизод из «Новейшего ускорителя»
с собакой, упавшей с неба! Или гонки
кебов из «Похищенной бациллы»!

При
этом Уэллс отнюдь не стремится писать
рассказы специально «смешные» или,
скажем, «страшные». Он добивается
эстетического эффекта более сложного.
Разве в «Похищенной бацилле» он
так уж хотел нас посмешить? Нет, конечно.
Фигура анархиста из этого рассказа
(первый набросок образа Гриффина)
выглядит и смешно и немного трагично.
Перед нами человек, вознамерившийся
отомстить обществу способом диким и
безобразным, но не общество ли так его
ожесточило? Он одержим манией величия,
но не оттого ли она возникла, что его
всю жизнь унижали? Рассказы Уэллса никак
не назовешь «плоскостными», они
достаточно объемны, и это качество им
придает прежде всего масштаб мысли
автора. За простым здесь прочитывается
очень многое.

Самый,
может быть, интересный в этом отношении
рассказ — «Волшебная лавка». Он
относится к тому жанру, который в
англосаксонских странах принято, в
отличие от научной фантастики, называть
«фэнтази» — «фантазия». О науке
здесь, конечно, речь не идет. Владелец
лавки с этим вполне обычным для английских
детей названием (в одном Лондоне
игрушечных магазинов под вывеской
«Волшебная лавка» наберется,
пожалуй, добрый десяток) — волшебник
всамделишный и бесспорный, к тому же из
самых изобретательных, наделенный
жутковатым чувством юмора и немалым
знанием людской психологии. Но игра,
которую он затевает с Джипом и его отцом
(видимо, самим Уэллсом; сына писателя
звали Джип, и одним из их любимых занятий
было покупать вместе оловянных солдатиков,
комната для игр в их доме была буквально
ими завалена), достаточно назидательна.
Добрый (а может быть, злой?) волшебник
желает показать, насколько ребенок
превосходит взрослого своим ощущением
чудесного, а значит, насколько более он
открыт всему новому и необычному,
насколько более готов встретить возможные
перемены. Люди, приверженные привычному,
устоявшемуся, данному раз и навсегда,
были Уэллсу ненавистны. В этом он видел
одну из самых неприятных для него сторон
буржуазного сознания. Эту невосприимчивость
к новому Уэллс хотел разрушить своими
рассказами — и формой их и содержанием.
«Волшебная лавка» — из удачнейших
тому примеров.

Главная мысль произведения Человек невидимка

срочноооооокак можно охарактеризовать Любовь Раневскую по приведённому фрагменту? очень срочно, ребят помогите молю​

средства выразительности срочноооо​

Какие особенности в характерах своих героев подметил и описал Бунин (Нефед, Надежда, Николай Алексеевич)?ПОМОГИТЕ ДАЮ 50 баллов

Одна из самых трагичных страниц русской поэзии — это эпистолярный роман Марины Цветаевой и одного из великих поэтов.
Их переписка – это намного больш
…

е, чем письма двух увлеченных друг другом людей.
У них было много общего. И Марина, и он были москвичами и почти одногодками. Их отцы были профессорами, а матери – талантливыми пианистками.
Он написал ей о своём восторге от её стихов , она почувствовала родственную душу и ответила. Так началось содружество и настоящая любовь двух великих людей.
За 13 лет их переписки они ни разу не встретились. Хотя судьба, как будто дразня, несколько раз почти дарила им встречу – но в последний момент передумывала.
Встретились они только в июне 1935 года в Париже на Международном антифашистском конгрессе писателей в защиту культуры, на который он прибыл как член советской делегации литераторов. Зал рукоплескал ему стоя, а Цветаева скромно присутствовала там как рядовой зритель.
Однако, эта встреча стала, по словам Марины, «невстречей».
Когда два этих талантливейших человека оказались рядом, им обоим вдруг стало понятно, что говорить не о чем.
Несвоевременность всегда драматична. Эта встреча её и его была именно несвоевременной – состоявшейся не в свое время, и, по сути, никому из них уже не нужной.
Как бы сложились их судьбы, если бы свидание случилось раньше?
Нам не дано этого знать.
История не терпит сослагательных наклонений.
Однако, два этих великих человека оставили после себя уникальное поэтические наследие, а еще – письма, наполненные любовью, жизнью и надеждой.
Так писем не ждут,
Так ждут — письма.
Тряпичный лоскут,
Вокруг тесьма
Из клея. Внутри — словцо.
И счастье. И это — всё.
Так счастья не ждут,
Так ждут — конца:
Солдатский салют
И в грудь — свинца
Три дольки. В глазах красно.
И только. И это — всё.
Не счастья — стара!
Цвет — ветер сдул!
Квадрата двора
И черных дул.
(Квадрата письма:
Чернил и чар!)
Для смертного сна
Никто не стар!
Квадрата письма.
М. Цветаева
Кто был героем эпистолярного романа Марины Цветаевой?
Константин Бальмонт
Осип Мандельштам
Борис Пастернак
Александр Блок
Владимир Маяковский
Николай Гумилёв

Имя числительное в языке и речи.Буква ъв середине и на конце числительных150. Заполни таблицу, записав данные числа словами.8, 11, 64, 71, 30, 17, 902
…

, 18, 20, 554, 15, 803, 600, 780Б в числительныхWrito-meterНа конце числительных от 5 до 20и в числительном 30В середине числительных от 50 до 80,от 500 до 900пропущенные буквы и согласуя сло- помогите пожалуйста ставлю 5 звёзд​

«характер Печорина раскрывается перед читателем постепенно, как бы отражаясь во многих зеркалах, причём ни одно из отражений, взятое отдельно не даёт
…

исчерпывающей характеристики Печорина. Лишь совокупность этих спорящих между собой голосов создаёт сложный и противоречивый характер героя» — говорил Лотман о Печорине.
Расскрыть смысл этой цитаты
срочно!!!
заранее спасибо

Помогите срочно пожалуйста до след.недели. Друг сказал цитату, и сказал, чтобы я нашел из какого она фильма. Так и не нашел сам. Знатоки, помогите( «С
…

кажи, ты знаешь, что лежит в основе вкусов большинства? Посредственность.»

пропущенные буквы
1. У Энн= ==== сегодня. Ей 10 лет-это все ее ==== У нее есть ====
====== ‘сегодня день рождения, она. ====== друзья на этой вечерин
…

ке. в час дня, =====
приходите и ===== ее в день рождения
2. 9 мая — день Победы ====== В 2015 году мы отпраздновали 70 ===
в Великой Отечественной войне. ====== =летие этого с моим
Эйкал-дедушка: он ветеран.
3. Когда кто-то ===== вы на вечеринку, вы можете м этот
приглашение.

СРОЧНО!Напишите сообщение на тему » Родная природа в лирике русских поэтов 19 и 20 веков»

СРОЧНО!Напишите сообщение на тему » Родная природа в лирике русских поэтов 19 и 20 веков»

Философские идеи в фантастике Герберта Уэллса Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Горохов П.А.

Оренбургский государственный университет E-mail: [email protected]

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ В ФАНТАСТИКЕ ГЕРБЕРТА УЭЛЛСА

Статья посвящена рассмотрению ключевых философских идей, легших в основу великих фантастических романов Г. Уэллса. Уэллс явился основоположником социально-антропологической фантастики, ибо он предвидел многие сюжетные ходы грядущей истории человечества и глобальные проблемы современной эпохи, создав роман нового типа, в котором философские раздумья о сущности человека и его будущем тесно переплетены с остросюжетным действием.

Ключевые слова: социально-антропологическая фантастика, общественное неравенство, антиутопия, циклическая и линейная концепции времени, гипотетические и категорический императивы, ответственность ученого, эволюция.

Герберта Джорджа Уэллса (1866-1946) читают и охотно экранизируют по сей день. В 2002 году была снята новая экранизация «Машины времени», а в июне 2005 года знаменитый Стивен Спилберг выпустил на экраны мира свое новое детище — экранизацию «Войны миров» великого английского фантаста. И пусть действие перенесено в наши дни и захватывающие события развертываются отнюдь не в доброй старой Англии, а в набившей оскомину Америке начала XXI века, — все равно Спилберг, как человек умный, сохранил основную сюжетную канву и те философские идеи, которые развивал в своем романе Уэллс. Более того, одновременно с фильмом Спилберга некий Дэвид Майкл Лэтт снял фильм, вышедший в 2005 году одновременно с фильмом Спилберга. Этот кинематографический опус был разрекламирован как наиболее адекватная экранизация великого романа. Хотя действие максимально приближено к роману, но вновь происходит в Америке наших дней, а спецэффекты выглядят довольно дешево. Сначала фильм вышел под названием «Война миров Г. Д. Уэллса», но потом создателей вынудили назвать его «Invasion». Все это свидетельствует о неувядающей популярности Уэллса даже на Западе, где книги практически перестали читать, а тупые толерантные ничтожества довольствуются политкорректными комиксами.

Книги этого талантливого человека вошли в третье тысячелетие, привлекая интерес и притягивая наших современников, удивить которых чем-то становится все труднее. Мы поразмышляем в этой статье над некоторыми философскими проблемами, которые Уэллс поставил в своих научно-фантастических романах. Как и многие другие великие мастера художественного слова, Уэллс редко философствовал профессионально, если под «профессионализмом» в философии понимать абстрактное ос-

мысление действительности, выраженное в категориях. Но если рассматривать философию как особую форму человеческой культуры, синтезирующую в себе художественный и научный подходы в поисках ответов на великие и вечные загадки бытия, то тогда фигура любого крупного писателя и поэта будет небезынтересна для историка философии. Тем более в этом плане интересен и современен Герберт Уэллс — писатель, ученый, общественный деятель.

Хорхе Луис Борхес писал в статье «Ранний Уэллс»: «Подобно Кеведо, Вольтеру, Гете и еще немногим, Уэллс не столько литератор, сколько целая литература» [2, 228]. Творческое наследие этого человека поразительно по своей широте и разнообразию проблем, которые он затронул. Он успел чрезвычайно много, ибо работал всю свою долгую жизнь не покладая рук. Уэллс полностью разделял слова гениального Иммануила Канта о том, что лучший способ наслаждаться жизнью — это работа. Интерес к научным проблемам, в первую голову к вопросам естествознания, был у него вполне профессиональным, ибо по образованию Герберт Уэллс был биологом. Как отрасль человеческого знания биология в конце XIX — начале

XX в. переживала необычайный подъем.

Наукой в то время вообще интересовались

широко и искренне. Наука поистине была Богом. Даже досужие дамочки — «эмансипе» любили порассуждать о вивисекции, теории относительности, месмеризме, опытах Шарко, извращениях расхристанного Фрейда и прочих интересных вещах. И пусть в обсуждаемых проблемах мало кто из них смыслил, но сам факт неподдельного интереса глубоко символичен. Наука не в моде у женщин конца XX — начала

XXI века: наших современниц больше занимают глупые телепередачи, модные тряпки, безудержный разврат, фитнес и косметика. Наши

прабабушки были более начитанными и образованными, чем наши сверстницы: вряд ли современные домохозяйки будут обсуждать, скажем, физику твердого тела или философские аспекты клонирования.

Уэллс стал известен благодаря своему роману «Машина времени», положившему начало целому направлению научной фантастики. Хотя ради исторической справедливости стоит отметить, что первым писателем-фантастом, изобразившим путешествие во времени, был наш соотечественник Александр Фомич Вельт-ман еще в 1840 году в романе «Александр Филиппович Македонский» — более чем за полвека до шедевра Уэллса. Автор изобрел гиппог-риф, на котором герой отправляется в эпоху Античности, в Древнюю Грецию. Но наши литературные критики, как и большинство так называемой «творческой интеллигенции» в целом, настолько привыкли пресмыкаться перед Западом, что предпочитают вообще не упоминать об успехах и достижениях отечественной литературы, а уже тем более философии. Все это привычно и вполне в порядке вещей для обитателей России, превращенной ныне в «сырьевой придаток» для разжиревших западных демократий, и мучительно больно для граждан уничтоженного и преданного великого Советского Союза.

Путешествие во времени — не только превосходный литературный прием, обеспечивающий неослабевающий читательский интерес к произведению, в котором этот прием используется. Сама проблема перемещения во времени и описание связанных с ним приключений позволяют писателю поговорить об интересующих его и читателя проблемах. Роман «Машина времени» читается настолько легко, что кажется, как будто ты сам путешествуешь во времени, и совсем не замечаешь, как пролетает час, за который можно одолеть сотню страниц, составляющих эту небольшую книгу. Но насколько легко читается роман, настолько тяжело давался он самому Уэллсу.

Писатель начал размышлять о новых возможностях восприятия мира в 1886-1887 гг. Уэллса заинтересовала книга Чарльза Хинтона «Что такое четвертое измерение» (1884). Именно эта книга натолкнула Оскара Уайльда на шуточную мысль отправить своего призрака в «Кентервильском привидении» в четвертое измерение. Уэллса же этот труд побудил к более длительным и серьезным размышлени-

ям. Четвертым измерением могут быть время, жизнь, божество, скорость. Уэллс пришел к выводу, что четвертым измерением справедливо может быть названо время. Неоднократно отмечалось, что Уэллс в известном смысле предвосхитил Эйнштейна, первые работы которого по теории относительности появились лишь в 1905 году. Поэтому общемировоззренческая и научная заслуга Уэллса не подлежит сомнению.

На протяжении ушедшего ХХ века Уэллса часто поругивали за чрезмерный пессимизм романа, за неверие в светлое будущее человечества. Уэллс, по сути дела, создал первую антиутопию в мировой литературе, которая вместо «золотого века» погружает читателя в грядущий ад на земле. Путешественник во времени подтвердил своим путешествием лишь то, во что верил и до изобретения своей машины. «Он всегда безотрадно относился к Прогрессу человечества. Растущая цивилизация представлялась ему в виде беспорядочно сооружаемого здания, которое в конце концов должно обрушиться и задавить собою строителей» [3; 1, 139].

Путешественник попадает в 802701 год нашей эры и вначале принимает это время за золотой век. Но очень скоро он понимает, что все обстоит не так просто. Некая таинственная и, вероятно, недружелюбная сила крадет его машину. Он оказывается пленником далекого будущего и начинает изучать его. С ужасом Путешественник узнает страшную правду о жизни наших далеких потомков, разделившихся на два вида людей: красивых и беспечных, но слабых телом и разумом элоев и уродливых, живущих в подземном мраке морлоков. Морлоки обеспечивают элоев всем необходимым для жизни, но эта забота схожа с заботой фермера по отношению к домашней скотине, которая рано или поздно все равно идет под нож. Путешественник описывает типичный пейзаж будущего: «…Над всем этим чудесным ландшафтом, подобно черным пятнам, подымались купола, прикрывающие спуски в подземный мир. Я понял теперь, что прикрывала собою красота жителей Верхнего Мира. Как весел был их день! Так весел, как день скота, пасущегося в поле. Подобно скоту, они не знали врагов и не заботились ни о каких нуждах. И таков же был их конец» [3; 1, 124].

Итак, человечества больше нет. Социальное неравенство обернулось биологической разобщенностью. Многосторонний и многофункциональный человек разумный исчез с лица земли. Именно в далеком будущем Путешественник

преисполняется гордостью за свою эпоху и живущих в ней людей. Он не испытывает страха перед жуткими морлоками: «…Я был иначе создан. Я был сыном своего века, полного расцвета человеческой расы, когда страх перестал парализовать человека и таинственность потеряла свои чары» [3; 1, 104]. Человеку нельзя позволять заснуть, он должен бороться с жизненными трудностями. Человек, выключенный из такой борьбы, лишь томится, он «расчеловечивается», а с помощью борьбы «держит форму».

Уэллс предвидел возникновение опасных тенденций современности уже столетие назад. Фактически одновременно своим «Закатом Европы» забил в набат Освальд Шпенглер. Толерантная, потерявшая свою пассионарность, без-мускульная Европа окончательно погибнет, если и дальше будет позволять африканцам и арабам устраивать на улицах своих древних городов дикие пляски. Европейцы должны бороться за жизнь, иначе они будут уничтожены нахрапистыми азиатами и африканцами — этими морлоками современности, полными пассионарной злобы и лишенными европейской духовности. Излишняя толерантность и пресловутая политкорректность неизбежно приведут к гибели европейской культуры.

Уэллс вкладывает в уста Путешественника такие размышления: «Люди упорно стремились к благосостоянию и довольству, к тому общественному строю, лозунгом которого была обеспеченность и неизменность жизни; они достигали цели, к которой стремились, и только для того, чтобы прийти к такому концу. Когда-то Человечество достигло такого положения, когда жизнь и собственность оказались в полной безопасности. Богатый знал, что его благосостояние и комфорт обеспечены, а бедный довольствовался тем, что ему обеспечены жизнь и труд. Без сомнения, в таком мире не было ни проблемы безработицы, ни нерешенных социальных вопросов. А за всем этим последовал великий покой.

Мы забываем о законе природы, гласящем, что гибкость ума является возмещением за опасности, заботы и изменчивость жизни. Животное, живущее в совершенной гармонии с окружающими условиями, превращается в простую машину. Природа никогда не прибегает к разуму до тех пор, пока ей служат привычка и инстинкт. Там, где нет перемен и нет необходимости в переменах, разум бездействует {…} Таким путем человек Верхнего Мира пришел к своей

беспомощной красоте, а человек Подземного мира — к своему чисто механическому труду {…} Продукты питания Подземного мира истощились. И вот Мать-Нужда, сдерживаемая в продолжение нескольких тысячелетий, появилась снова и начала снизу свою работу. Жители Подземного Мира, постоянно приходя в соприкосновение со сложными машинами, что все-таки, помимо привычки, требовало некоторой работы мысли, невольно удержали в своей озверелой душе больше человеческой инициативы, чем жители земной поверхности. И когда их обычная пища пришла к концу, они обратились к тому, чего до сих пор не допускали их старые привычки» [3;1, 125].

В «Машине времени» Уэллс не только совершил прорыв в будущее науки, но и в восприятии времени художественным сознанием. Он совместил циклическую и линейную концепции времени; прошлое, настоящее и будущее в этом романе оказываются в определенном смысле одномоментными. Это хорошо уловили Гор Вербински и Саймон Уэллс (правнук писателя) в своей экранизации романа 2002 года. И недаром талантливый Джозеф Конрад, считавший себя учеником Уэллса, назвал своего великого современника «историком будущих веков». Юлий Кагарлицкий добавляет: «Уэллса можно было назвать историком будущих тысячелетий. В «Острове доктора Моро» он вновь выступает как историк тысячелетий, но не будущих, а минувших. Правда, спресованных до предела. Вся история цивилизации проходит за полтора месяца на глазах Эдварда Прендика. Этот молодой человек, прослушавший курс профессора Хаксли (не иначе — однокашник Уэллса), потерпел кораблекрушение, был подобран в море шхуной «Ипекуана» и таким образом нечаянно оказался свидетелем необычайных событий» [2, 186].

«Остров доктора Моро» — один из самых жутких романов мировой литературы — был издан в 1896 году. Говард Филипс Лавкрафт вспоминал, что когда он в возрасте семи лет впервые прочитал этот роман, его восторгу не было пределов — как, впрочем, и ужасу, обуявшему незаурядное, но все же детское воображение. Мать Лав-крафта обошлась с романом жестко — она швырнула экземпляр книги в огонь. Этот роман был популярен не только в англоязычных странах. Профессор М.М. Завадовский (18911957) вспоминает, как в 1919 году «птицеводка-прачка» из Симферополя «экзальтированно»

воскликнула по поводу проводимых им экспериментов над птицами: «Вот это профессор! Настоящий доктор Моро из романа Уэллса». И будущий академик ВАСХНИЛ сконфуженно добавляет: «Так я впервые узнал о существовании фантастического романа «Остров доктора Моро» [2, 189].

Зарождению замысла романа Уэллс вновь обязан своей профессии — тема вивисекции была одной из самых обсуждаемых в среде профессиональных естествоиспытателей тех лет. Законам природы бросался смелый вызов — их пытались не только изменить, но порой и переписать заново. Более того, ученый смело и безрассудно брал на себя функции Творца, пытаясь улучшить созданное Богом, а быть может, и превзойти Его.

Главный герой романа — талантливый врач и биолог, вынужденный покинуть человеческое общество вследствие травли, которую объявили на него. Уэллс пишет о Моро: «Он опубликовал несколько поразительных фактов относительно переливания крови и, сверх того, был известен своими выдающимися трудами о ненормальных отклонениях в общем развитии организма. Но вдруг эта блестящая карьера была прервана. Он должен был покинуть Англию. Какой-то журналист получил доступ в его лабораторию под видом лаборанта, но с предумышленным намерением предать все виденное им сенсационной огласке» [3; 1,173].

Люди редко понимают гениев, лишь после их смерти постепенно приходя к осознанию величия ушедших светочей, а уж современники гения делают все мыслимое и немыслимое для того, чтобы свести его в могилу как можно раньше. Это все человеческое, слишком человеческое, как говаривал Ницше, который сам испытал на себе людское небрежение и непонимание. Хотя Моро, несомненно, дал людям много поводов для предвзятого к себе отношения. В разговоре с Прендиком Моро обмолвился: «Изучение природы делает человека в конце концов таким же безжалостным, как сама природа». И эта фраза является ключевой для понимания характера талантливого естествоиспытателя.

Захватывающий приключенческий сюжет романа порой заслоняет собой сложные философские вопросы, которые поставил Уэллс на его страницах. Прежде всего это жгучие вопросы о природе человека, о той мере добра или той степени зла, которая живет в душе каждого из

нас. И где та грань, которая отделяет человека от животного? Как вообще человеческие индивиды становятся людьми?

Великий Иммануил Кант четко определил, что человека от всех других живых существ отличает его познавательная способность. Кантовская антропология рассматривает человека в противоположность животному как детерминированного не инстинктом, а разумом. Поэтому именно правильное воспитание должно препятствовать возможному сползанию индивида, к дикости. Воспитание, по Канту, должно просвещать, то есть не только «дрессировать», но и учить детей мыслить. Воспитание реализуется в «обуздании дикости» (приучении к дисциплине), научении полезным навыкам и интеграции в культуру. И Моро пытается сделать из своих созданий людей путем внедрения в их головы гипотетических, говоря словами Канта, императивов:

« — Не ходить на четвереньках — это Закон. Разве мы не люди?

— Не лакать воду языком — это Закон. Разве мы не люди?

— Не есть ни мяса, ни рыбы — это Закон. Разве мы не люди?

— Не охотиться за другими людьми — это Закон. Разве мы не люди?» [3; 1, 200].

Гипотетические императивы, по Канту, действительны, лишь если предполагается субъективно выбранная цель, тем самым они выражают лишь обусловленное долженствование. У созданий Моро сам «поистине изумительный Закон» выступает в качестве своеобразного категорического императива — формального и абсолютного. Зверолюди знают: «Ужасные наказания ждут тех, которые нарушают Закон. Им нет спасения» [3; 1, 202]. Их создатель присвоил себе функции Создателя Небесного, могущего карать и миловать по собственной воле.

Моро признается изумленному герою романа: «Духовное строение существа изучено наукой еще менее физического. В развивающейся в наши дни науке гипнотизма мы находим возможность заменять старые наследственные инстинкты новыми внушениями, как бы делая прививки или перемещения на почве наследственности. Многое из того, что мы называем нравственным воспитанием, есть только подобное искусственное изменение и извращение инстинкта; воинственность перевоспитывается в мужественное самопожертвование, а подавленное половое влечение в религиозный экстаз» [3; 1, 215]. Разуме-

ется, Уэллс с интересом следил за деятельностью Фрейда, пытавшегося открыть бессознательные мотивы душевной жизни, но эти вложенные им в уста доктора Моро слова заставляют нас, читателей начала третьего тысячелетия, задуматься о многом. Уэллс своим романом во многом опередил Фрейда, который попытался элиминировать феноменологические подходы из анализа бессознательного, разрабатывая свой метод психоанализа с 1896 по 1902 г.

«Новые внушения» эпохи глобализации внушают тревогу каждому мыслящему человеку. Человечество, по сути, пытаются превратить в зверолюдей. Только если Моро делал из зверей жалкие подобия людей, то в современную эпоху налажено массовое производство звериной биомассы из сырья человеческих индивидов, которых уже не волнуют вопросы веры, духовности, смысла жизни. Оболваненное человечество, уткнувшись в экраны зомбирующих и гипнотизирующих телевизоров, не видящее и не слышащее ничего из-за своих плееров и мобильных телефонов, мало чем отличается от зверолюдей Моро, слабо соображающих без поводырей и чтецов Закона.

Скальпель великого хирурга превратил бывших животных в зверолюдей точно так же, как техническое развитие и прогресс придали в ушедшем ХХ столетии внешний покров цивилизованности азиатским и африканским народам, который слетает моментально при первом природном или социальном катаклизме. На заре XXI столетия мы убеждаемся в этом еже-дневными выпусками новостей, глядя на беснующиеся толпы на экранах телевизоров. Негра из дебрей Центральной Африки можно научить работать на компьютере, пользоваться сотовым телефоном, даже отправить в космический полет. Но в душе он останется тем, кем были бесчисленные поколения его предков,

— жестоким и кровавым каннибалом. Точно так же и в романе Уэллса: стоит лишь зверолюдям вспомнить вкус крови, как они начинают возвращаться в свое исходное состояние.

Критики указывают, что философская основа романа во многом базируется на учении Томаса Хаксли о «космическом» и «этическом» процессах, протекающих в мире и противостоящих друг другу. Космический процесс протекает без вмешательства человека и совершенно лишен морального содержания. Космический процесс, согласно второму началу термодинамики, приведет к энтропии, к гибели всего жи-

вого. Этический процесс, по Хаксли, порожден страстью человечества к выживанию и требует коллективной борьбы для спасения мира. Люди сами создадут «зоны порядка», противостоящие энтропии. Уродливая пародия на человеческое общество обречена на гибель, ибо лишившись своего творца, зверолюди на острове начинают постепенно утрачивать свой гротескный облик и безвозвратно превращаться в зверей. Своим возникновением зверолюди обязаны не этическому, а космическому процессу, ибо Моро олицетворяет не только жестокость этого процесса, но и его бессмысленность. Как пишет Ю. Кагарлицкий, «»исходным материалом» для Моро служат звери, но «конечным продуктом» его лаборатории отнюдь не оказываются люди в полном значении этого слова. Приданные им вчерне человеческие черты не избавляют их от глубоко укоренившихся животных инстинктов. И эти инстинкты побеждают. Нужен лишь небольшой внешний толчок. Случайно отведав крови, {…} они возвращаются к своей животной природе. Уродливое подобие человеческого общества, созданное для этих уродливых человеческих подобий, немедленно рушится» [2; 192].

И все же Уэллс — естествоиспытатель и философ — заканчивает свой жуткий роман оптимистически: «Мне кажется, что все должно найти свое утешение и надежду в этих вечных всеобъемлющих законах мироздания, а никак не в обыденных житейских горестях и прегрешениях» [3; 1, 282].

«Человек-невидимка» издан в 1897 году на гребне успеха молодого писателя. С легкой руки Уэллса в англоязычную литературу вошел образ «чокнутого профессора» — ученого, одержимого параноидальной идеей господства над миром. Несколько ранее Жюль Верн в романе «Пятьсот миллионов Бегумы» (1879) вывел образ немца Шульце — гениального безумца, пытающегося уничтожить Францию с помощью огромной пушки. Но Гриффин — «даровитый физик, равного которому не видел свет» — персонаж не только необычайный, но и неоднозначный. У читателя складывается впечатление, что осуществленный над самим собой эксперимент окончательно лишил Гриффина человеческих качеств, превратив его в пародию на ницшеанского сверхчеловека — «белокурую бестию» (сам Гриффин альбинос от рождения). Гений с неуживчивым характером очень быстро превратился в маниакального убийцу, одержимого жаждой власти.

Гриффин — законченный эгоист. Недаром он вполне по-ницшеански говорит: «Элементарная гуманность годится для обыкновенных людей» [3; 2, 119]. Для завершения своих исследований он крадет деньги у отца, но деньги были чужие, и его отец стреляется. Смерть отца оставляет его совершенно равнодушным, и на похороны он является нехотя — лишь из-за необходимости следовать приличиям. Впрочем, обо всех своих нелицеприятных чертах он совершенно открыто рассказывает доктору Кемпу, своему университетскому товарищу, к которому он, раненый и преследуемый разъяренной толпой, вынужден ворваться в дом.

Уэллс начинает свою книгу не без юмора, рассказывая об обывателях городка Айпинг, силящихся своими куриными мозгами разгадать тайну причудливо одетого, замотанного бинтами незнакомца. Перед читателем разворачивается «человеческая комедия» провинциальных нравов, где есть над чем и над кем посмеяться. Постепенно рассказ утрачивает иронию, и повествование становится все более и более трагическим. Увы, людям свойственно не только бояться того, что им непонятно. Они еще и стремятся уничтожить это непонятное. Это Гриффин вынужден в буквальном смысле испытать на собственной шкуре. Невидимый гений «обратился в совершенно реального противника, которого надо было ранить, взять в плен или убить, — и все население с невероятной быстротой стало готовиться к борьбе. {…} Кратко, но ясно были указаны меры борьбы: не давать Невидимке есть и спать, быть все время настороже, чтобы принять решительные меры, если чем-нибудь обнаружится его присутствие. Действия властей были так быстры и энергичны, всеобщая вера в страшное существо была так сильна, что до наступления ночи весь округ на протяжении нескольких сот квадратных миль был приведен в осадное положение» [3; 2, 131].

В романе о гениальном Гриффине Уэллс поставил проблему, которая на протяжении всего ушедшего ХХ столетия будет волновать умы философов. Волнует эта проблема и наших современников. Речь идет об ответственности ученого за собственные изобретения, об этической компоненте науки. Во времена Уэллса об этом мало кто задумывался: считалось, что наука вне этики. Ведь в самом начале работы Гриффин не задумывается о возможных последствиях своего изобретения: «Я, свободный от всяких сомнений, стал рисовать себе великолепную картину

того, что может дать человеку невидимость. Таинственность, могущество, свободу. Отрицательных сторон я не видел» [3; 2, 92]. Лишь поставив на самом себе дьявольский опыт, превративший его в Невидимку, Гриффин осознает все неудобства своего нового положения на улицах зимнего Лондона: «У меня не было ни пристанища, ни средств к существованию, не было ни одного человека во всем мире, которому я мог бы довериться» [3; 2, 108].

Уэллс знал о русских нигилистах, итальянских революционерах-карбонариях, свободолюбивых мафиози и прочих колоритных личностях, проповедовавших террор. Поэтому ему было у кого заимствовать многие рассуждения своего Невидимки. Гриффин развивает свои планы перед изумленным Кемпом: «:…Невидим-ка должен установить царство террора. Невидимка должен захватить какой-нибудь город вроде, например, Бардока, терроризировать население и подчинить своей воле всех и каждого. Он издает свои приказы. Осуществить это можно тысячью способов; хотя бы подсовывать под дверь листки бумаги. И кто дерзнет ослушаться, будет убит, так же, как будут убиты и его заступники» [3; 2, 125]. Все это звучит актуально до сих пор, хотя Гриффин весьма гротескно начал свое царство террора с убийства миролюбивого, но чрезмерно любопытного мистера Уикстида, а первой вехой в покорении человечества стал у него разгон деревенского праздника.

Страх так и не исчез из мира — напротив, со времен Уэллса его стало намного больше. Мы боимся маньяка, прячущегося в темном переулке или держащего палец на ядерной кнопке. Мы боимся рака и инсульта, столкновения с кометой и потери работы, неурожая и засухи. Мы боимся того, что дети не оправдают наших ожиданий: сын станет наркоманом, а дочь принесет в подоле приращение семейства неизвестно от кого. Во времена Уэллса всего этого тоже боялись, но в нашу эпоху глобального информационного терроризма и расшатанности бытия страхи становятся поистине невыносимыми -особенно в нашей несчастной стране.

И роман о нашествии марсиан — тоже о страхе, причем страхе, пришедшем из бездны космического небытия. Книга «Война миров» о нашествии марсиан на Землю оказалась настолько актуальной, что была экранизирована три раза. Широко известна история о том, как молодой тогда режиссер Орсон Уэллс (Orson

Welles) в 1939 году сделал радиопостановку романа, оказавшуюся настолько реалистичной, что американцы, в подавляющем большинстве своем книг не читающие, запаниковали и стали в спешном порядке покидать свои дома, на полном серьезе поверив в нашествие инопланетян. Недоразумение выяснилось. Герберт Уэллс поспешил заявить, что не имеет никакого отношения к проделкам заокеанских коллег, а молодому шутнику пришлось извиняться перед радиослушателями. Думаю, что делал он это не без улыбки на устах, втайне издеваясь над своими туповатыми согражданами.

Сам Герберт Уэллс высоко ценил свой роман о марсианах, ибо Льву Толстому из всего написанного им он отправил именно эту книгу, когда гений русской литературы захотел познакомиться с его творчеством в 1906 году. Философские выкладки Уэллса в этом романе обязаны своим происхождением тому, что Уэллс был биологом, но и весьма активно интересовался современной физикой. В романе интересны выводы Уэллса не только о грядущей эволюции «человека разумного», который рано или поздно превратится в огромную голову с развитыми щупальцами — высокоорганизованный мозг, начисто лишенный всех привычных для нас эмоций. Марсиане, прибывшие на землю, уже эволюционировали в этом направлении. Поэтому им неизвестны человеческие радости и горести. Схожие картины Уэллс нарисует в романе «Первые люди на Луне».

Трактовок романа «Война миров» не так много, потому что роман этот мыслился Уэллсом для реализации вполне понятной цели: напомнить человечеству на заре нового века о хрупкости его бытия, о призрачности людской веры в незыблемость первенства среди живых существ на Земле, а тем более во всей Вселенной. Не случайно отнюдь не цивилизованный человек побеждает всемогущих марсиан. Губителями пришельцев оказываются бактерии, ибо сама земная Природа восстала против незваных гостей. Оснащенные тепловым лучом, прекрасными машинами и отравляющими газами, марсиане оказались бессильны перед Природой. Сюжет выстроен блестяще, и роман не отпускает как чи-тателя-неофита, так и человека, вновь и вновь обращающегося к этому шедевру. Безымянный писатель-философ рассказывает историю нашествия марсиан, и уже сто с лишним лет благодарные читатели листают страницу за страницей, наслаждаясь прекрасным романом.

Но Уэллс не зря сделал рассказчика интеллектуалом (от чего, к сожалению, отказался Спилберг в своем фильме, превратив главного героя в разбитного автомеханика). Рассказчик у Уэллса дает весьма интересные и незаурядные философские комментарии к описываемым событиям и приключениям, которых он хлебнул изрядно. Чего только стоят две недели, проведенные в полуразрушенном доме в обществе сходящего с ума священника, неотступно твердящего, что нашествие марсиан -это плата за людские грехи! А раздумья о будущем человечества, оказавшегося под пятой пришельцев, поднимаются до высот подлинно философской прозы.

Интересно, что перед нашествием рассказчик начал писать статью, в которой философствовал о прогрессе морали, который идет рука об руку с прогрессом цивилизации. Страшные события совершенно переменили его прежние воззрения. Мало того, что он стал свидетелем того, как быстро спадает с людей легковесный покров цивилизованности и как легко викторианские джентльмены превращаются в грубых скотов, — ему самому пришлось стать убийцей. Уэллс вкладывает в уста артиллериста свои раздумья о возможном будущем «расчеловечен-ного» человечества: «Все люди, жившие в этих домах, все эти жалкие канцелярские крысы, ни на что не годны. У них нет мужества, нет гордости, они не умеют сильно желать. А без этого человек гроша ломаного не стоит. {…} Для таких людей марсиане будут сущими благодетелями. Чистые, просторные клетки, питательный корм, порядок и уход, полное спокойствие. Побегав на пустой желудок с недельку по полям и лугам, они сами придут и станут проситься. Даже рады будут. Они будут удивляться, как это они раньше жили без марсиан. {…} Быть может, марсиане воспитают из некоторых людей своих любимчиков, обучат их разным фокусам. Некоторых они, быть может, обучат охотиться за нами…» [3; 2, 289-290]. Эти мысли Уэллса о возможной судьбе порабощенного человечества будут очень плодотворно развиты в фантастике ХХ века — вспомним хотя бы прекрасную и жуткую вещь Кира Булычева «Любимец».

Бывают и совершенно неожиданные трактовки прекрасного романа. Некий Зеев Бар-Селла в статье «Марсианские хроники» обвиняет Уэллса в махровом антисемитизме, ибо он, дескать, в образе спрутов-марсиан вывел стремящихся к мировому господству евреев. Впро-

чем, на воре шапка горит, вот Бар-Селла и пишет негодующе: «Безжалостный спрут, навалившийся на земной шар и глазами-тарелками гипнотизирующий оцепеневшее человечество. Это общее место антисемитских карикатур всей последней четверти XIX века» [1, 226]. И далее следует бред в подобном духе. Оказывается, «и микробы взяты из того безотказного антисемитского инвентаря — только там болезнетворная роль отводилась самим евреям». Статья просто проникнута ненавистью к англичанам, русским, немцам и завершается весьма странным выводом: «Был ли Уэллс антисемитом? Да, был. И природа, которой он поклонялся, была той, в какую верил Гитлер. А евреи — неприродны. И, следовательно, подлежат дезинфекции» [1, 228]. Право слово, обидно за Уэллса. Мне кажется, автору сей статьи давно пора воспользоваться услугами хваленой израильской медицины и подлечиться в родной иерусалимской психушке.

Уэллс был интеллектуалом высочайшей пробы, и он всю свою жизнь с инстинктивной неприязнью относился к всевозможным крайностям, одержимости, проявлениям личного пристрастия. Карел Чапек к 70-летию Уэллса написал: «Он представляет собой исключительное явление среди современных писателей и мыслителей в силу своей необыкновенной универсаль-

ности; как писатель он соединяет склонность к утопическим фикциям и фантастике с документальным реализмом и огромной книжной эрудицией; как мыслитель и толкователь мира он с поразительной глубиной и самобытностью охватывает всемирную историю, естественные науки, экономику и политику. Ни наука, ни философия не отваживаются сейчас на создание такого аристотелевского синтеза, какой оказался по плечу писателю Уэллсу…» [2; 416].

Уэллс предвидел многие сюжетные ходы грядущей истории человечества и глобальные проблемы современной эпохи, создав роман нового типа, в котором философские раздумья о сущности человека и его будущем тесно переплетены с остросюжетным действием. Уэллса с полным правом можно назвать основоположником социально-антропологической фантастики.

Уэллс был великим англичанином, учившим своих соотечественников и всех людей ничего не принимать на веру и все время задавать жизни вопросы. Мартин Хайдеггер как-то определил философию как «вопрошание сущего». И если понимать любомудрие именно так, то тогда Уэллс — один из великих мыслителей ушедшего ХХ столетия.

9.03.2011

Список литературы:

1. Каганская М., Бар-Сєлла З., Гомель И. Вчерашнее завтра. Книга о русской и нерусской фантастике. М., 2004.

2. Кагарлицкий Ю.И. Вглядываясь в грядущее. Книга о Герберте Уэллсе. М., 2001.

3. Уэллс Г. Избранные научно-фантастические произведения в трех томах. М., 1956.

Сведения об авторе: Горохов Павел Александрович, заведующий кафедрой социальной философии Оренбургского государственного университета, доктор философских наук, профессор 460018, г. Оренбург, пр-т Победы, 13, к. 2313, тел. (3532) 372583, e-mail: [email protected]

UDС 1

Gorokhov P.A.

Orenburg state university, e-mail: [email protected] PHILOSOPHICAL IDEAS IN FICTION BY HERBERT WELLS

The article considers the key philosophical ideas, which served as the basis of the great science fiction novels of H. Wells. Wells was the founder of social-anthropological fiction, as he foresaw many narrative passages of human history and future global challenges of the modern era, creating a new type of novel in which the philosophical reflections on human nature and its future are intertwined with action-action.

Key words: social and anthropological science fiction, social inequality, dystopia, cyclic and linear concepts of time, hypothetical and categorical imperatives, the responsibility of the scientist, evolution.

Bibliography:

1. Kaganskaya M., Bar-Sella Z., Gomel I. Yesterday tomorrow. A book about Russian and non-Russian fiction. M., 2004.

2. Kagarlitskiy YI. Peering into the future. The book of HG Wells. M., 2001.

3. Wells G. Selected works of science fiction in three volumes. M., 1956.

Токсичная невидимость: рецензия на фильм «Человек-невидимка» с Элизабет Мосс

Важное Рецензии

Идея важнее фильма

6/10

Название фильма не блещет оригинальностью и, конечно, вызывает ассоциации с классической книгой Герберта Уэллса. Поначалу смущает лишь жанр — ну откуда в уэллсовском романе «Человек-невидимка» хоррор? При просмотре выясняется, что в фильме Ли Уоннелла нет ничего ни от хоррора, ни от Уэллса — зато есть неплохой саундтрек и визуал, линейный сюжет и куча медиа-повестки. 

Работу над картиной начали еще в 2007 году, но проект попал в долгий ящик. Снова к нему вернулись в 2016 году. Тогда предполагалось, что «Человек-невидимка» выйдет в рамках Dark Universe от Universal Pictures, вместе с «Мумией» и «Невестой Франкенштейна».

Из-за провала «Мумии» в Universal решили свернуть масштабный проект. От отдельных персонажей, правда, отказываться не стали, запланировав выход фильмов без сквозной истории. Видимо, так к «Человеку-невидимке» и приклеился жанр «хоррор».

Максим Сорокин

К сожалению, именно такая переделка уничтожила основную идею фильма. Похоже, Уоннелл здесь просто «спасает» уже частично профинансированный проект, чтобы закончить его и «по-быстрому» продать в рынок. Злодей порезан до предела, Dark Universe ампутирован. Что же осталось? Да, та самая токсичная невидимость!

Дом на берегу океана

Главную героиню фильма, Сесилию Касс, играет Элизабет Мосс («Рассказ служанки», «Высотка», «Мы»). А где Мосс, там и гендерное неравенство вместе с токсичными отношениями. Единственная важная идея, которой «Человек-невидимка» Ли Уоннелла связан с Гербертом Уэллсом – мотив того, как свобода без моральных ограничений превращает человека в монстра. У него может не быть клыков, когтей или нечеловеческой силы. Режиссёр как бы говорит, что реальные монстры существуют и выглядят они как богатые белые мужчины с тягой власти и манией контроля.

Завязка сюжета. Сесилия с фирменным выражением лица Мосс сбегает из шаблонного дома-на-берегу-океана, обители гениального ученого. Этот гениальный ученый — бойфренд Сесилии, талантливый оптик и домашний тиран Эдриан Гриффин (Оливер Джексон-Коэн).

Проходит какое-то время. Героиня Мосс живет в «сейфспейсе» в доме приятеля и его дочки. Она едва может дойти до почтового ящика — Сесилии все время кажется, что бывший вот-вот настигнет ее на улице.

Максим Сорокин

«Человек-невидимка» Пола Верховена с Кевином Бейконом и Элизабет Шу тоже имел похожий посыл. Однако там идея была зашифрована, была моралью, которую зритель выносил после просмотра, а не использовалась как знамя, вокруг которого должны собраться адепты «дайверсити». Ясное дело, обязательно найдутся и те, кому фильм не понравится. Ли Уоннелл привык работать с маленькими бюджетами своих картин – и, кажется, это приучило его вообще не использовать полутона и намеки, а говорить влоб. К тому же, за такой грубостью легко спрятать и собственные ошибки. Двойной профит!

В итоге, главная героиня оказывается в изоляторе для душевнобольных преступников и твердит всем, что за ней следует ее невидимый погибший бойфренд. В этот момент фильм превращается в гибрид «Стекла» и «Терминатора». Схватки в изоляторе, перестрелки на парковке перед ним — где-то мы все это видели. Уоннел работает с экшеном лучше, чем с социальным комментарием — все эти быстрые пролёты камеры, которая будто привязана к объектам в кадре, смотрятся очень хорошо еще со времен «Апгрейда».

Читайте также:

Фактически, все основные сюжетные твисты — а некоторые из них напоминают решения сценаристов отечественного сериального производства — сводятся к тому, что главный злодей одержим «токсичной невидимостью». Элизабет Мосс остается лишь делать то, что она умеет лучше всего: играть хроническую жертву абьюза, пока сюжет полностью подстраивается под нее эмансипацию. Да, мы поняли, она жертва домашнего насилия, которая с трудом оторвалась от абьюзера и подверглась преследованиям. Это очень серьезно и важно. Но можно об этом не кричать каждые 20 минут?

Звук и видео

При некоторой нелепости сюжета, «Человека-невидимку» нельзя назвать плохим фильмом. Немного приевшийся, но приятный холодный визуальный ряд.

Максим Сорокин

«Человек-невидимка» построен на простых, но ловких визуальных трюках и грамотной компоновке кадра. Опять же, Уоннелл умеет работать с маленькими бюджетами и выжимать из них 100%. К примеру, оператор всегда оставляет на экране немного пустого места. Эта деталь заставляет нервничать еще со времен «Чужого» и её грамотно использовали в братья Даффер в первом сезоне «Очень странных дел».

Но самое приятное — это саундтрек. Его написал Бенджамин Уоллфиш, один из авторов саундтрека «Бегущего по лезвию 2049». Треки непозволительно похожи на «Блейдраннера», как будто сделаны они из обрезков неиспользованных мелодий. Но к «Человеку-невидимке» подходят идеально, подчеркивая хоррор-моменты 

Мораль

Из фильма проглядывает не очень замаскированный посыл. Если токсичные отношения продолжают беспокоить после их «смерти», с ними стоит покончить одним взмахом ножа. Элизабет Мосс отлично справляется с этой задачей — даже без подсказки ее роль зритель связывает с гендерным неравенством и насилием. 

Фактически, если убрать из этого «Человека-невидимки» невидимость, ничего не изменится. Триллер, намеренно анонсированный как фильм ужасов, чтобы собрать кассу, служит одной-единственной цели — предупредить зрителя о последствиях связей с тиранами и абьюзерами. Это полезно, спору нет, но лучше снимать либо хоррор, либо качественный фильм об эмоциональном насилии. Одно с другим слабо вяжется.

Писатель-фантаст Г. Д. Уэллс | Главный портал МПГУ

Писатель-фантаст Герберт Джордж Уэллс (Herbert George Wells)

(21 сентября 1866, Бромли – 13 августа 1946, Лондон).

Герберт Уэллс родился 21 сентября 1866 года в пригороде Лондона Бромли, графство Кент.

Родители Герберта (отец – садовник, мать – экономка) сначала работали в одном из богатых поместий Кента, потом, скопив некоторый капитал, открыли собственный магазинчик в местечке Бромли. Но магазинчик не приносил достаточного для троих членов семьи дохода. Но отец изумительно играет в крикет, а в то время эта модная игра могла принести немалые деньги. Но однажды отец ломает ногу – и семейный бюджет снова на грани отрицательного сальдо; и тогда мать возвращается к обязанностям экономки в приличном доме. А в каждом приличном английском доме обязательно имеется библиотека – это всё, что интересовало юного Герберта в пору финансовых семейных треволнений, и он всё время просил маму взять его с собой, чтобы он мог побыть среди бесчисленных фолиантов, хранящих знания и мудрость целых поколений.

Родители в то время ещё не подозревали, чем обернется для семьи увлечение сына книгами, и пока учили сына одному из самых приземленных дел на свете – на помощника торговца мануфактурой. После ученичества у торговца мануфактурой и работы в аптеке побывал учителем в школе, преподавателем точных наук и помощником у Т. Х. Гексли, в 1893 году профессионально занялся журналистикой.

Уэллс был не красавец – невысокого роста, коренастый, с короткими руками и ногами. На лице выделялись обвислые усы, густые брови и проницательные голубые глаза. Ещё он очень стеснялся своего тонкого, высокого голоса. Эгоистичный, раздражительный, вспыльчивый, Уэллс порой выводил из себя своих друзей, но всё же чаще они приходили в восторг от общения с ним. Один из биографов писателя утверждал: “Несмотря на все его недостатки, его невозможно было не любить. Он обладал удивительным чувством юмора и бывал просто обворожительным. Всё это подтвердили бы многие женщины”.

В 1883 Уэллс поступает в Мидхарсткую Школу Грамматики. Он получает стипендию в Педагогическом училище Науки в Лондоне и изучает там биологию под руководством Хаксли. Однако, к 1887 году ему это надоедает и он бросает занятия. В течение последующих четырех лет Уэллс работает преподавателем в частных школах. В 1891 году он переезжает в Лондон и в течение двух лет продолжает карьеру как преподаватель в Колледже Корреспонденции. В 1893 Уэллс оставляет работу в колледже и теперь работает только как писатель.

В 25 лет Уэллс женился на грациозной черноволосой красавице – своей кузине Изабелл. Не смотря на то, что они развелись уже в 1895 году, после расставания Герберт часто её вспоминал, а второе замужество Изабелл в 1904 году вызвало у него такой приступ бешенства, что он порвал все её письма и фотографии и запретил произносить при нём это имя вслух. Через много лет они, правда, вновь стали друзьями.

На протяжении творческой жизни (с 1895 года) Уэллс написал около 40 романов и многие тома рассказов, более десятка полемических сочинений по философской проблематике и примерно столько же работ о перестройке общества, две всемирные истории, около 30 томов с политическими и социальными прогнозами, более 30 брошюр на темы о Фабианском обществе, вооружении, национализме, всеобщем мире и пр., 3 книги для детей и автобиографию.

Романы Уэллса остросюжетны, лишены статичности, в них действуют активные люди. Они близки к романам Жюля Верна, ибо в их основе научное открытие. Но если для Жюля Верна важны сами технические новшества, то для Уэллса их социальные итоги как результат революционных перемен в научной сфере. Романам Уэллса присуща тенденция к ситуациям катастрофическим, “космическим”, имеющим всемирную масштабность.

Как романист Уэллс во многом стал известен и популярен после выхода в 1895 году книги «Машина Времени» (в Библиотеке МПГУ хранится издание 1919 года), в которой он пародирует Английское разделение на классы. Главный герой произведения и рассказчик Хильер, рассуждает с друзьями о теории путешествия во времени. Через неделю он собирает своих друзей и рассказывает им невероятную историю о том, что он вернулся из 802701 года. Путешественник во Времени встречает в будущем жителей двух разных видов: Епои – слабый и маленький народец, живущий над землей в Эдемическом раю, и Морлоки – существа, живущий под землей, не только работающие на элои, но и убивающие их.

В 1896 году выходит книга “Остров доктора Моро”, в которой безумный ученый преобразовывает животных в человеческие существа. История рассказывается о человеке по имени Прендик, который путешествует с биологом к отдаленному острову, который управляется доктором Мороу. В его лаборатории он экспериментирует с животными, и создал людей-животных.

Затем последовали “Человек Невидимка” (1897) – фантастическая история ученого, который вмешался в природу в преследовании сверхчеловеческой силы; роман о вторжении марсиан “Война Миров” (1898). Что самое интересное, “Война Миров” вышла одновременно с открытием Шиапарелли Марсианских каналов и возникшими предположениями о возможной жизни на Красной Планете. Так что Уэльс и его Марсианские цилиндры, которые приземляются возле Лондона и захватчиками “кругловатой формы с щупальцами” были как раз во время.

В 1901 году выходит книга “Первые люди на Луне”, в которой было пророческое описание методологии космического полета, а в 1908 году выходит “Война в воздухе” в котором Уэльс снова описывает возможность и важность воздушных сил в бою.

 Эти романы обеспечили писателю славу самого значительного экспериментатора в жанре научной фантастики и показали его способность сделать правдоподобным самый дерзкий вымысел. Впоследствии в произведениях подобного рода, например в романе «Освобождённый мир» (в Библиотеке МПГУ хранится издание 1919 года), он сочетал научную достоверность с политическими прогнозами о грядущем всемирном государстве. Тезис о науке, способной создать всемирное государство, в котором человек сможет разумно пользоваться своими изобретениями, с воодушевлением повторяется во всех книгах Уэллса, однако его оптимизм, до той поры безграничный, сокрушила Вторая мировая война, после чего он дал волю отчаянию и ,в книге “Разум на краю своей натянутой узды” (1945), предсказал вымирание человечества.

В более “литературных” своих произведениях писатель демонстрирует незаурядный талант в изображении характеров и построении фабулы, приправляет повествование юмором, однако порою сюжет вытесняют рассуждения о науке, лекции о всех мыслимых и немыслимых предметах, отклики на злободневные события, так что, по его собственной оценке, лишь некоторые из его сочинений содержат составляющие, гарантирующие им долговечность (в числе таковых “Любовь и господин Луишем” (1900), “Анн-Вероника” (1909), “Тоно-Банге” (1909), “История господина Полли” (1910), “Проницательность господина Бритлинга” (1916), “Джоан и Питер” (1918), “Мир Уильяма Клиссолда” (1926) – все они в той или иной степени автобиографичны).

Уэллс признавался, что единственная книга, в которой заявлены самые существенные идеи его жизни, это “Что мы творим со своими жизнями?” (1931), а самым важным своим трудом считал “Труд, богатство и счастье рода человеческого” (1932). Однако к широким читательским кругам он пробился благодаря книге “Очерк истории” (1920), долгие годы остававшейся в списках бестселлеров.

В 1903 году Уэльс вступает в социалистическую организацию Фабиан в Лондоне, главной целью которого было создание и защита справедливого общества, а так же планирование постепенной системы реформ. Однако он вскоре рассорился с лидерами этого общества.

В 1906 году, во время пребывания в США, Уэллс познакомился с Максимом Горьким (1868 — 1936), а после того, как они встретились в 1907 году в Лондоне, началась их дружеская переписка. В 1920 году Уэллс в сопровождении старшего сына Джипа приехал “посмотреть Россию”, и вместо планируемых двух дней он провёл в Петрограде две недели. Там он познакомился с секретаршей и переводчицей Горького – Марией Игнатьевной Закревской-Бенкендорф-Будберг (дочерью Игнатия Платоновича Закревского) или, как её звали друзья – Мурой (легендарной женщиной своего времени, музой и помощницей многих великих людей), которая к моменту московской встречи с Уэллсом успела дважды побывать замужем.

В 1927 году Мура приехала в Лондон и навестила Уэллса в Эссексе – в доме, где жила его больная жена Джейн, которая умерла от рака в том же году. Вскоре Уэллс начал встречаться с Мурой. Чуть позже Мура начала фигурировать как “спутница” и “друг” Уэллса.

В 1917 году Уэллс приступает к работе в Исследовательском Комитете Лиге Наций и издаёт несколько книг, связанных с этой работой. В 1920 году он встречается и общается с Лениным о цели революции; эта беседа с Лениным 6 октября получила широкую известность благодаря книге “Россия во мгле” (1920), которая сыграла большую роль в распространении правды о Советской России и Коммунистической партии.

После “Войны Миров” Уэллс издал несколько работ научной литературы, среди них “Контур Истории” (1920), “Наука Жизни” (1929-39), написанный в сотрудничестве с Сэром Джулианом Хукслейом и Джорджем Филипом Веллсом, и “Эксперимент в автобиографии” (1934).

В 1934 году Уэллс отправился в США, где беседовал с Рузвельтом, затем поехал в Советский Союз – на встречу со Сталиным. В Кремле Сталин выслушал гостя со скучающим видом, чем разочаровал писателя, мечтавшего стать связующим звеном между двумя руководителями великих государств. Герберт приехал из Москвы раздражённый, злой, обвиняя русских в предательстве.

Мура поселилась в двух шагах от Уэллса. Она заявила, что останется с ним, но замуж за него не выйдет никогда. Но однажды она уговорила Уэллса разыграть друзей и устроить “свадебный банкет”. Было разослано около 30 приглашений. Когда гости собрались и выпили за здоровье и благополучие новой семьи, Мура встала и сказала, что это всего лишь розыгрыш. Таким образом, она пыталась отвлечь друга от мрачных мыслей, посещавших его всё чаще. Припадки бешенства разрушали его прежнюю репутацию великолепного, остроумного рассказчика.

К этому времени Уэллс является известным писателем, но не останавливается и продолжает писать

В 1939 годы выходит его новая книга “Святой террор”, в которой Уэллс изучил психологическое развитие современного диктатора, иллюстрируемого карьерами Сталина, Муссолини, и Гитлера

Но Герберт Уэллс известен не только как автор романов, но и как автор рассказов и повестей. Например, рассказы “Цветенье странной орхидеи” (1894), “Страна слепых” (1904), “Калитка в стене” (1906), “Красивое платье“ (1909), которые объединены в сборник “Страна слепых” (1918 г.), хранящийся в нашей библиотеке.

Повести “Каменный век” (1897), “Хрустальное яйцо” (1897) и “Грядущие дни” (1899) объединены в сборник “Рассказы о времени и пространстве” (1909 г.)

Уэллс умер 13 августа 1946 года (в сентябре 1946 года ему должно было исполниться 80 лет). После кремации оба сына – Энтони Уэст и Джип, – находясь на острове Уайт, развеяли пепел по волнам Ла-Манша. По завещанию, составленному незадолго перед смертью, деньги, литературные права, дом были поделены между ближайшими родственниками – детьми и внуками; прислуга и близкие не были забыты. Муре же было оставлено $100 тыc.

Когда в 1934 году близкий друг Уэллса, английский писатель Моэм спросил Муру, как она может любить Уэллса, этого толстого и очень вспыльчивого человека, она со свойственным ей остроумием ответила: “Его невозможно не любить – он пахнет мёдом”.

Хоррор как сочувствие – Коммерсантъ Санкт-Петербург

В российский прокат вышел хоррор Ли Уоннелла «Человек-невидимка» — современная интерпретация романа Герберта Уэллса с #MeToo-подтекстом. По мнению Юлии Шагельман, попытка совместить злободневную повестку и старые добрые жанровые клише привела к тому, что не сработало ни то ни другое.

Глухой ночью Сесилия (Элизабет Мосс) осторожно поднимается с кровати, проверяет, крепко ли спит бойфренд (Оливер Джексон-Коэн), которому она подсыпала в воду снотворное, пробирается в другую комнату, где у нее собрана сумка с вещами, и крадется из дома по бесконечным коридорам. Она старается быть как можно тише и незаметнее, но уже во дворе случайно включается сигнализация. Сесилия бежит, перелезает через высоченный забор, несется дальше, к дороге, где ее должна ждать сестра с машиной. Та появляется одновременно с разбуженным сигнализацией бойфрендом, который в ярости разбивает кулаком окно автомобиля,— ясно, что от такого человека и правда надо делать ноги.

Укрывшись в доме друга, полицейского Джеймса (Элдис Ходж), и его дочки Сидни (Сторм Рейд), Сесилия рассказывает, что жизнь с Эдриеном, талантливым изобретателем-миллионером, была настоящим кошмаром. Он ежесекундно ее контролировал, диктовал, как выглядеть, что носить, есть и даже думать, а за нарушения придуманных им правил наказывал. Когда он заговорил о ребенке, Сесилия испугалась, что навсегда останется с мучителем, и решилась на побег. Но страх перед Эдриеном ее не покидает — она боится даже дойти до почтового ящика на улице.

Освобождение приходит, когда Сесилия узнает, что Эдриен покончил с собой, а в качестве непредвиденной компенсации за пережитые страдания оставил ей пять миллионов долларов, которые она будет получать ежемесячными траншами по 100 тыс., пока не имеет проблем с законом и сохраняет психическую стабильность. На этом кошмар мог бы и закончиться, но он, конечно, только начинается. Предметы в доме вдруг пропадают, раздаются странные звуки, в кухне вспыхивает пожар. Ночью чьи-то руки стягивают со спящей Сесилии одеяло, а в пустой спальне явно чувствуется присутствие постороннего. После нескольких таких происшествий несчастная женщина уверяется, что Эдриен на самом деле не умер, а продолжает каким-то образом преследовать ее, оставаясь невидимым. Разумеется, ей никто не верит, считая, что она сходит с ума.

«Человек-невидимка» должен был стать частью большого проекта студии Universal по возрождению ее классического хоррор-наследия 1930–1940-х годов, куда входят фильмы про Дракулу, Франкенштейна, Человека-волка, Мумию и, конечно, экранизация романа Уэллса, снятая в 1933 году, с несколькими продолжениями. Первой картиной в задуманной серии ремейков стала «Мумия» (2017), провалившаяся в прокате и похоронившая всю идею. Чтобы добру не пропадать, Universal выделила смешные $7 млн на «Человека-невидимку», а для переработки хрестоматийного сюжета пригласила Ли Уоннелла, автора сценариев хоррор-трилогии «Пила» и тетралогии «Астрал».

Лучшие фильмы ужасов основываются на фобиях коллективного зрительского бессознательного. Во времена Уэллса это был страх, что технический и научный прогресс несет с собой не только пользу, но и беды. В 1930–1940-е — завороженность самой природой зла и стремление понять его истоки. Уоннелл тоже поднимает в своем фильме актуальную тему: насилие, в первую очередь психологическое, реакция на него общества и положение жертвы, сталкивающейся с недоверием окружающих. Ужас в «Человеке-невидимке» создается двумя способами: первый — стандартные бу-эффекты, когда зрителей заставляет вздрагивать внезапный громкий звук или выскакивающее из-за угла нечто; второй, более тонкий и эффективный,— нагнетание параноидальной атмосферы, когда вместе с героиней вы не понимаете, что же на самом деле происходит. Однако хватает этого метода ненадолго — примерно в середине фильма секрет «человека-невидимки» раскрывается, и картина превращается в помесь «психологического» триллера категории В из 1990–2000-х, вроде «В постели с врагом» или «Убей меня нежно», и экшена, в котором абсолютно все персонажи ведут себя как идиоты, а в сюжете обнаруживаются зияющие логические дыры, куда и проваливается месседж о парализующем ужасе домашнего насилия. Конечно, злу необязательно быть невидимым, чтобы вызывать страх, но в этом фильме его выход из тени приносит одни разочарования.

что Человек-невидимка творил в экранизациях Universal

Это статья о романе. Про одноимённый телесериал можно почитать здесь.

А он думал — будет весело…

«Человек-невидимка»

(
The Invisible Man
) — научно-фантастический роман английского писателя Герберта Уэллса, написанный в 1897 г. Книга повествует о трагической судьбе молодого ученого-физика Гриффина, открывшего формулу невидимости. Роман неоднократно был экранизирован, получил немало ответвлений и подражаний, а его герой стал фактически первым образом злого гения в искусстве.

Сюжет[править]

Молодой физик мистер Гриффин (имя героя так и остаётся неизвестным) сумел изобрести машину, делающую человека невидимым, и одновременно препарат, обесцвечивающий кровь. Правда, для полной невидимости человек должен был быть альбиносом, каковым Гриффин и являлся[1]. Однако обстоятельства сложились не в его пользу, так как из-за проблем с деньгами он не мог продолжать свою работу. У него появилась идея «исчезнуть» и начать совершенно новую жизнь в качестве невидимки.

Перейдя в невидимое состояние, Гриффин поджёг дом польского еврея, у которого снимал жильё, чтобы замести следы (со слов Гриффина, это был нехороший человек). И вскоре оказалось, что быть невидимым не так уж и круто. Он не подумал раньше сделать невидимыми заодно пищу и одежду, так что ему приходилось ходить голышом по январскому морозу и часто голодать. К тому же весьма был велик риск лишиться свободы и попасть в клетку, как диковинке (в гостинице его приняли за демона).

Всё это вынудило его оказаться в положении изгоя, избегающего человеческого общества. Гриффин поселился в деревне Айпинг и стал работать над возвращением себе прежнего нормального вида. Однако через некоторое время у него закончились деньги, и ему пришлось прибегнуть к краже, а потом и вовсе раскрыться и уносить ноги.

Вскоре Гриффин обратился за поддержкой к учёному по имени Кемп, с которым он когда-то вместе учился в университете. Гриффин предложил начать «царство террора» и устрашения людей, конечной целью которой был бы захват власти. Но Кемп отказался сотрудничать с невидимкой и вызвал полицию. Тогда невидимка приговорил Кемпа к смерти и начал охоту за ним, но в конечном итоге это привело к гибели Гриффина. Он был схвачен и убит разъярённой толпой. После наступления смерти его тело снова стало видимым. Секрет невидимости так и не был восстановлен, так как свою машину Гриффин уничтожил, а его записи были похищены бродягой Томасом Марвелом, которого Гриффин ранее шантажировал и использовал как «ходячий склад» денег и ценных бумаг.

Сюжет романа «Человек-невидимка» по главам

«Человек-невидимка» Уэллс краткое содержание с описанием каждой главы:

Глава 1. Появление незнакомца

В морозный февральский день в трактире «Кучер и кони» появился новый постоялец. «Заполучить в Айпинге зимой постояльца» было большой удачей, и миссис Холл радостно принялась обслуживать его.

Мужчина удивил ее своей немногословностью, резкостью, но больше всего – своим внешним видом. Лицо его было скрыто шляпой, бакенбардами, большими очками и повязкой. Миссис Холл решила, что «рот незнакомца изуродован или искалечен несчастным случаем».

Глава 2. Первые впечатления мистера Тедди Хенфри

В трактир пришел часовщик Тедди Хенфри, которого позвала миссис Холл отремонтировать часы. Когда женщина вошла в гостиную, перед ее глазами возникла «белая забинтованная голова, огромные очки вместо глаз и под ними широкий, разинутый, как бы зевающий рот» постояльца.

Тедди Хенфри заинтересовался необычным постояльцем, и попытался с ним заговорить, но тот резко оборвал его. При встрече с мистером Холлом часовщик сообщил ему, что в их трактире «остановился какой-то подозрительный малый».

Глава 3. Тысяча и одна бутылка

Вскоре в трактир привезли личные вещи постояльца. Когда он спустился на улицу забрать поклажу, собака кучера неожиданно «злобно зарычала и ощетинилась», а после – вцепилась ему в руку.

Большую часть багажа постояльца занимали различные бутылки, которыми он заполнил всю свою комнату.

Глава 4. Мистер Касс интервьюирует незнакомца

Мистеру Холлу было не по душе присутствие в трактире столь странного человека. Грубое поведение постояльца, его ночные прогулки по пустынным улицам и нежелание появляться в церкви стали вызывать в местном обществе слухи. Вскоре его прозвали человеком-призраком.

Доктор Касс просто «сгорал от любопытства». Под благовидным предлогом он пришел к таинственному незнакомцу и с ужасом заметил, что у того в рукаве была пустота. Но хуже всего оказалось то, что он невидимой рукой схватил за нос растерянного доктора, который в страхе выбежал из комнаты.

Глава 5. Кража со взломом в доме викария

Глубокой ночью в дом викария Бантинга забрался грабитель, укравший золото. Однако хозяева так и не увидели преступника, хотя перед ними сама по себе открылась и закрылась входная дверь.

Глава 6. Взбесившаяся мебель

Тем же утром мистер и миссис Холл заглянули в комнату своего постояльца, и с удивлением заметили, что одежда его была на месте, а его самого нигде не было видно. Но далее последовали еще более странные события: мебель начала сама собой двигаться по комнате, нападая и выталкивая супругов в дверь. Они решили, что в мебель вселились духи.

Глава 7. Разоблачение незнакомца

Разгневанная миссис Холл решила более не готовить еду постояльцу, пока он не объяснит ей своего странного поведения. В ответ он разбинтовал лицо, на месте которого «зияла пустая впадина». Все присутствующие в страхе выбежали из трактира.

Когда же мистер Холл в сопровождении констебля Бобби Джефферса вошел внутрь, они увидели, как безголовый постоялец преспокойно обедает. Началась драка, во время которой постоялец быстро разделся и стал полностью невидим. Он избил своих противников и скрылся.

Глава 8. Мимоходом

Местный житель наслаждался покоем и уединением на природе, когда услышал неподалеку чьи-то шаги и громкую брань. Он огляделся, но никого рядом не было.

Глава 9. Мистер Томас Марвел

Томас Марвел, примеряя потрепанные башмаки, разговорился с незнакомцем. Повернувшись, он никого не увидел, и решил, что сошел с ума. Невидимке удалось доказать, что он – не плод больного воображения Томаса. Толстяк Марвел пообещал новому знакомому не выдавать его и оказать посильную помощь.

Глава 10. Мистер Марвел в Айпинге

Жители Айпинга решили, что Невидимка – какой-то очередной фокус, и вскоре позабыли о нем. Неподалеку от трактира «Кучер и кони» появился незнакомец – Томас Марвел – который «вслух разговаривал сам с собой». Мистер Хакстерс заметил, как подозрительный мужчина пробрался в трактир и вскоре вынес оттуда «большой узел». Он кинулся на незнакомца, но тут же получил сильный удар и упал на землю.

Глава 11. В трактире «Кучер и кони»

Как выяснилось, Марвел пришел в трактир в сопровождении Невидимки, который хотел забрать свои книги. Заметив, что в его вещах копаются викарий и доктор, он приказал им раздеться и забрал с собой их одежду.

Глава 12. Невидимка приходит в ярость

Когда Хакстерс погнался за Марвелом, Невидимке пришлось решительно действовать. Он передал узел с вещами своему помощнику, а после ловко сбил с ног всех его преследователей и затеял драку.

Глава 13. Мистер Марвел ходатайствует об отставке

Невидимка недоволен Марвелом, но выбора у него нет. Марвел попросил было оставить его в покое, но в ответ получил лишь пару крепких тумаков и совет слушаться во всем до тех пор, пока Невидимка сам его не отпустит.

Глава 14. В Порт-Стоу

Следующим утром «небритый, грязный, растрепанный» Марвел сидел неподалеку от трактира в Порт-Стоу, в то время как Невидимка доставал у прохожих деньги из карманов и приносил их ему.

Глава 15. Бегущий человек

Вечером того же дня доктор Кемп заметил, как некий мужчина с выражением ужаса на лице пробежал мимо его дома. От него «исходил звон, как от туго набитого кошелька, который бросают то туда, то сюда». Это был Марвел, который пытался сбежать от Невидимки вместе с деньгами.

Глава 16. В кабачке «Веселые крикетисты»

В кабачок влетел «плачущий, растрепанный, без шляпы, с разорванным воротником» Марвел, который попросил спасти его от преследования Невидимки. Посетители пообещали несчастному защиту. Вскоре появился Невидимка, который принялся душить Марвела. Завязалась драка, во время которой Марвелу удалось сбежать. Невидимка кинулся было за ним, но один из посетителей кабачка выстрелил в него.

Глава 17. Гость доктора Кемпа

Ночью доктор Кемп обнаружил в своем доме раненого Невидимку, который очень обрадовался встрече. Он признался, что его зовут Гриффин, и в свое время он учился вместе с Кемпом.

Глава 18. Невидимка спит

Невидимка признался, что сделал удивительное открытие и ему нужен помощник. Он пообещал обо всем рассказать утром. Всю ночь Кемп размышлял о своем необычном госте, и решил дать знать о нем полковнику Эдаю.

Глава 19. Некоторые основные принципы

Утром Гриффин рассказал приятелю, что в свое время «бросил медицину и занялся физикой», в частности, оптической непроницаемостью. Он «принялся за дело и работал как каторжный», и вскоре смог наслаждаться первыми успехами. Чтобы иметь возможность продолжать исследования, Гриффин ограбил своего отца, однако «деньги были чужие» и отец застрелился.

Глава 20. В доме на Грейт-Портленд-стрит

Молодой ученый снял квартиру на Грейт-Портленд-стрит, где продолжил свои опыты. Поначалу Гриффину удалось сделать невидимым кусок «белой шерстяной материи», затем последовал эксперимент с кошкой.

Спустя некоторое время к Гриффину пожаловал домовладелец с просьбой прекратить свои странные опыты, из-за которых страдает репутация дома. Молодой человек решил не терять время, и провел на себе эксперимент по исчезновению. Когда утром домовладелец пришел с полицией, Гриффин был уже полностью невидим.

Глава 21. На Оксфорд-стрит

Поначалу Гриффин наслаждался «необычайным преимуществом своего положения». Однако вскоре осознал и все его недостатки – Невидимку постоянно задевали прохожие и экипажи, нападали собаки. Но хуже всего было ходить раздетым, и очень быстро Гриффин простудился.

Глава 22. В универсальном магазине

Гриффин, «усталый, простуженный, с ломотой во всем теле, невыразимо несчастный», нашел приют в универсальном магазине, где смог подкрепиться и спокойно заснуть. Утром ему пришлось покинуть свое убежище, и вновь выйти на улицу голым.

Глава 23. На Друри-Лейн

Выяснилось, что снег, дождь, грязь и даже туман выдавали Гриффина, очерчивая его силуэт. Побродив по улицам, он зашел в костюмерную лавку, где украл костюм и деньги. Немного поразмыслив, Грриффин решил добраться до Айпинга.

Глава 24. Неудавшийся план

Гриффин предложил Кемпу сотрудничество – совместный террор над местными жителями. В этот момент пришел полковник Эдай. Обвинив Кемпа в предательстве, Невидимка скрылся из его дома.

Глава 25. Охота на Невидимку

Кемп вкратце рассказал полковнику историю Невидимки, добавив, что «это не человек, а зверь». Немедленно были организованы самые тщательные поиски Гриффина, чтобы не допустить его побега из Айпинга.

Глава 26. Убийство Уикстида

Тем временем Невидимка «где-то добыл железный прут», чтобы с его помощью попытаться сбежать. Прут был замечен мистером Уикстидом, и это его погубило – Гриффин безжалостно расправился с мужчиной. Он приготовился к решающей битве.

Глава 27. В осажденном доме

Гриффин написал письмо Кемпу, в котором сообщил о своем намерении погрузить Айпинг в пучину смерти и террора, и первой его жертвой должен стать доктор. Кемп обратился за помощью к полковнику, но Гриффину удалось убить его. Служанка успела привести домой двух полицейских, которые вступили в схватку с Невидимкой, а Кемпу тем временем удалось сбежать.

Глава 28. Травля охотника

Гриффин начал преследовать Кемпа, но доктору удалось привлечь внимание людей. Землекоп что есть силы ударил Невидимку лопатой по голове, после чего все мужчины принялись избивать его. Они остановились, когда Гриффин был уже мертв. Постепенно контуры его тела стали проявляться, и перед «взорам всех присутствующих предстало распростертое на земле голое, жалкое, избитое и изувеченное тело человека лет тридцати».

Эпилог

После смерти Гриффина доктор Кем пытался отыскать его записи, «в которых скрыта тайна невидимости и много других поразительных тайн», но безрезультатно.

Заключение

Основная мысль книги Герберта Уэльса заключается в том, чтобы использовать свои знания и способности во благо людей и не забывать об ответственности перед ними.

Роман «Всадник без головы» Рида был написан в 1865 году. В основу сюжета рассказа легли увлекательные приключения по Америке самого автора, которые оказали на него большое впечатление. Рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Всадник без головы» по главам.

Что здесь есть[править]

• Ай, молодца! — Кемп, напуганный идеей о «царстве террора», попытался вызвать полицию, но тем самым только вконец разозлил невидимку.
• Белые волосы, чёрное сердце — главный герой-альбинос. Соответствовал тропу еще до обретения невидимости: ограбил родного отца, из-за чего тот покончил с собой, и не испытывал совершенно никаких угрызений совести. Не скажите! Когда Гриффин по сути исповедуется перед Кемпом, он с трудом говорит о смерти отца. Очевидно, что некие эмоции испытывает. Другое дело, что старается их обесценить. «Отец оказался жертвой собственной глупой чувствительности».

О чем нам может рассказать Человек-невидимка

Небольшой по размеру роман Уэллса в полной мере вмещает в себя серьезные и не терпящие отвлечения на сюжетные перипетии мысли. С учетом что книга была написана накануне жесточайших потрясений в Европе, можно себе представить, насколько пророческими были слова главного персонажа произведения:

«Невидимка должен захватить какой-нибудь город, хотя бы этот ваш Бэрдок, терроризировать население и подчинить своей воле всех и каждого».

«И кто дерзнет ослушаться, будет убит, так же как и его заступники».

Всю первую половину XX века можно было наблюдать похожие картины. И если это не пророческие слова Уэллса, то, по крайней мере, отражение действительности, взгляд современника на наэлектризованную ситуацию в мире. Но если же писатель все это предчувствовал и внутренне переживал, то вызывает недоумение его книга «Россия во мгле». Уэллс был социалистом и неистовым противником разных форм террора, поэтому заставляет читателя «Человека-невидимки» перестать симпатизировать главному персонажу романа в момент явления истинных деспотичных намерений. И от этого более удивительным кажется его идея о том, что «Красный террор» большевиков может быть оправдан, ведь это лишь поползновение идейных и честных пролетарских масс, которым видимо тогда было дозволено все. Хоть Луну к Земле притяни.

Ладно, в сторону эти рассуждения, не хочется упустить важные моменты при изучении идейного ядра «Человека-невидимки». А ядро это вмещает в себя несколько важных тезисов: молодые талантливые умы должны поддерживаться более опытными коллегами, чтобы не отвадить тех от общения с внешним миром и не закопаться в своих эгоцентричных мыслях; история «Невидимки» — это история выбора, который есть всегда. Ты можешь быть гениальным ученым, открыть что-то невероятное и даже сверхъестественное, но тебе необходимо решить, для чего все это было сделано: потешить самолюбие, филантропии ради или же для достижения неких меркантильных целей.

Стрелка выбора будет метаться ввиду влияния тех или иных жизненных ситуаций, которые безусловно корректируют окончательное решение. Поэтому за сумасшествие главного персонажа (язык так и не поворачивается назвать его главным героем) ответственно все человечество в том числе, потому что тот или иной социум определяет поведение каждого своего адепта; нельзя отворачиваться от людей, иначе невольный аскетизм может принять не самую здравую форму. Но и персональную ответственность снимать нельзя. В любой момент Гриффин (называю его имя в середине статьи, пародируя почерк Уэллса) мог остановиться, не переходить черту. И даже, черт возьми, после убийств он мог остановиться, сдаться властям, понести заслуженное наказание, каким бы суровым оно ни было. Но он решил идти до конца, до своего собственного конца.

Показательный, кстати, пример, что при всей могущественности невидимого человека общество, каким бы глупым и дегенеративным оно ни преподносилось в описании автора, все равно растопчет и уничтожит того, кто на него не похож и кто объявил себя антисистемным элементом. Каким бы могущественным и неуязвимым не считал себя Гриффин, с замиранием его дыхания и остановкой сердцебиения проявилась его обыденность – тело, мертвое тело, такое же, каким оно было бы и без уникальных свойств.

Примечательным кажется отсутствие положительных героев в произведении. Главный персонаж – маньяк, убийца, спятивший научный гений. Хотя нельзя обойти вниманием, что несмотря на свою идею фикс о царстве террора, Гриффин, выйдя на тропу мести, не имел желания причинять вред кому-то кроме Кемпа. Обличитель и фактический победитель «невидимки» Кемп – появляется только в середине романа, поэтому хоть он и сыграл ключевую роль в поимке преступника, его значение во всем произведении преувеличивать не стоит. Тем более что многие промахи Кемпа, стоили весьма дорого – речь не только об убийстве мистера Уикстида, но об опасности, которой он подверг свою служанку, ставшей жертвой нападения Гриффина, а также всех остальных жителей своего селения. Желание поймать невидимого человека превалировало над составлением детального плана.

Про остальных персонажей романа и говорить нечего, пустые и прозрачные характеры. И если Гриффин был прозрачным физически, то это вряд ли можно сказать о его психотипе: яркий, мнительный и раздражительный мужчина невиданной силы, при этом еще альбинос. Жители же Айпинга, Бэрдока и других упоминавшихся населенных пунктов прозрачны ментально, личности их невидимы, незаметны, поэтому Гриффин открыто говорил о своей неприязни к этим людям, найдя ровню только в интеллектуально и культурно подкованном Кемпе. Остальные были лишь мелкими букашками на пути следования маститого исполина, преследующего собственные великие цели.

В конечном итоге подвисает вопрос – что пытался сделать Гриффин, запираясь в съемных квартирах? Избавиться-таки от невидимости и снова стать частью социума, или же повторить собственный опыт, чтобы одарить кого-то такой же физиологической особенностью. В обоих случаях главенствующее положение начинает приобретать тема одиночества. «Человек-невидимка» не только сумасшедший тиран и маньяк, он крайне одинокий и несчастный мужчина.

Адаптации[править]

• Фильм «Человек-невидимка» Джеймса Уэйла (The Invisible Man, 1933) — классический фильм ужасов от «Юниверсал», первая и лучшая экранизация. Тут Гриффин в плане устроения Царства Террора куда умнее и круче: он не разменивается на битьё окон и беготню с топором — вместо этого он пускает под откос поезда и грабит банки. Теперь в современности! — действие начало 1930-х (или конец 1920-х).
• Доктор Джекил и мистер Хайд — с фитильком. Изначально Гриффин был нормальным человеком, а становление его негодяем — побочный эффект от препаратов. Время от времени он перестает мыслить как гад-невидимка и пытается быть прежним.
• Адаптационная любовная линия — у Гриффина есть возлюбленная Флора.
• А еще Гриффин получил тут имя — Джек.

Видеть тебя не могу

Роман Герберта Уэллса «Человек-невидимка» к этому моменту прожил весьма активную экранную жизнь. В 1933-м вышел фильм Universal — как раз из тех самых, наплодив целый выводок «креативных» сиквелов. Были ещё близкий к тексту сериал BBC и далёкий от него триллер Пола Верховена, а в СССР вывернули сюжет наизнанку, сделав не отличавшегося высокими моральными принципами героя благородной жертвой. У Уоннелла невидимка Гриффин снова оказывается плохим, но повествование концентрируется вовсе не на нём, а на его супруге, которую он оголтело преследует. Собственно, название, наличие прозрачного героя и его фамилия — это всё, что связывает картину с книгой английского фантаста.

Тут следует отметить важную вещь: в течение первой — довольно продолжительной — своей части фильм делает вид, что никаких трейлеров перед премьерой не публиковалось и эксплуатируемая сюжетом интрига не раскрывалась в растиражированном синопсисе (как и в самом названии ленты, если уж совсем всерьёз говорить). Протагонистку играет Элизабет Мосс, и она постепенно — очень постепенно — начинает опасаться бойфренда-«абьюзера», от которого сбежала и который вскоре после этого вроде как покончил с собой. Ей, разумеется, никто не верит, а близкие недвусмысленно намекают на желательность обращения к специалистам по психическим расстройствам. Вместе с тем сомневаться предлагается — посредством саспенса и ложных пугалок — и зрителю, прекрасно знающему, к чему всё идёт. Но перехода к дальнейшему развитию событий придётся терпеливо подождать.

Итак, как и у Уэллса, гениальный учёный и по совместительству — безумный социопат, обладающий феноменальным даром манипулировать людьми (так все говорят — но никаких подробностей не ждите, так что просто поверьте на слово), нашёл способ (несколько отличный от книжного, но не суть) становиться невидимым. И не нашёл этому поистине сногсшибательному изобретению лучшего применения, чем доставать свою бывшую, хотя она видеть его не может (поначалу — лишь фигурально выражаясь). В общем, редкий чудак на букву «ч» этот Гриффин. Для пущей убедительности он инсценирует своё самоубийство. Каким именно образом — не вполне ясно, и с этим фактом нам предлагается мириться, как и с рядом малообъяснимых сюжетных деталей. Потому что всё внимание требуется уделять страданиям преследуемой им супруги. Тут всё понятно: дух времени, повестка дня. Женщину преследует одержимый псих, а ей никто не верит. Будто не кино смотришь, а сводку голливудских светских новостей читаешь.

Иллюстрирована эта сводка многочисленными крупными планами лица и прочих частей тела терзающейся и терзаемой Элизабет Мосс, а это, как хорошо знает аудитория «Рассказа служанки», на которой этот своеобразный способ воздействия на органы зрения с переменным успехом испытывают уже три сезона, удовольствие для ограниченного круга ценителей. Всем прочим следует помнить о том, что второе (из двух) главных действующих лиц большую часть времени пребывает в режиме невидимости, так что всю гамму мук, изображаемых Элизабет, они прочувствуют вместе с ней.

Вокруг третируемой жертвы сталкинга творится всякая зловещая дичь — мистер Гриффин, даром что псих, имеет очевидный вкус к драматизму, превращая кампанию своих идиотских приставаний и до смешного мелочных пакостей в… ну да, в фильм студии Blumhouse. Способствуют ему в этом эффектная операторская работа Стефана Душьо (с Уоннеллом он уже работал над «Апгрейдом») и давящее звуковое сопровождение от Бенджамина Уоллфиша (признанного мастера своего дела с «Оно», «Бегущим по лезвию 2049» и кучкой хорроров в портфолио). Одновременно они призваны отвлечь зрителя от упомянутых выше сценарных несуразностей, с умилительной невозмутимостью готовящих почву для финальных твистов, один из которых неубедителен, а второй смехотворен.

Что бы ни вышло у Universal с новым монструарием, направление мысли его заправил пока выглядит не менее предсказуемо, чем «неожиданная» развязка «Человека-невидимки». Ещё один фильм о затравленной барышне, которую харассит съехавший с катушек белый богатый беспредельщик. Ну надо же.

2.5

Фанфикерство[править]

• Иллюзионный аттракцион династии Ратиани (авторы сценария Ю. Благов, О. Белоусов, А. Фальковский). Изначально задумывался как перенос действа романа на арену цирка, по потом постепенно невидимка стал хорошим, превратившись безобидного героя-насмешника.
• «Возвращение человека-невидимки» (1940 г.) — продолжение фильма 1933 г. от «Юниверсал».
• «Эбботт и Костелло встречают человека-невидимку» (1950 г.) — римейк «Возвращения»
• «Исповедь невидимки» (1987) — герой, биржевой маклер, становится невидимым из-за техногенной аварии и, испугавшись, что над ним теперь будут проводиться опыты, ударяется в бега. Он пытается одновременно скрыться от тщеславного агента ЦРУ и воссоединиться во своей девушкой.
• «Невидимка» (Hollow Man, 2000) — про невидимого Себастьяна Кейна, доставившего окружающим не меньше проблем, чем Уэллсовский невидимка.
• Лига выдающихся джентльменов (The League of Extraordinary Gentlemen) комикс и фильм. Невидимки, соответственно Хоули Гриффин (из романа Уэллса) и Родни Скиннер (вор, укравший секрет невидимости, в оригинале обладает очаровательным легким акцентом кокни), а еще множество невидимых солдат, «производимых» в промышленных масштабах профессором Мориарти. Да, Гриффин на стороне добра (по крайней мере, на некоторое время)
  , но относительно его моральных качеств никаких сомнений нет: перед нами полное чудовище. Достаточно сказать, что первое, что он делает «в кадре», — это изнасилование девочки-пансионерки. А вот с Родни Скиннером из экранизации субверсия: невидимого и подозрительно себя ведущего вора подозревают в предательстве все, но предателем оказывается другой человек, Скиннер же все это время был предан Лиге. Именно он встречает остальных героев возле базы главгада с ценными сведениями, устраивает там диверсию и в итоге
  получает чудовищные ожоги по всему телу, защищая Тома Сойера от противника с огнеметом
  . Гриффин во вселенной фильма, очевидно, тоже существовал, но лишь упоминается мельком:

Вдохновений, интерпретаций и глубокого анализа — пугающий взгляд на Х. Г.

Когда Х. Дж. Уэллс впервые опубликовал «Человека-невидимку» в 1897 году, одно только название обеспечило его успех. Невидимость очаровывает, привлекает и пугает. Его привлекательность заключается в способности ускользать от внимания (а вместе с ними и критики, самосознания и силы взгляда другого человека), быть свободным от социального давления (быть красивой, хорошо одеваться, быть вежливым, оставаться на месте и т. Д.) ), и иметь возможность беспрепятственно входить в любое открытое пространство.Невидимый человек может подслушивать и узнавать новую информацию, может незаметно следить за поведением близких и вести себя так, как они хотят, не опасаясь немедленного привлечения внимания. За этим влечением скрывается освобождающее чувство: стремление избежать критики и уклониться от неодобрения. Кто не одобряет манеры поведения за столом, позы или модный выбор мужчины-невидимки? Фантазия заключается в способности освободиться от груза самосознания и подняться в воздух из собственного стыда и смущения по доверенности.

Несколько недавних опросов показали, что невидимость остается в десятке самых желанных суперсил (обычно составляет 10-14% голосов), а способность уходить в тень сделала супергероев с этой функцией любимцами интровертов. и сокращение фиалок по всему комическому фэндому. Но он также привлекает интерес подглядывающих томов, фетишистов и хищников: как и в большинстве фантастических вещей, невидимость имеет ощутимую темную сторону. Конечно, наиболее очевидный факт, который мы должны заметить, размышляя о возможности появления человека-невидимки, — это то, что он должен быть обнаженным: если его невидимость не исходит из волшебного кольца или плаща, скрывающего также и его одежду, его присутствие в комнате с нами является неизбежно окрашенные сексуальным подтекстом и оттенками вуайеризма.

С тех пор, как роман Уэллса был экранизирован по фильму Клода Рейнса 1933 года, в котором на цыпочках искусно использовались сексуальные намеки, большинство невидимых людей в кино занялись проблемой эротического подтекста концепции. Намерения невидимого человека, очевидно, окрашивают настроение любой книги или фильма, но когда персонаж просыпается посреди ночи и слышит дыхание, исходящее из пустого угла, мрачные последствия возможности подглядывать за людьми только тогда, когда они есть. голый становится сразу очевидным.Именно по этой причине невидимость приходит не только с соблазном, но и с ужасом: хотя иметь этот дар лично может быть замечательно, мы полностью признаем, что обладать им было бы не меньше, чем ужасом для кого-либо еще. Что мог сделать с нами невидимый человек? Как мы могли защитить себя?

В эпоху, когда многие люди наклеивают полоску ленты на камеры своих ноутбуков — чтобы хакеры не могли атаковать их и наблюдать за ними врасплох, — мы прекрасно понимаем, что невидимые люди не должны быть метафорой, чтобы нас пугать.Похитители личных данных, хакеры и технические террористы использовали невидимость нашей цифровой личности, чтобы сделать возможными ненаблюдаемые преступления. То, что Гриффин делает с викарием Ипинга — врывается в его дом и кладет в карман его золото, будучи невидимым — происходит каждый час через Интернет: мужчина по-русски вторгается в учетную запись матери-одиночки в Небраске, незаметно и незаметно опустошает ее казну. Метафора человека-невидимки никогда не была столь актуальной, как сегодня…

II.

Конечно, невидимость в литературе стара, как сама история. Некоторые самые ранние упоминания происходят из греческой и римской мифологии, например, «Кольцо Гинджей», о котором говорил Платон. В этой показательной истории пастух обнаруживает кольцо-невидимку, которое он использует, чтобы соблазнить королеву Лидии и убить короля. Это намекает на обе стороны вопроса: возможность (невидимость может превратить пастыря в короля) и ужас (даже у короля нет защиты от невидимого человека), и его можно рассматривать как сказку о фантастике и ужасе.

В эпоху раннего Нового времени идея колец, шапок или плащей-невидимок нашла свое отражение в европейских сказках. «Двенадцать танцующих принцесс» — это сказка Гримм, повествующая о том, как двенадцать принцесс каждую ночь умудрялись ускользать из своего замка, чтобы танцевать всю ночь напролет. Обеспокоенный расходами на покупку новой обуви, их отец обещает вознаградить любого мужчину, который откроет их секрет: первый, кто добьется успеха, получит свою жену из дочерей, но любой, кто проиграет, будет казнен.Тайну разгадывает потрепанный ветеран, которому переодетая чародейка дала волшебный плащ; Используя это, он шпионит за принцессами, будучи невидимым, и раскрывает их секреты к радости короля.

Менее волшебные истории вошли в современную литературу, обычно с большей аурой ужаса. Самый известный из них — «Что это было?» — написал Фитц-Джеймс О’Брайен. Тайна », в которой человек засыпает на своей кровати, когда на него приземляется существо. Сражаясь в темноте, ему быстро помогают друзья, которые включают газ, чтобы раскрыть — ничего.Тем не менее, он что-то держит, и его друзья быстро это подтверждают. В ужасе они привязывают ее к кровати и ждут, пока она не сдастся. Зверь в конечном итоге умирает от голода, и когда с трупа делают гипсовую повязку, открывается облик неземного монстра. Двадцать лет спустя Ги де Мопассан написал похожую историю «Хорла» о невидимой инопланетной сущности, которая вцепляется в несчастного человека, высасывая его силу своей вампирской силой, но ее никто не видит. Что пугающе, это существо дает о себе знать, только выпивая стоячую воду и вставая на колени на грудь жертвы во время сна.Этот человек доведен до грани безумия и совершает поджог в отчаянной попытке освободиться от врага, которого он не видит.

Обе истории являются прообразом шедевра невидимости Амброуза Бирса «Проклятая вещь», в котором гротескное чудовище О’Брайена и неземное инопланетное существо де Мопассана превращаются в злобного хищника (это слово уместно, так как история Бирса позже вдохновит публику) «Хищник», серия фильмов ужасов о жестоком, невидимом инопланетянине). Рассказ Бирс следует за дневником человека, растерзанного пумой.Следствие, изучающее его смерть, постепенно осознает, что он следил за животным, которое, как он считал, состоит из цветов, которые человеческий глаз не может обнаружить, и что — незадолго до того, как его разорвали на ленты — у него было предчувствие, что «Проклятая вещь» настигнет его.

И все же ни одна из этих историй не касалась человека-невидимки. Они были инопланетянами, существами из других измерений, вампирами. Лишь в 1897 году был написан рассказ об ученом, чьи эксперименты на бездомных животных привели его к открытию естественного способа стать невидимым.Однако эта история была написана не Г. Дж. Уэллсом: в том же году, когда был опубликован «Человек-невидимка», женщина по имени Кэтрин Кип опубликовала очень похожий «Мой невидимый друг». Он последовал за ужасной неудачей студента-медика в переходе от видимости к невидимому после успешного преобразования кошек в своей лаборатории пансиона: 20-я глава Уэллса по сути заимствована у Кипа (хотя это, вероятно, не может быть справедливо названо плагиатом). История Кипа представляет собой нечто среднее между фантазией и притчей, и хотя она, возможно, подсказала идею Уэллсу, то, что он дал миру, будет полностью отличаться от любой из ранее написанных невидимых произведений.

III.

«Человека-невидимки» отличает реализм и социальная мораль. По сути, «Человек-невидимка» — это дарвиновское исследование конфликтов между сообществом и индивидуализмом. Гриффин — сверхчеловек в классическом ницшеанском смысле — считает себя выше массы людей и, таким образом, считает свои потребности и желания выше своих. С того момента, как мы встречаемся с ним, его стоическая байроническая харизма юмористически подавляется общительными мужланами Ипинга: экстравертные, громко самоуверенные, любопытные и эгалитарные, они сначала сочувствуют тяжелому положению Гриффина, но быстро обижаются на его стремление к уединению. .

Как и любые хорошие сельские англичане (или американцы, если на то пошло), их крайне отталкивает элитарность, они с подозрением относятся к образованию и не впечатлены достижениями своих лучших людей в социальном плане: «Давай, давай», — кажется, они говорят Гриффину. , «В конце концов, мы все здесь англичане; в таком городе нет нужды хранить секреты — давайте разберемся. Они возмущены его превосходством, с подозрением относятся к его образованию и презирают его секретность (рассматривая его частный бизнес как общественную собственность). С дарвиновской точки зрения Гриффин действительно может символизировать более высокоразвитую расу людей, но его нежелание перекрестно опыляться с остальным человечеством — делиться своими знаниями и помогать улучшить жизнь всего человечества — заставляет его вырваться из стаи и как и в животном мире, людям, покидающим защиту сообщества, суждено стать врагами стада.

По его мнению, человеческая раса была такой же, как и любая другая группа млекопитающих, и могла получить наибольшую выгоду от сотрудничества, сотрудничества и сообщества. Самопровозглашенный статус Гриффина «одинокий волк» делает его опасным для остальной стаи, и, как и любой другой бунтарь в животном царстве, он не перестанет подвергать опасности группу, пока он не будет уничтожен остальной частью его вида

С научной точки зрения Уэллса привлекла идея евгеники и улучшения расы, но он глубоко опасался идеи разрыва между социальными классами, как показано в «Машине времени», где рабочий класс превратился в жестоких троглодитов и образованное население превратилось в хрупких сильфов.Отказываясь сотрудничать и взаимодействовать с суссексскими болваном, Гриффин представляет угрозу сплоченности человеческой расы: его индивидуализм и элитарность служат камнем преткновения для безопасности человеческого сообщества, и, как результат, этот роман, который легко мог иметь был научно-фантастическим фэнтези становится научно-фантастическим ужастиком. Кемп, с другой стороны, — в равной степени элитный и в равной степени образованный — руководствуется долгом перед своими собратьями (будь то болтливые деревенские люди или космополитические утонченные люди) и преодолевает разрыв между классами своим открытым сердцем и преданностью порядку.

С дарвиновской точки зрения сообщество может процветать только в том случае, если его индивидуумам позволено раздвигать границы — чтобы преуспевать и расти — до тех пор, пока они используют свою силу на благо большей группы. В «Человеке-невидимке» — как и в большинстве историй Уэллса — вина разделяется: консервативное, реакционное сообщество сдерживает Превосходную личность, а отличная личность представляет собой экзистенциальную угрозу безопасности расы.

Сам Гриффин представляет собой увлекательное психологическое исследование.Пристрастившийся к стрихнину, похожему на стероид, он впал в примитивную ярость против человечества. Совершенный социопат, он начинает свою преступную карьеру с ограбления своего отца, чтобы профинансировать его учебу — поступок, который заставляет «сентиментального» человека застрелиться. Поначалу это мало что волнует Гриффина в сердце, поскольку он развил ницшеанскую мораль, считая себя выше многих людей, а значит, и его потребности более ценными. Он экспериментирует над кошками, не заботясь об их судьбах, бьет и грабит напуганного горбака (даже не удосужившись выяснить, вырвался ли этот человек из своих уз или задохнулся во рту), грабит пастора, сжигает свой жилой комплекс из эгоистической мести и убивает как минимум двух мужчин: невооруженного полицейского, стоящего на месте, и любопытного стюарда, идущего по проселочной дороге.

И все же у Гриффина есть некоторые моральные слабости, которые постепенно поглощают его и превращают в паранойю. Преследуемый — несмотря на его предполагаемое отсутствие совести — самоубийством отца, он постоянно вспоминает об этом событии и даже мечтает о том, чтобы его заживо похоронили на похоронах. Первоначально самоуверенный, наш прозрачный социопат настолько охвачен страхом перед внешним миром — и гневом на тех, кто не подчиняется ему, — что упускает несколько возможностей избежать закона, чтобы попытаться убить своих так называемых врагов.Вполне уместно, что он становится видимым только после смерти: только в своей смертности Гриффин связан с человечеством — только в своей жалкой смерти он, наконец, становится человеком, с которым можно родиться.

IV.

Чтобы лучше понять роман, очень важно понять кое-что о самом Уэллсе и о художественной литературе, благодаря которой его имя стало нарицательным. Канон научной фантастики следует очень прямому происхождению. От Томаса Мора до Иоганна Кеплера, Фрэнсиса Годвина и Сирано де Бержерака, оттуда до Свифта, затем до Мэри Шелли, переданной Хоффманну, затем По, за которым следует первый абсолютный мастер Жюль Верн.Естественный наследник Верна станет, пожалуй, самым влиятельным автором этого жанра. Герберт Джордж «Гип» Уэллс добился огромных успехов в вопросах межпланетной войны, космических путешествий, подводных исследований, путешествий во времени, невидимости, клонирования, «безумного ученого», современной войны и спекулятивной истории.

После 1906 г. продукция спекулятивной фантастики Уэллса быстро иссякла и после этого момента была лишь спорадической (и никогда не была особенно эффективной, уникальной или хорошей). В течение пятнадцати лет, которые он действительно писал спекулятивную фантастику (которая, чтобы уточнить, включает в себя научную фантастику, странные сказки, истории о привидениях, ужасы, мистика, фэнтези, альтернативную историю, апокалиптическую фантастику, утопическую фантастику и паранормальные явления: все жанры, в которых участвовал Уэллс в значительной степени), Уэллс написал около двух дюжин рассказов об ужасах и сверхъестественном, большинство из которых имели высокие литературные достоинства, а также были развлекательными.Его стиль часто был насыщен красками и настроением, подкреплен реалистичными персонажами и завораживал через этические и философские загадки, которые их создатель бросал в них.

Сочинения Уэллса в этот период были исключительно эффективными, и — если бы они не часто исследовали темы ужасов, фэнтези и научной фантастики — они бы привлекли внимание ученых благодаря мастерству, которое он продемонстрировал в прозе, тематике и описании. Художественная литература Уэллса похожа на произведения многих самых известных реалистов его поколения: Джека Лондона, Джозефа Конрада, Томаса Харди и — особенно — Стивена Крейна — и по содержанию, и по стилю.Уэллс подружился с Крейном и Конрадом, и их труды в совокупности оказали сейсмическое воздействие на литературу 1890-х годов. Такие рассказы, как «Мотылек», «Конус», «История покойного мистера Элвешема», «Страна слепых», «Дверь в стене» и «Красная комната» можно было бы рассматривать как самостоятельные литературные шедевры, независимо от того. их умозрительной природы, и именно по этой причине Уэллс — до его литературного упадка в 1920-х и 1930-х годах — считался многими естественным наследником Чарльза Диккенса в социальной фантастике, так же как он был недвусмысленно известен как преемник Верна в фэнтези. .

В его романах и рассказах часто было чувство Диккенса, и даже его страшилки почти повсеместно несли социальную тематику. Уэллс был печально известным прогрессистом — как в научном, так и в политическом плане — и его рассказы наполнены сценами злоупотребления властью, разрушительных последствий консерватизма и неудач капитализма и империализма. Представления Уэллса о будущем, хотя иногда и утопические, часто были мрачными и ужасающими. Он предвидел подводные камни этноцентрической колонизации и ужасающий потенциал классовых войн.Возможно, лучше всего это проиллюстрировано в книге «Машина времени», которая вводит еще одну тему Веллса: эволюцию.

Будучи приверженцем Дарвина, Уэллс, который начал свою карьеру учителем естественных наук в средней школе, прекрасно осознавал, что повторяющиеся модели поведения усиливают результаты будущих поколений, и он был убежден, что человечество неуклонно развивается благодаря упрочняющимся направлениям. общества: к богатству, комфорту и престижу для богатых и к бедности, нищете и порабощению для бедных.В «Машине времени» главный герой Уэллса посещает Землю спустя столетия после веселых девяностых и обнаруживает, что человечество изменилось, разделившись на две совершенно нечеловеческие расы. Потомки буржуазии превратились в изнеженных, слабых, непрактичных Элоев, а потомки пролетариата превратились в порочных, жестоких, хищных морлоков. После столетий застоя и самоуспокоения, предполагает Уэллс, богатые станут не более чем перекормленным скотом, в то время как бедные, забитые землей и закаленные ненавистью, превратятся в животных-волков.В период расцвета своей карьеры художественная литература Уэллса редко содержала предписания (то есть редко показывала, как можно улучшить мир), но часто, если не всегда, была предупреждением о том, по какой траектории мы движемся.

Он использовал эволюцию для огромного воздействия, демонстрируя, как человечество — из-за нашего ложного чувства победы над стихиями и космосом — становилось толстым, глупым и слабым в результате бдительной и враждебной Природы. Угрозы вырисовываются на каждом углу, с нетерпением ожидая возможности штурмовать незащищенные двери человечества и лишить нас ложного чувства безопасности. В одном только сборнике рассказов Уэллса «» Oldstyle Tales мы находим человечество, осажденное произвольно жестокими кальмарами, подводными рыболюдями, красивыми, хотя и плотоядными цветами, и самой тьмой. Он призывает нас осознать, что мы мудры, объединяемся, действуем в наших общих интересах и перестаем исследовать вопросы, которые не являются нашей эволюционной судьбой.

Не было лучшего времени, чем 1890-е и 1900-е, чтобы опасаться излишних исследований: самолеты, подводные лодки, воздушные шары, корабли и даже ракеты были разработаны, чтобы унести человечество глубже в море, Арктику, пустыни, небо, и Вселенной, чем можно было ожидать, что наши смертные тела будут путешествовать без посторонней помощи.Г.П. Лавкрафт перекликается с мыслями Уэллса в «Зове Ктулху», где он предостерегает от сотрудничества с наукой, предполагая, что мы до сих пор избегали ужасного открытия, но по мере того, как каждая дисциплина разъедает корку, которую Природа создала вокруг своих секретов. , мы неизбежно заплыли слишком далеко и уступили жадному и чуждому миру. Хотя, как прогрессивный человек, он осознавал чудесный потенциал технологий и науки для улучшения нынешнего состояния человечества, он, казалось, опасался их применения в ненужной колонизации сфер, которые эволюция естественным образом не даровала человечеству: воздух, море, космос. , загробная жизнь.Вот драконы.

На протяжении всей своей фантастики Уэллс недоверчиво относится к человеческой природе — загадочно парадоксальная позиция для прогрессивного политического деятеля, но она слишком сильна и неоспорима, чтобы отмахнуться от нее, как от неверной интерпретации. Люди показаны мелкими, ребячливыми, эгоцентричными, жестокими, небрежными, жестокими, распутными, глупыми, жалкими, злобными, неумолимыми, убийственными, безнадежными, непоправимыми и самообманами. Они эгоистично копят для себя внимание и силу и избегают поступать правильно, даже если это в их собственных интересах: в одном эпизоде ​​женщина знает, что ее муж собирается убить ее любовника, но обнаруживает, что она просто не может вызвать слова сказать «не уходи; это ловушка », и по неизвестным причинам лениво наблюдает, как он уходит на смерть.

Мир науки оказывается не более чем гладиаторской ареной порока, злобы и злобы — вдали от прославленных благородных салонов эпохи Просвещения. Исследование небес и морей дает ужасающие открытия, которые, тем не менее, ищут в погоне за славой, и жестокие импульсы обращаются как к соперникам, родственникам, друзьям и незнакомцам. Уэллс рисует человечество, которое было бы спасено сотрудничеством и миром, но которое по-детски стекается к соперничеству и превосходству.Он предупреждает, что чем больше мы спешим, чтобы оказаться на вершине, тем скорее израненный и избитый победитель слабо ускользнет в поисках укрытия — одинокий и уязвимый с мертвыми на земле товарищами. «Вместе мы сильнее, лучше, способнее, мудрее», — предупреждает Уэллс, но его главные герои часто стремятся к отличию и превосходству. Их редко награждают.

Ужасные истории Уэллса, как правило, делятся на три категории, которые иногда пересекаются. Первые и самые распространенные — это истории о привидениях. Они имеют дело — что неудивительно — до некоторой степени.Часто это призрак — это то, что умерший человек возвращается, чтобы сделать какое-то заявление или продвинуть какую-то цель. В «Мотыльке» ученый, кажется, преследует своего ненавистного соперника в виде существа, которое они оба активно изучали. В «Поллоке и человеке Порро» колониального босса преследует отрубленная голова местного знахаря, которого он казнил. В другие моменты привидение неясно — его источник, цель или мотивы — и в результате получается тревожная, сбивающая с толку история о привидениях.В «Дверь в стене» «призрак» — одноименный образец ничего не подозревающей архитектуры. В «Красной комнате» — неосязаемый дух тьмы и забвения.

Другие включают хищных демонов или бесцельных фантомов, но все они требуют, чтобы персонаж был глубоко встревожен присутствием сверхъестественного. Вторая по популярности — это сказка о странной науке — сочетание фантастики и научной фантастики, в которой отслеживаются природные явления с вымышленными и фантастическими результатами. Рассказы о странной науке изображают природу как разумную, враждебную и хищную, а ученых — как коварных злодеев или неуклюжих болванов.В «Покойном мистере Эльвешеме» коварный академик лишает незнакомцев их юности, чтобы продлить свою пустую жизнь, а в «В бездне» исследователь потрясен, обнаружив рыбную империю антропоидных глубинных людей, которые поклоняются затонувшим кораблям и используют человеческие кости в качестве архитектурных сооружений. инструменты. В «Странной орхидее» у простого коллекционера цветов среднего класса кровь выкачивает вампирская орхидея. В «Морских рейдерах» лодка с женщинами и детьми опрокидывается, а находящиеся в ней люди пожираются облаком случайно попавших в ловушку антропофагов.Эти сказки — как призрачные, так и странные — часто переходят в третью категорию: ужасы.

Ужасные истории, как мы хорошо знаем, требуют разоблачения некоторых ужасных и шокирующих физических мерзостей: убийства, чудовища, пещеры, заполненной черепами, неба, заполненного птицами-людоедами. «Поллок и человек Порро», «Морские рейдеры» и «Странная орхидея» изобилуют отвратительными подробностями, пугающими событиями и ужасными катастрофами. Некоторые из историй, включенных в этот том, не являются ни призрачными, ни странными, а просто ужасающими.«Конус» подробно описывает тошнотворное убийство, а «Страна слепых» рассказывает об изолированном поселении, где видение считается фантазией безумца из-за столетий инбридинга и генетической слепоты. Эти сказки могут включать в себя сверхъестественные машины, но не являются явным призраком, как в «Волшебном магазине», в котором мужчина и его сын медленно приходят к пониманию того, что магазин игрушек, в который они вошли, может не позволить им выйти, или « Мечта об Армагеддоне », что могло бы быть простым случаем для Drs.Фрейда и Юнга, или это могло быть паранормальное видение кровавой кульминации Земли. Отличительной чертой ужасной сказки является момент кульминации, когда заблуждение трансформируется и открывается отвратительная правда. Кальмары едят людей. Растение сосет кровь. Он действительно собирается убить его. Магия настоящая. Будь то история о жалком ужасе, преследовании или странной науке, все они содержат мрачные откровения, которые говорят о мировоззрении Уэллса, которое опасается, что человеческий эгоизм и разделение приведут нас к разрушению как извне, так и изнутри.

Уэллс сегодня в основном наследие писателя-фантаста. Его вклад в эту традицию, несомненно, является основополагающим в каноне жанра. Работы Дугласа Адамса, Орсона Скотта Карда, Роберта Хайнлайна, Уильяма Гибсона, Рэя Брэдбери, Фрэнка Герберта, Артура Кларка, Айзека Азимова, Филипа К. Дика, HP Лавкрафта, Августа Дерлета, Фрица Либера, Джорджа Оруэлла, Олдоса Хаксли, Урсула К. Ле Гуин, Харлан Эллисон и Стивен Кинг, несомненно, запечатлены его влиянием. И все же он гораздо больше, чем писатель-фантаст: пионер в области прав женщин, бульдог за права рабочих, откровенный критик коррупции, злоупотребления властью и шовинизма.Его романы, посвященные социальным комментариям и жизни представителей низшего среднего класса, снискали ему широкое признание как литературный преемник Чарльза Диккенса, частично из-за их строгого и часто едкого прогрессивного духа, а частично из-за его вызывающей воспоминания прозы — мастерства в содержании и стиле, которое могло время можно было принять за Стивена Крейна, Томаса Харди или Джека Лондона.

Жизнь Уэллса не лишена противоречий: его произведения часто демонстрируют возмутительный расизм, сексизм и человеконенавистничество, а их циничный, пессимистический тон резко контрастирует с его утопической политикой.Сложности его жизни отражены в его произведениях, одновременно полных надежды и мрачных, полных энтузиазма и отчаяния, мотивированных и подавленных, гуманистических и человеконенавистнических. Оттенки серого, которые составляют его литературное мировоззрение — некоторые темные, некоторые светлые, а некоторые загадочно промежуточные, — помогли гарантировать, что его наследие будет больше, чем у простого фантазийного спекулянта, но как талантливого писателя и провидца.

V.

С момента публикации «Человек-невидимка» предлагает захватывающий взгляд на психологию социопата и непреодолимую силу гнева.В простейшем случае это увлекательный пример научной фантастики, который представляет пугающие возможности технологий: одновременно стать всемогущим и совершенно уязвимым (что мы слишком хорошо понимаем в эпоху цифровых технологий). В своей самой сложной форме это могущественная притча перевернутого социального дарвинизма: высокомерный гений, чье высокомерие, эгоизм и человеконенавистничество оставляют его настолько далеко от досягаемости своих собратьев, что он поглощается собственным нарциссизмом.

Это урок гордости в такой же степени, как и фантазия о возможностях — изучение самоконтроля в такой же степени, как и мечта о самопотенциале.Невидимость по-прежнему нас восхищает: способность сливаться с миром и избегать критики невероятно привлекательна. Но мы слишком хорошо знаем, какой ужас это может принести: паранойя наблюдения, уязвимость вуайеризма и ненадежность разоблачения. Но, возможно, именно Человек-невидимка переживает величайший человеческий ужас — анонимность — идею, которая начинает приходить в его сознание, когда он оказывается без друзей, без отца и оскорбляется каждым человеком, с которым он сталкивается. В конечном счете, это ужас человека-невидимки, независимо от перспективы: войти незамеченным, увидеть невидимое, пропасть, но остаться незамеченным.

Наше аннотированное и иллюстрированное издание «Человек-невидимка» Вы можете найти ЗДЕСЬ!

#spookyspotlight #hgwells

культурная эволюция | Определение, история, теории и факты

Однлинейная теория

Эпоха Великих географических открытий познакомила европейцев 15-го и 16-го веков с широким спектром «примитивных» культур. Почти сразу европейские интеллектуалы начали попытки объяснить, как и почему условия жизни людей стали такими разнообразными. Хотя английский философ 17-го века Томас Гоббс очень ошибался, описывая коренные народы как живущие в условиях, в которых «не было ни искусства, ни письма, ни общества», а жизнь воспринималась как «одинокая, бедная, мерзкая, жестокая и жестокая». короче », его описание заключает в себе популярное в то время представление о« дикаре ».Игнорируя или не подозревая о множестве фактов — например, многие коренные народы имели гораздо более высокий уровень жизни, чем европейские крестьяне, — Гоббс и другие ученые утверждали, что все хорошее и цивилизованное возникло в результате медленного развития вдали от этого «низкого» государство и к «высшему» государству, представленному культурами Европы. Даже философы-рационалисты, такие как Вольтер, неявно предполагали, что «восходящий» прогресс человечества был частью естественного порядка.

Томас Гоббс

Томас Гоббс, фрагмент масляной картины Джона Майкла Райта; в Национальной портретной галерее в Лондоне.

Предоставлено Национальной портретной галереей, Лондон

Это представление эпохи Просвещения о существовании «естественного порядка», полученное от философов Древней Греции, которые описывали мир как составляющий Великую Цепь Бытия — вид в котором мир рассматривается как законченный, упорядоченный и поддающийся систематическому анализу. В результате ученые эпохи Просвещения делали упор на категоризацию и вскоре создали различные типологии, описывающие серию фиксированных этапов культурной эволюции.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.
Подпишись сейчас

Большинство из них сосредоточено на трех основных этапах, но некоторые предложили гораздо больше категорий. Например, в своей книге « Esquisse d’un tableau Historique des progrès de l’esprit humain » (1795; «Набросок исторической картины развития человеческого разума ») маркиз де Кондорсе перечислил 10 этапов, или «эпох. , »Культурной эволюции. Он утверждал, что последняя эпоха началась с Французской революции и была предназначена для установления всеобщих прав человека и совершенствования человеческого рода.Датский археолог Кристиан Юргенсон Томсен широко известен как первый ученый, основавший такую ​​типологию на достоверных данных, а не на предположениях. В книге Ledetraad til nordisk Oldkyndighed (1836; A Guide to Northern Antiquities ) он классифицировал древние европейские общества на основе их инструментов, назвав стадии развития каменным, бронзовым и железным веками.

В конце XIX века на теории культурной эволюции огромное влияние оказало широкое признание теории биологической эволюции, выдвинутой Чарльзом Дарвином в «Происхождении видов » (1859 г.).Социологи обнаружили, что структура, предложенная биологической эволюцией, предлагает привлекательное решение их вопросов, касающихся происхождения и развития социального поведения. Действительно, идея общества как развивающегося организма была биологической аналогией, которую использовали многие антропологи и социологи и которая в некоторых кругах сохранялась даже в 20 веке.

Английский философ Герберт Спенсер был одним из первых, кто разработал общую эволюционную схему, охватившую человеческие общества со всего мира.Он считал, что человеческие культуры эволюционировали от менее сложных «видов» к более сложным: сначала люди жили недифференцированными ордами; затем возникла социальная иерархия со священниками, королями, учеными, рабочими и так далее; а позже накопил знания, которые были дифференцированы по различным наукам. Короче говоря, человеческие общества эволюционировали в результате усиления разделения труда в сложные цивилизации.

Антропологи Э. Тайлор в Англии и Льюис Х. Морган в Соединенных Штатах были главными представителями культурных этапов в эволюции человечества.Они сделали упор на анализе культуры в целом, а не на анализе отдельных культур, за исключением того, что последний может проиллюстрировать их теории общей эволюции человечества и цивилизации. Морган довольно хорошо резюмировал принципы однолинейного подхода:

Эдвард Бернетт Тайлор

Эдвард Бернетт Тайлор, деталь рисунка Джорджа Бонавиа мелом, 1860 год; в Национальной портретной галерее в Лондоне.

Предоставлено Национальной портретной галереей, Лондон

Поскольку человечество было единым по своему происхождению, их карьера была по существу едина, протекавшей по разным, но одинаковым каналам на всех континентах, и очень одинаково во всех племенах и нациях человечества вплоть до такой же статус продвижения.Отсюда следует, что история и опыт племен американских индейцев более или менее отражают историю и опыт наших далеких предков, когда они находились в соответствующих условиях.

Этот отрывок взят из шедевра Моргана « Древнее общество » (1877 г.), в котором он также описал семь стадий культурной эволюции: низшую, среднюю и высшую дикость; низшее, среднее и верхнее варварство; и цивилизация. Он поддерживал свои идеи, цитируя современные общества, характерные для каждой стадии, за исключением низшей дикости, примеры которой не сохранились.

Работа Моргана была очень широко прочитана и стала основой для дальнейшего развития антропологии, в частности, ее акцента на межкультурном сравнении и ее озабоченности механизмами изменений. Его работа лежала в основе дебатов по таким вопросам, как относительная важность технологических инноваций (по сравнению с их распространением), которые вызывали серьезную озабоченность до конца XIX века и сохранялись вплоть до XX века. Однако, хотя это и считается важным в истории антропологии, работы Моргана и даже однолинейная культурная эволюция в целом больше не пользуются доверием в этой области.

Человек-невидимка и невидимая рука: Критика капитализма Герберта Уэллса

«Можно задаться вопросом, не вдохновляются ли эти интеллектуалы иногда негодованием на то, что они, лучше зная, что должны делать, получают гораздо меньше, чем те, чьи инструкции и действия фактически направляют практические дела. Такие литературные интерпретаторы научно-технического прогресса, отличным примером которых может служить Герберт Уэллс из-за необычайно высокого качества его работы, сделали гораздо больше для распространения социалистического идеала централизованно управляемая экономика, в которой каждому отводится соответствующая доля, чем у настоящих ученых, у которых они заимствовали многие из своих понятий.»—Фридрих Хайек, Роковое самомнение

» Наука! Сейчас мы хотим социализма, а не науки ».

Герберт Уэллс, В дни кометы

I.

Впервые опубликованная в 1897 году книга Герберта Уэллса « Человек-невидимка »породила бесчисленные литературные подражания, кино адаптации и даже нескольких телесериалов, превратившись таким образом в своего рода современный миф. В руках Уэллса история Гриффина, студента университетского колледжа, который находит способ сделать себя невидимым, становится притчей об опасной силе современной науки .Ведомый своими экспериментами в первую очередь из-за неистовых амбиций, Гриффин становится все более и более страдающим манией величия, когда становится невидимым. Таким образом, он занимает свое место в литературных изображениях безумных ученых, восходящих к Виктору Франкенштейну Мэри Шелли, прототипу человека, который изолирует себя от своих товарищей, чтобы преследовать амбициозный проект, и в процессе этого теряет свою человечность, высвобождая силы, которые он не может ни понять, ни контролировать. Интерес к Человек-невидимка по понятным причинам имел тенденцию сосредотачиваться на научных аспектах сказки, особенно на вопросах, которые Уэллс поднимает об этике современных технологий.

Но, как это часто бывает в работах Уэллса, научно-фантастическая ситуация в Человек-невидимка предоставляет средство для исследования более широкого набора экономических и политических проблем, которые занимали его на протяжении всей его карьеры. В частности, хотя невидимость Гриффина имеет научные причины, она в значительной степени оказывает экономическое влияние, прежде всего на движение и перевод денег. Откровенно говоря, Гриффин в основном использует свою невидимость для того, чтобы отнять у людей их наличные:

История о летающих деньгах была правдой.И все об этом районе, даже от Августа Лондона и Кантри Банковской компании, от касс магазинов и гостиниц … Деньги в тот день тихонько и ловко добывались пригоршнями и руло, тихо плывя вдоль стен и тенистых мест, быстро уворачиваясь от приближающихся глаз мужчин. И он, хотя никто его не отследил, неизменно заканчивал свое таинственное бегство в кармане взволнованного джентльмена.

Уэллс обращает внимание на сложность отслеживания движения денег.В наш век оффшорных банковских операций и всевозможных схем отмывания денег нам вряд ли нужно напоминать, что денежное обращение может быть загадочным даже без буквально невидимого человека, стоящего за этим. Возможно, тогда книга Уэллса « Человек-невидимка» — это не только научная, но и экономическая притча, в которой деньги являются одним из ее центральных предметов.

Для Уэллса невидимость Гриффина символизирует работу безличной, децентрализованной и, с точки зрения Уэллса, опасно хаотичной рыночной экономики, которая не уважает диктат традиционных общинных связей или установленной государственной власти.Фактически, самое важное в Гриффине — это его невидимая рука . В своей книге «Богатство народов » Адам Смит утверждал, что в условиях свободной рыночной экономики невидимая рука направляет корыстные действия индивидуальных предпринимателей на благо общества в целом.

В отличие от Смита, Уэллс был социалистом. В самом деле, он был главной силой в формировании курса социалистической теории и практики в Британии двадцатого века; его обычно считают одним из архитекторов современного государства всеобщего благосостояния.Поэтому неудивительно, что Уэллс использует свою притчу о Человеке-невидимке, чтобы поставить под сомнение экономические теории Смита, представив Гриффина чудовищем эгоизма и обнаружив хаос и катастрофу там, где Смит видел порядок и прогресс. Таким образом, книга «Человек-невидимка» дает возможность изучить критику капитализма Уэллсом как по существу, так и по мотивам его враждебности к свободному рынку. В частности, мы увидим, что у Уэллса как у писателя-творца были особые причины критиковать безличность рыночной экономики и ее невидимых упорядочивающих сил.

II.

Ключ к пониманию Человек-невидимка — это двойной сеттинг истории. Действие романа в основном происходит в сельской деревне Ипинг и других деревенских частях Англии. Но в воспоминаниях Гриффина о том, как он стал невидимым, сцена перемещается в городской мегаполис Лондона. Человек-невидимка показывает контраст между жизнью в маленькой деревне и жизнью в большом городе. Фактически, несмотря на всю новизну своей научно-фантастической предпосылки, « Человек-невидимка» исследует территорию, уже хорошо знакомую в британской литературе девятнадцатого века, от Уильяма Вордсворта до Томаса Харди.Подобно поэту-романтику или викторианскому писателю, Уэллс сопоставляет ограниченное традициями, ориентированное на общину существование сельской деревни с аномией и безродным космополитизмом современного мегаполиса. Переезжая из Лондона в деревню, Гриффин создает драматическое напряжение в истории, противостояние противоположных образов жизни.

Как Уэллс описывает ситуацию с Гриффином: «Его раздражительность, хотя она могла быть понятна городскому мозговому работнику, была поразительной вещью для этих тихих жителей деревни Суссекс.«Уэллс изображает Ипинг как сплоченное сообщество: все знают друг друга, и, действительно, все заботятся о чужих делах. Граждане Ипинга недалеки и суеверны, легко расстраиваются из-за всего, что может нарушить их регулярность. В романе Гриффин прибывает в Ипинг как квинтэссенция незнакомца, неизвестного никому в деревне и явно чужеземца в силу его гротескной внешности в маскировке, рассчитанной на то, чтобы скрыть его невидимость (один из местных жителей даже предполагает, что Гриффин может отличаться от других в расовом отношении горожане).

В этих обстоятельствах единственное, что принимает Гриффина в Ипинге, — это деньги. Роман начинается с типичной рыночной сделки. Гриффин получает комнату в гостинице не из-за «человеческой благотворительности», как он сначала предлагает, а из-за его способности «заключать» «сделку» и платить обычную ставку. Деньги сами по себе уже делают Гриффина своего рода невидимостью. Даже в городе суетливых людей он может оставаться анонимным. Какой бы любопытной ни была хозяйка гостиницы, миссис Холл, она даже не удосужилась узнать имя Гриффина, если он вовремя оплачивает счета.Действительно, деньги дают Гриффину много места для маневрирования. Его странные и затворнические привычки вызывают подозрения у недалеких деревенских жителей, некоторые из которых считают, что он, должно быть, преступник, скрывающийся от полиции. Но, по крайней мере, в случае с миссис Холл, Гриффин может успокоить ее всякий раз, когда она жалуется на ущерб, который он нанес своему жилищу, простым предложением заплатить за это: «Впишите это в счет». Как говорит сама миссис Холл: «Он может быть немного властным, но счета оплачиваются пунктуально, а счета оплачиваются пунктуально, что бы вы ни хотели сказать.»

Таким образом, мы видим, как деньги трансформируют традиционное сообщество. Жители Ипинга привыкли общаться лицом к лицу с хорошо известными им людьми; как говорит один из жителей деревни:» Я хотел бы увидеть мужское лицо, если бы он остановился в моем доме ». Но совершенно незнакомый человек может жить среди них благодаря власти денег, которая означает безличную работу рынка. Можно подумать, что Уэллс приветствовал бы эту силу как движущая сила прогресса.Как он сам демонстрирует, рыночная сделка позволяет совершенно незнакомым людям, у которых могут быть даже причины быть враждебными друг другу, сотрудничать для их взаимной выгоды.

Деньги, кажется, способ значительно расширить диапазон социального взаимодействия. И в изображении Уэллса такие деревни, как Ипинг, определенно выглядят так, как будто они могли бы использовать некоторое расширение своего кругозора. В целом Уэллс комично относится к сельским жителям, заставляя нас смеяться над их условностью и суеверием. Тем не менее, он, кажется, встает на их сторону, принимая их образ жизни как меру нормальности и представляя Человека-невидимку зловещей фигурой, того, кто своей скрытностью и навязчивой заботой о личной жизни нарушает мирное функционирование деревенского сообщества.Свою поистине резкую критику Уэллс оставляет за современным городом, за Лондоном.

В лондонской части повествования невидимость Гриффина странным образом символизирует слабость и уязвимость современного человека, то, как он становится не-сущностью под давлением массового общества, как он теряется в суете городской жизни. толпа, превращающаяся в некое «ничто». В отличие от более поздних кинематографических версий истории, Уэллс с самого начала склонен подчеркивать недостатки невидимости.Гриффин, конечно, возлагает большие надежды на то, что его невидимость позволит ему делать, но как только он действительно становится невидимым, почти первое, что он обнаруживает, — это то, сколько проблем его новое состояние доставит ему. Триумфально выйдя на улицы Лондона, ожидая «насладиться [своим] необыкновенным преимуществом», Гриффин вместо этого обнаруживает, что его обрушивает на себя масса людей в большом городе: «Но едва я появился на Грейт-Портленд-стрит… как я услышал сотрясение мозга и получил сильный удар сзади….Я попытался попасть в поток людей, но они оказались для меня слишком густыми, и в мгновение ока мои каблуки стали наступать ».

Надеясь стать богом в глазах своих лондонцев, Гриффин сначала обнаруживает, что он буквально ничто для них; они входят прямо в него и над ним. Невидимость Гриффина — просто крайний случай типичной городской проблемы. Многие романисты девятнадцатого века исследовали тревогу человека, которому угрожала утрата его идентичности в массе. общество.«Записки из подполья » Достоевского, пожалуй, лучший тому пример. Как и Гриффин, главный герой Достоевского терпит унижение, когда люди проходят мимо него по улице Санкт-Петербурга, как если бы он был ничем.

Невидимость Гриффина, таким образом, становится ярким образом всего, что Уэллс пытается показать о безличности рыночной экономики. В маленькой деревне Ипин проблема Гриффина в том, что все взоры обращены на него; каждый хочет вмешаться в свой бизнес. Его проблема в Лондоне прямо противоположна; в большом городе его полностью игнорируют.Сам Гриффин красноречиво описывает бесчувственный, равнодушный характер большого города:

У меня не было ни убежища, ни техники, ни человека в мире, которому я мог бы довериться…. Я был полон решимости подойти к какому-нибудь прохожему и довериться его милости. Но я слишком ясно знал, какой ужас и жестокость вызовут мои ухаживания… Даже для меня, Человека-невидимки, ряды лондонских домов стояли запертыми, запертыми и запертыми.

В отличие от Ипинга, Лондон — совершенно безличное сообщество, в котором никто не знает никого другого, или, по крайней мере, человек может быть практически неизвестен своим ближайшим соседям.Похоже, Уэллс предполагает, что даже без его жестоких экспериментов Гриффин был бы фактически невидим в Лондоне. Уэллс использует невидимость в этом метафорическом смысле в своем более позднем романе Tono-Bungay (1908), когда он описывает ситуацию молодого студента, который приезжает в Лондон и теряется в толпе:

Во-первых, я стал невидимым. . Если я бездельничал в течение дня, никто, кроме моих однокурсников (которые, очевидно, не боялись меня), не замечал этого. Никто не видел моей полуночной свечи; Никто не указал на меня, когда я переходил улицу, как на удивительное интеллектуальное явление.

Современный городской мегаполис — это особенно ослабленная форма сообщества, в которой люди живут вместе, но имеют очень мало общего. Уэллс подчеркивает этот момент, называя Гриффина «старым польским евреем» в качестве домовладельца в Лондоне, который говорит на идиш в ключевой момент. Лондон — это не просто парадоксальное сообщество незнакомцев; Фактически это сообщество иностранцев, которые иногда даже не говорят на одном языке.

Для Уэллса, таким образом, быть невидимым в Лондоне — значит быть индивидуумом в огромной безличной рыночной экономике, которая не дает никаких подлинных корней или общности и, следовательно, превращает человека в существо сугубо необходимое.На протяжении всей истории Гриффин на удивление одержим основными человеческими потребностями: едой, одеждой, кровом. В конечном итоге он воплощает все, что Уэллс считает неправильным в капиталистическом существовании. Не имея ничего, что могло бы стабилизировать его жизнь, Гриффин всегда в движении, не в силах найти отдых. Он постоянно замышляет интриги против своих собратьев, всегда пытаясь извлечь выгоду из любой ситуации. В частности, он сталкивается со всеми проблемами эмансипированной личности в современном просвещенном мире. Гриффин — ученый, человек, который пытается жить одним разумом и отвергает все традиционные религиозные верования.Особенно расстраивает селян тот факт, что он «ни разу не ходит в церковь по воскресеньям».

Уэллс подчеркивает тот факт, что Человек-невидимка находится в состоянии войны с традиционными ценностями, своеобразным и беспричинным поворотом сюжета: символическим убийством Гриффином своего отца. Чтобы получить средства, необходимые для продолжения своих экспериментов, Гриффин отнимает у своего отца деньги, которые ему не принадлежат; с позором старик стреляет в себя. Сцена похорон отца Гриффина — один из самых ярких моментов в книге.Уэллс связывает смерть отца Гриффина с модернизирующими силами, которые разоряют сельскую местность и разрушают традиционный английский образ жизни:

Я помню, как шел обратно в пустой дом через место, которое когда-то было деревней, а теперь заделано строители превратили его в уродливый город. Дороги, наконец, выходили на оскверненные поля и заканчивались грудами обломков и мокрыми сорняками. Я помню … странное чувство отстраненности, которое я испытывал из-за убогой респектабельности, мерзкой коммерциализации этого места.

Вот Уэллс подсказывает: «коммерциализм» — это «грязно»; рыночная экономика делает в больших масштабах и систематически то, что Гриффин делал косвенно и импульсивно. Он убивает отца, заменяя традиционный порядок деревенского села чудовищной функциональностью современного урочища. Как поэт-романтик, Уэллс пишет об «оскверненных полях» и оплакивает урбанизацию некогда преимущественно сельской Англии.

Отрезанный от своей семьи и всякого чувства общности, Человек-невидимка становится монстром эгоизма, управляемым только своей собственной волей и желаниями.Как описывает его доктор Кемп: «Он чистый эгоизм. Он не думает ни о чем, кроме своей выгоды, своей безопасности». Таким образом, Гриффин служит представлением Уэллса о homo economicus , человеке, который преследует свои рациональные интересы, исключая все другие соображения.

Это объясняет странную ассоциацию Уэллса между Гриффином и Робинзоном Крузо. Невидимый на улицах Лондона, Гриффин так же изолирован от своих собратьев, как Крузо на своем острове. Оба мужчины пребывают в каком-то гоббсовском состоянии натуры, одержимо ищут Человека Пятницу, любую форму человеческого общения, которая могла бы вывести их из войны всех против всех.Человек-невидимка разделяет с Крузо радикальное чувство незащищенности, живя в состоянии постоянной тревоги о будущем. Более того, Крузо — одно из самых ранних литературных представлений чисто стяжательной стороны человеческой натуры, и Уэллс желает исследовать тот же предмет. Не имея общего чувства цели, Человек-невидимка становится одержимым удовлетворением собственных аппетитов.

Таким образом, Человек-невидимка становится символом Уэллса чистого потребителя. В яркой сцене Гриффин вторгается в оплот буржуазного потребительства — универмаг.Это явление было достаточно новым во времена Уэллса, чтобы он почувствовал себя обязанным, чтобы Гриффин объяснил концепцию:

[Я] оказался за пределами Омниумса, большого заведения, где все должно быть куплено — вы знаете место — мясо, бакалея , белье, мебель, одежда, даже картины маслом, — огромная извилистая коллекция магазинов, а не магазин.

Невидимость Гриффина дает ему доступ ко всему спектру потребительских товаров, производимых капитализмом. Но Уэллс добавляет поворот к своему мифу о Человеке-невидимке, чтобы предположить саморазрушительный характер капиталистической экономики и ее потребительской крысиной гонки.В каком-то смысле невидимость делает Гриффина идеальным потребителем. Он может приобрести все, что захочет; он — обычная машина потребления: «Никто не сможет меня удержать. Я мог бы взять свои деньги там, где их нашел. Я решил побаловать себя роскошным пиршеством, а затем поселиться в хорошем отеле и накопить новое имущество. . » Но с другой стороны, Гриффин постоянно разочаровывается как потребитель.

Уэллс подробно останавливается на трудностях, с которыми сталкивается Гриффин, потребляя товары, которые он приобретает. Если он ест ту пищу, которую жаждет, это делает его временно видимым для врагов, пока его тело не сможет ее усвоить.Если он наденет желаемую одежду, он станет таким же уязвимым. Сам Гриффин точно формулирует свою дилемму: «Я перебрал все, что человек считает желательным. Без сомнения, невидимость позволяла получить их, но делала невозможным наслаждаться ими, когда они были получены». Здесь Уэллс предвосхищает более позднюю постмарксистскую критику капитализма, особенно критику Франкфуртской школы. Капитализму удается позволить потребителям приобретать товары, которые они хотят, но он мешает людям наслаждаться ими.Действительно, порождая бесконечное количество желаний и вовлекая потребителей в бесконечный процесс приобретения, рыночная экономика, с этой точки зрения, обрекает их на постоянное недовольство.

«Гриффин служит представлением Уэллса homo economicus , человека, который преследует свои рациональные интересы, исключая все другие соображения».

Человек-невидимка начинается с того, что «пара государей» «бросается на стол», и заканчивается деньгами.В комическом эпилоге Уэллс рассказывает, что случилось со всеми украденными Гриффином деньгами. Он попадает в руки его вероломного помощника Марвел. Именно из-за того, что деньги невозможно отследить, Marvel получает все украденные деньги. «Когда они обнаружили, что не могут доказать, кто какие деньги», потеря общества становится выгодой Marvel в последней инверсии принципа невидимой руки Смита. И, наконец, в капиталистическом мире, который изображает Уэллс, коммерциализируется даже сама история Человека-невидимки.Благодаря своему инсайдерскому знанию, Марвел становится знаменитостью на сцене: «А потом один джентльмен дал мне гинею за ночь, чтобы я рассказал историю в Empire Music ‘all — просто расскажи им своими словами».

Кроме того, Марвел смог использовать свою встречу с Гриффином, открыв собственную гостиницу, для которой Человек-невидимка становится своего рода товарным знаком, фактически его главной рекламой: «Вывеска гостиницы — пустая доска, за исключением шляпа и сапоги, а название — название этой истории.Уэллс криво обращает внимание на тот факт, что он сам торгует историей о Человеке-невидимке. Эта книга стала одной из самых популярных его книг, и он не прочь заработать на ней как можно больше денег. за права на экранизацию сюжета, и был вдвойне вознагражден, увидев, что продажи книги возродились благодаря успеху универсального фильма 1933 года. В своей автобиографии 1934 года Уэллс называет Человек-невидимку «сказкой, во многом благодаря превосходный фильм, недавно снятый Джеймсом Вейлом, до сих пор читают так же часто, как и раньше.Для многих молодых людей в настоящее время я всего лишь автор книги «Человек-невидимка ». Даже в исследовании денег в книге «Человек-невидимка » было бы неприлично останавливаться на том, сколько из них Уэллс извлек из романа, но его Успешная коммерциализация этой истории — хорошее напоминание о том, что, каким бы проницательным ни был Уэллс, он умел сам играть в капиталистическую игру.

III.

Уэллс, таким образом, ловко использует фигуру Человека-невидимки для развить критику капитализма, тем самым сделав свой роман чем-то более тонким и интересным, чем простые безумные рассказы ученых-критиков.Тем не менее критика капитализма Уэллсом в конечном итоге терпит неудачу. Во-первых, он недостаточно узконаправленный. В большей части книги «Человек-невидимка» Уэллс критикует не капитализм в частности, а современность в целом. Аспекты жизни, которые он ставит под вопрос — крупномасштабная организация, городское существование, массы людей, космополитизм, рационалистическое и антитрадиционное поведение — характеризуют все современные режимы, как социалистические, так и капиталистические.

Во всяком случае, капитализм смягчает негативные эффекты массового общества, рассеивая экономическую мощь и сохраняя частные очаги сопротивления государству Левиафана.Опыт социалистических сообществ в двадцатом веке показывает, что в условиях централизованно планируемой командной экономики люди с большей вероятностью будут чувствовать себя нулем, даже если у них отнимаются права на частную собственность и частную инициативу. Что касается точки зрения Уэллса о потреблении при капитализме, то она основана на ложной аналогии. Ничто в реальном мире не соответствует трудностям, с которыми сталкивается Гриффин, наслаждаясь тем, что он приобретает; они полностью свойственны его ситуации как человека-невидимки.Фактически, большинство потребителей при капитализме хотят, чтобы их потребление было видимым; со времен Торстейна Веблена критики капитализма жаловались на «демонстративное потребление». У Уэллса может быть веская причина в своей критике капиталистического потребления, но его конкретный вымышленный инструмент для его выражения ничего не доказывает.

Действительно, его центральная метафора человека-невидимки не работает в одном отношении, которое является настолько фундаментальным, что устраняет необходимость в подробном, поэтапном опровержении позиции Уэллса.В истории Уэллса всего человек-невидимок. Он не работает в рыночной системе, а обладает своего рода монополией. Следовательно, он действует без сдержек и противовесов, которые жизненно важны для представления Адама Смита о невидимой руке. Смит никогда не отрицал, что люди эгоистичны. Но его точка зрения заключалась в том, что какими бы эгоистичными ни были отдельные люди, когда этот эгоизм действует в рамках системы рыночной экономики, он вынужден служить общему благу. Таким образом, научно-фантастическая притча Уэллса не может дать справедливой проверки экономических принципов Смита.Смит фактически согласился бы, что сделать человека невидимым означало бы превратить его в монстра эгоизма, поскольку это освободило бы его от нормальной рыночной дисциплины, на которой бизнесмены контролируют друг друга, точно наблюдая за действиями друг друга. всегда в поисках конкурентного преимущества. В Smith индивидуальный предприниматель — это , а не невидимый; действительно, работа невидимой руки полностью зависит от того, насколько видны бизнесмены, когда они встречаются в условиях открытой конкуренции.

«Научно-фантастическая притча Уэллса не может предложить справедливой проверки экономических принципов Адама Смита. Смит фактически согласился с тем, что сделать человека невидимым означало бы превратить его в монстра эгоизма, поскольку это освободило бы его от нормального поведения. дисциплина рынка ».

Поэтому я хочу сосредоточиться на анализе не логики слабой позиции Уэллса, а мотивов его враждебности к рыночной экономике. Самый поразительный факт о Человеке-невидимке — это атавизм позиции Уэллса.Он обычно на стороне отсталых, неискушенных жителей деревни против дальновидного научного гения Гриффина. На самом деле Уэллс, кажется, виноват в своего рода экономической и политической ностальгии по фильму Человек-невидимка , нежно оглядываясь на более раннюю и более простую эпоху, когда сообщества были небольшими и сплоченными, и люди могли рассчитывать на прямое сотрудничество с каждым из них. другие для решения своих проблем. Уэллс принципиально не доверяет центральной идее Смита и более поздних экономистов о том, что рынок обеспечивает способ рационального упорядочения производственной деятельности людей без необходимости в центральном руководстве или даже при личном знакомстве участников.

Уэллс, очевидно, разделяет подозрения и опасения капитализма, которые обычно охватывают граждан досовременных и экономически неразвитых сообществ. Таким людям действие рыночной экономики кажется волшебством. Купец, предприниматель, финансист — все эти основные действующие лица рыночной экономики, очевидно, производят богатство из ничего и, таким образом, кажутся обычному человеку колдунами. Портрет Уэллса с Гриффином подтверждает все подозрения обычных людей в отношении бизнесмена: что он непродуктивен, что он скрытный в своих делах, что все, что он делает, это перемещает деньги, принадлежащие другим людям, что, по сути, его приобретение является формой воровства. , что он живет чужим трудом.Как и многие люди, Уэллс не может понять или оценить тот особый вклад, который предприниматель вносит во благо экономики в целом. В книге « A Modern Utopia » он делает разоблачительное заявление, что «торговля — это побочный продукт, а не существенный фактор общественной жизни». Фактически, предприниматель, благодаря своему особому знанию рыночных условий и своей готовности брать на себя риски в нестабильном мире, делает возможным, чтобы товары, которые люди хотят, были доступны, когда и где они хотят.Любой, кто считает, что предприниматель не получает прибыли, по сути утверждает, что мы живем в мире без риска.

Как и многие англичане девятнадцатого века с социалистическими наклонностями, Уэллс с трудом мог принять беспорядок и очевидный беспорядок сложной системы рыночной экономики, которая работает именно за счет рассеивания экономических знаний, власти и контроля. Уэллс не испытывал явной ностальгии по Средним векам и его феодальной системе, как писатели, такие как Томас Карлайл и Уильям Моррис, но он, по сути, вернулся к средневековому образу мышления, настаивая на том, что порядок должен быть навязан обществу сверху. что только с лидерами, централизованно управляющими экономической деятельностью, она может принять рациональную форму.Этот принцип лег в основу утопического мышления Уэллса:

Если мы вообще хотим иметь какую-либо Утопию, у нас должна быть ясная общая цель и большое и стойкое движение воли, чтобы преодолеть всех этих неизлечимо эгоистичных инакомыслящих…. Совершенно очевидно, что эта Утопия могла возникнуть не случайно или в результате анархии, а в результате скоординированных усилий и сообщества дизайнеров…. Такой мир, как эта Утопия, создан не случайным случайным сотрудничеством потакающих своим желаниям людей…. И неограниченное соревнование за наживу, просвещенный эгоизм, который тоже подводит нас….За всем этим материальным порядком, этими усовершенствованными коммуникациями, усовершенствованными общественными услугами и экономическими организациями должны быть мужчины и женщины, желающие всего этого… Ни один человек, ни одна преходящая группа людей не могла упорядочить и выдержать эту огромную сложность. У них должна быть коллективная… цель.

На протяжении всей серии The Invisible Man ясно, что Уэллсу не нравится идея персонажа, действующего вне рамок какой-либо центральной власти и, следовательно, вне всякого централизованного контроля.Человек-невидимка олицетворяет все, что Уэллс не доверяет в стихийном рыночном порядке. Гриффин — наименее предсказуемый из людей. Он может появиться где угодно в любое время и вмешаться в работу самого тщательно продуманного правительственного плана. Он действительно является худшим кошмаром правительственного бюрократа: например, как вы можете обложить налогом человека, если вы его даже не видите?

Ближе к концу истории Гриффин начинает вести себя как заклятый враг государственной власти, террорист.Он надеется подорвать власть правительства с помощью случайных актов насилия, которые продемонстрируют его неспособность утвердить свою власть и поддерживать порядок. Соответственно, The Invisible Man развивает то, что составляет видение Уэллса хорошо организованного общества. Столкнувшись с угрозой убийственного насилия со стороны Гриффина, сообщество, наконец, организовалось — в огромную охоту, от которой не может спастись даже человек-невидимка. Гриффин был вызовом тому, что Фуко и другие называют паноптическим характером правительства — его способностью заглядывать в каждый уголок общества и, таким образом, контролировать всю деятельность его граждан.С помощью общенациональной сети власти Уэллса позаботятся о том, чтобы Гриффин больше не мог ускользать от их наблюдения:

Сельская местность начала самоорганизовываться с невероятной быстротой. К двум часам даже он мог бы покинуть район, сев на поезд, но через два это стало невозможно. Каждый пассажирский поезд, идущий вдоль огромного параллелограмма между Саутгемптоном, Винчестером, Брайтоном и Хоршемом, ехал с запертыми дверями, и движение товаров было почти полностью остановлено.И в большом круге в двадцать миль вокруг Порт-Бэрдока люди, вооруженные ружьями и дубинками, в настоящее время выступили группами по три-четыре человека с собаками, чтобы бить дороги и поля. Конные полицейские ехали по проселочным дорогам, останавливаясь у каждого коттеджа.

Уэллс случайно показывает свое истинное лицо здесь. Это видение глубоко тоталитарно; враждебность к Человеку-невидимке легко переходит во враждебность к обычной коммерции, да и вообще к свободному и спонтанному движению любого человека.

Общенациональный драгнет обнажает то, что слишком часто было кошмарным результатом социалистической мечты: превратить общество в вооруженный лагерь, что сам Уэллс описывает как «осадное положение». Ничто в стране не может перемещаться без ведома правительства, и любое право на неприкосновенность частной жизни было приостановлено. В ряде моментов ранее в истории Гриффин защищен традиционным англосаксонским уважением к гражданским правам. Даже когда власти подозревают его в совершении преступлений, они неукоснительно соблюдают процедуры, призванные защитить человека от необоснованного вмешательства государства в его жизнь, например, требование о выдаче ордера на обыск.

Но к концу истории всякое представление о правах человека исчезло, и правительство ведет тотальную войну против одного из своих граждан. Уэллс может привести доводы в пользу уникальной опасности человека-невидимки, но все же можно поразиться несоразмерности между силой одинокого человека, такого как Гриффин, и огромными силами, мобилизованными, чтобы поймать и уничтожить его. В конце Уэллс показывает мятежного человека, буквально раздавленного массой настроенного против него сообщества, что Уэллс называет «давлением толпы».

Как раз в тот момент, когда Человек-невидимка угрожает ускользнуть от контроля властей в Англии, он на мгновение выходит из-под контроля Уэллса и как писатель. В главе 26 Гриффин, наконец, становится невидимым даже для своего автора. Уэллс обычно командовал своими персонажами, мог описать их движения и даже дать нам доступ к их сокровенным мыслям. Но внезапно он теряет из виду свое собственное творение:

После этого на несколько часов Человек-невидимка вышел из человеческого тела. восприятие.Никто не знает, куда он пошел и что сделал. Но можно представить, как он спешит через жаркий июньский полдень… и укрывается… среди зарослей Хинтондина…. Это кажется ему наиболее вероятным убежищем… Интересно, в каком состоянии он мог быть в то время и какие планы он разработал… Во всяком случае, он исчез из человеческого поля зрения около полудня, и ни один живой свидетель не может сказать, что он делал до половины третьего.

Это странный момент в научной фантастике Уэллса. Он редко интересовался эпистемологическими проблемами в художественной литературе и обычно довольствовался тем, что рассказывал свои истории прямо, не беспокоясь о том, откуда его рассказчики знают то, что они знают.Но здесь Уэллс обращает внимание на вымышленность своей истории, и, действительно, на протяжении всей оставшейся части этой главы он представляет себя ограниченным рассказчиком, который вынужден прибегать к рядовым предположениям: «Мы ничего не можем знать о деталях встречи» или Но это чистая гипотеза ». Уэллс не полностью контролирует свою историю; он не может дать полного объяснения действия, которое обычно дает своим читателям. Благодаря неуловимости Человека-невидимки, собственная история Уэллса угрожает стать для него непонятной.

В этот редкий момент в его научной фантастике мы можем получить представление о том, что объединяет писателя Герберта Уэллса и социалиста Герберта Уэллса — оба верят в централизованное планирование. Уэллс привык тщательно строить свои романы, чтобы строго контролировать их структуру. Его отличает, по крайней мере, в его ранних научно-фантастических работах, скудность сюжетов, тот факт, что он обычно исключает посторонние предметы и сосредоточен на своих тематических проблемах. Он почти никогда не дает свободы своим персонажам.Они существуют только для того, чтобы осуществлять его замысел и выражать его идеи. Одна из причин, по которой Уэллс не был фаворитом среди литературных критиков, заключается в том, что его романы кажутся им тематически дидактическими и технически бесхитростными, что является еще одним способом сказать, что Уэллс не увлекается модернистской фантастикой, которая дает персонажам определенную автономию. и их точки зрения. Мир научно-фантастического романа Уэллса может быть окружен хаосом и катаклизмами — умирающими солнцами, мятежными зверолюдями, вторжением марсиан, бесчинством гигантских насекомых — но сам роман остается упорядоченным и явно находится под руководством автора.

«В этот редкий момент в его научной фантастике мы можем увидеть то, что объединяет писателя Х. Г. Уэллса и социалиста Г. Г. Уэллса — оба верят в централизованное планирование».

Эта одержимость контролем, похоже, перешла в отношение Уэллса к политике и экономике. Он ожидал, что общество будет так же упорядочено и централизованно запланировано, как один из его романов.

Как писатель, Уэллс всегда искал завершение, искусно составленную историю, которая обретет форму раз и навсегда.Но на свободном рынке истории не работают с четкими формами и четкими результатами хорошо написанных романов. Рынок всегда находится в движении, постоянно приспосабливаясь к меняющимся обстоятельствам в мире природы и меняющимся желаниям и взглядам потребителей. Отсюда неприязнь Уэллса к рынку. Как и у многих художников, социализм Уэллса имеет эстетическое измерение. Как писатель, перед ним постоянно стояла одна модель порядка: если у романа есть форма, это, кажется, является результатом единого сознания, планирующего произведение.Эстетическая неприязнь Уэллса к непредвиденным обстоятельствам настраивала его против стихийного порядка рыночной экономики. Он привык к статическому совершенству художественного произведения, в котором ничего не оставляется на волю случая, а автор берет на себя ответственность за то, чтобы связать все концы с концами заключением. Говоря о своем собственном утопическом порыве, Уэллс описывает, как «простое удовольствие от полноты, удержания и контроля всех нитей овладевает им». Этот идеал контроля может стать отличным планом для художественной литературы (тщательно продуманная история), но он предлагает плохой вариант для общества (тоталитаризм и полное подчинение индивида сообществу).

IV.

Чтобы более полно понять враждебность Уэллса как творческого писателя к Человеку-невидимке и капиталистическому порядку, который он представляет, мы должны вернуться к его характеристике Гриффина. В традициях Виктора Франкенштейна «Гриффин» — портрет ученого в молодости. Уэллс сознательно исключает все аспекты сотрудничества в научных исследованиях и представляет Гриффина как одинокого творческого гения, действующего как художник-романтик в одиночку и на периферии общества.В силу своей невидимости он становится своего рода отмеченным человеком, фигурой Каина, явно отличающейся от своих собратьев-людей и неспособной участвовать в обычных удовольствиях общественной жизни.

Его изоляция питает и подпитывается его творчеством, и Гриффин становится примером знакомого романтического принципа, согласно которому, чтобы быть творцом, нужно быть готовым страдать из-за своего творчества. Как мы видели, Уэллс очень критически относится к своему Человеку-невидимке до такой степени, что изобретательно встает на сторону его врагов.И все же, как и большинство авторов, Уэллс не мог в какой-то степени не посочувствовать своему главному герою. В самом деле, было бы странно, если бы Уэллс, писатель-фантаст, не отождествлял себя с Гриффином, ученым-провидцем.

Таким образом, Человек-невидимка, помимо того, что он является символом капиталистического строя, может рассматриваться как автопортрет Уэллса. Как и его создатель, Гриффин опередил свое время, настолько далеко, что публика не может оценить его гений. Таким образом, Гриффин может дать нам представление о темной стороне своего создателя — писатель, возможно, раскрыл больше, чем хотел, о своей психологии и, в частности, о своей враждебности к рыночной экономике.Гриффин считает себя богом среди людей — действительно, он играет эту роль по отношению к своему слуге, Томасу Марвелу, который даже обращается к нему как «Господь». В частности, Гриффин считает себя чем-то вроде ницшеанского сверхчеловека, возвышающегося над обычными моральными ограничениями, которые обычные люди вынуждены соблюдать. Но в то же время «Гриффин» представляет собой блестящее исследование того, что Ницше назвал ressentiment . Во многих отношениях его схема невидимости — это попытка компенсировать его глубокое чувство неполноценности, неполноценности и бессилия.

«Гриффин может дать нам представление о темной стороне своего создателя — писатель, возможно, раскрыл больше, чем хотел, о своей психологии и, в частности, о своей враждебности к рыночной экономике».

Происходящий из скромных семей, постоянно испытывающий недостаток в деньгах, Гриффин — классический пример человека, который пытается подняться в мире благодаря своему уму; он отчаянно хочет «прославиться одним ударом». По его собственным словам, он завидует другим исследователям и параноик, что они украдут и возьмут на себя ответственность за его открытия.Гриффин обнаруживает, что одержим мелкими разочарованиями, в основном тяжелой работой его карьеры учителя, в окружении «зияющих, глупых студентов» и под постоянным давлением с целью опубликовать или умереть. Когда он, наконец, заявляет о своих мотивах стать невидимым, Гриффин ясно раскрывает свою психологию:

И я увидел, не омраченный сомнениями, великолепное видение всего, что невидимость может означать для человека…. А я, убогий, обездоленный, скованный демонстрант, обучающий дураков в провинциальном колледже, мог бы вдруг стать… этим.

Короче говоря, Гриффин чувствует себя ужасно недооцененным обществом. Он знает, что умнее окружающих его людей, но многие из них зарабатывают больше денег или занимают более почетные должности. Общество не вознаграждает интеллект в достаточной степени, чтобы удовлетворить Гриффина. Его схема невидимости — это попытка наконец использовать свой интеллект, чтобы получить награды и привилегии, в которых ему отказывали. Гриффин пытается что-то доказать, поскольку он говорит невежественным жителям Ипинга: «Вы не понимаете, — сказал он, — кто я или что я.Я покажу тебе. Клянусь небесами! Я покажу вам ».

Гриффин испытывает глубокое презрение к обычным людям, которых он также считает ниже себя в одном качестве, которое он ценит: интеллект. Вот почему его расстраивает тот факт, что обычный человек, такой как Марвел может помешать его планам: «Работать годами, планировать и строить заговоры, а затем заставить какого-нибудь неуклюжего слепого идиота возиться с вашим курсом! Все мыслимые виды глупых существ, которые когда-либо были созданы, были посланы мне навстречу.«Презрение Гриффина к глупости обычного человека означает, что он презирает рыночную экономику и то, как она распределяет богатство. В конце концов, именно рыночная экономика лишила Гриффина вознаграждений, которых он, по его мнению, так заслуживает. Гриффин делает из своей невидимости, чтобы перераспределить богатство, отобрать его у устоявшихся владельцев собственности и направить его потоком в своем собственном направлении. В той мере, в какой Человек-невидимка стремится устранить несправедливость рыночной экономики, которая, по его мнению, устраняет не вознаграждая должным образом за заслуги, его можно назвать социалистом.

Может показаться, что я противоречу самому себе, представляя Человека-невидимку Уэллса в один момент символом капитализма, а в другой — социализма. Но я считаю, что это противоречие кроется в самом романе Уэллса, что он непоследовательно изображает свою центральную фигуру. Во многих отношениях Уэллс пытался описать капиталистический менталитет в образе Человека-невидимки, но он, очевидно, вложил слишком много себя в своего главного героя и в итоге одновременно изобразил менталитет политического провидца, человека, который пытается переделать мир, чтобы он соответствовал его образу справедливого социального порядка.Действительно, в нескольких местах романа Человек-невидимка больше похож на радикального революционера, чем на капиталистического бизнесмена. Он вынашивает идею правления террора, чтобы установить и укрепить свою власть: «Портвейн Лопух больше не подчиняется Королеве, … он подчиняется мне — Ужасу! Это первый день года первой новой эпохи, — Эпохи. Человека-невидимки. Я — Человек-невидимка Первый ». Вряд ли это язык свободного рынка. Как показывает провозглашение Гриффином новой эры, это фактически язык революционного тоталитаризма.

«В той мере, в какой Человек-невидимка стремится исправить несправедливость рыночной экономики, которая, по его мнению, не вознаграждает должным образом, его можно назвать социалистом».

Утверждая, что он может шпионить в любой уголок общества и присвоив себе право казнить любого, кого он выберет, Человек-невидимка становится зеркальным отражением паноптического тоталитарного режима, настроенного против него. Его модель порядка — это не свободный рынок, а абсолютная монархия. Провозглашая себя «Человеком-невидимкой первым», Гриффин только делает логический вывод из своей веры в свое умственное превосходство над всем человечеством.Он умнее всех остальных мужчин; следовательно, он должен иметь возможность управлять ими и наводить порядок в их жизни. По-своему Человек-невидимка становится глубоко атавистической силой, желающей вернуть Англию в ее нелиберальное прошлое, заменяя единоличным правлением сверху любое стихийное упорядочение рыночных сил снизу.

В качестве блестящего примера ressentiment , Гриффин позволяет нам наблюдать психологию современного отчужденного интеллектуала и его типично антикапиталистический менталитет.Чувствуя, что рыночная экономика обращается с ним несправедливо, недостаточно вознаграждая его талант и гений, Гриффин действительно является прототипом современного интеллектуала. Такое отношение помогает объяснить, почему так много художников, ученых, академиков и других представителей интеллектуальной и культурной элиты отвергли капитализм и приняли социализм. Они фантазируют о том, что социалистический порядок устранит несправедливость рыночной экономики, потому что, подобно Гриффину, они тайно воображают, что они будут отвечать за централизованно планируемую экономику и, таким образом, смогут перенаправить поток вознаграждений по своему усмотрению.

Сам Уэллс является прекрасным примером этого менталитета, который может объяснить, почему он так хорошо изображает Гриффина. Как и Гриффин, Уэллс происходил из скромных семей, проводил время в качестве учителя и использовал свой ум (гораздо более успешно), чтобы подняться в мире и прославиться.

Рассказы Уэллса о собственном опыте учителя подозрительно напоминают рассказ Гриффина. Рассмотрим этот отрывок из Autobiography , p. 242, описывающий свою первую преподавательскую работу:

Я понял, что моя карьера оказалась в очень неловком тупике…. Мне теперь ничего не оставалось, как придерживаться этого хотя бы на год, купить одежду получше, сэкономить несколько фунтов, усердно работать над написанным и надеяться на какой-то шанс спастись … Была та летняя погода. и мое возвращающееся здоровье и бодрость длились вечно, я должен был медленно ослабить свои бесполезные литературные усилия и полностью примириться с ролью второразрядного учителя средней школы.

Уэллс еще больше похож на Гриффина в письме в ответ на его второе преподавательское задание: «Я пострадал как сын не очень обеспеченных и довольно неграмотных родителей от рук этих схоластических пиратов, и я не думаю, что Я мог бы избежать шанса воткнуть нож под ребра этой системы мошенничества, если бы все мои друзья стояли на противоположной стороне »(цитата из Norman and Jeanne MacKenzie, Life , p.80).

Более того, несмотря на свои социалистические наклонности, Уэллс очень презирал простых людей и считал, что обществом должно править сверху интеллектуальная элита.

Эти взгляды всплывают на поверхность и на самом деле весьма заметны в Человек-невидимка . Мы уже видели, что, хотя Уэллс в конечном итоге на стороне жителей деревни против Гриффина, он представляет их в негативном свете, высмеивая их простодушие. Жители деревни, какими их изображает Уэллс, никогда не смогли бы самостоятельно защитить себя от такого гения, как Гриффин.Они были бы обречены без вмешательства доктора Кемпа, помощника врача Гриффина, который пытается завербоваться на его сторону, но быстро поворачивается против него. Когда Уэллс создает ситуацию, требуется, чтобы один интеллектуальный человек противодействовал гнусным планам другого интеллектуального человека. Кемп показывает свой превосходный интеллект в том, как он сразу же оценивает Гриффина и осознает всю степень угрозы, которую невидимый человек представляет для Англии и человечества.

Более того, именно Кемп, и только Кемп, придумывает все планы организации общества для поимки Гриффина (глава 25).Кемп — своего рода дублер Гриффина. Они вместе учились в колледже, и Кемп по-своему разделяет научные амбиции Гриффина — «работа, над которой он работал, принесет ему, как он надеялся, стипендию Королевского общества, настолько высоко он думал об этом». Но Кемп также является двойником самого Уэллса, о чем свидетельствует один, казалось бы, посторонний отрывок:

Через пять минут, в течение которых его разум погрузился в отдаленные размышления о социальных условиях будущего и, наконец, потерял себя во временном измерении. Доктор Кемп со вздохом очнулся, снова открыл окно и вернулся к своему письменному столу.

Кемп, кажется, готовится написать собственный роман Уэллса, Машина времени . Этот отрывок убедительно свидетельствует о том, что Кемп является суррогатом Уэллса в романе и что, когда он представляет Кемпа как спасителя Англии, он воображает себе не меньшую роль.

В роли Кемпа в « Человек-невидимка » мы видим, как в Англии конца девятнадцатого века социализм принял особенно аристократическую форму. Социалистическая доктрина казалась способом подавления всех производительных сил, которые были высвобождены политикой свободного рынка, сил, которые казались хаотичными и анархическими для привередливых англичан, таких как Уэллс, и, казалось, угрожали сохраняющемуся господству культурных элит, оставшихся от аристократического прошлого .Уэллс надеялся заменить старую аристократию по рождению новой аристократией с талантами, особенно интеллектуальными и артистическими, но, тем не менее, его основная позиция оставалась аристократической и антидемократической. Можно обнаружить сильный элемент социалистического эквивалента noblesse decle в Уэллсе; его забота о простом человеке смешана с большой долей снисходительности, если не с прямым презрением. В силу своего превосходного интеллекта и образованности Уэллс считал себя вправе показывать англичанам, как им следует жить, как им следует организовать свое социальное и экономическое существование.Это своеобразное ницшеанство социализма Уэллса. Как и его современник Джордж Бернард Шоу, Уэллс сумел совместить веру в социалистическую доктрину с верой в то, что только своего рода ницшеанский сверхчеловек может успешно ее реализовать. Он считал, что если общество должно быть спасено, то это может быть не коллективными усилиями, а только работой одного великого человека или, возможно, группы великих людей, элитного братства. В его более позднем романе « Пища богов » требуется группа ницшеанских сверхлюдей в форме буквальных гигантов, чтобы навести рациональный и социально справедливый порядок в Англии.

Если тогда мне кажется, что я дал противоречивый отчет о Человеке-невидимке , причина в том, что фундаментальное противоречие лежит в основе мышления Уэллса. Он отстаивал социалистический идеал сообщества, и в то же время он видел форму героического индивидуализма как единственный путь к социализму. Колебания Уэллса между социализмом и героическим индивидуализмом помогают объяснить его противоречивое изображение Человека-невидимки, по сути, основную бессвязность Человека-невидимки как символа.Но именно эта непоследовательность делает работу The Invisible Man такой чрезвычайно полезной для анализа. Уэллс, возможно, намеревался дать критический анализ капитализма, но в конечном итоге он предоставил материалы для критики своей собственной позиции и, в более общем плане, склонности художника-интеллектуала к социализму. Прежде всего, портрет Человека-невидимки Уэллса учит нас, как презрение к простому человеку и презрение к рыночной экономике на самом деле идут рука об руку. Социализм Уэллса носит в высшей степени эстетический и аристократический характер; это коренится в его убеждении, что как артистический провидец он превосходит обычную массу человечества.

Эта статья является выдержкой из главы 6 книги «Литература и экономика свободы: стихийный порядок в культуре» .

Регистр Брукингса | «Человек-невидимка» — отличный научно-фантастический рассказ

«Человек-невидимка» в наши дни привлекает много внимания.

Роман был написан Гербертом Уэллсом в 1897 году. Только что вышел фильм с Элизабет Мосс в главной роли, режиссер Ли Уоннелл. Ваннелл взял оригинальную идею Уэллса о человеке, который может сделать себя невидимым, а также преимущества, которые это дает ему, и создал современную адаптацию для поколения #MeToo.

Если вы хотите оригинальный научно-фантастический рассказ, возьмите роман.

Незнакомец врывается в карету и лошадей во время февральской метели и занимает комнату. Он с ног до головы покрыт шляпой и пальто; его лицо было закрыто очками и бинтами. Хозяйка, миссис Холл, предполагает, что с ним произошел несчастный случай или какая-то операция, что вызывает у нее сочувствие.

Он говорит ей, что приехал в деревню Ипинг на юге Англии, чтобы работать в одиночестве, и он не хочет, чтобы его беспокоили.Как только его багаж приходит, и он начинает свои «действительно очень срочные и необходимые расследования», наблюдательные люди в «Тренере и лошадях» могут слышать все разговоры от незнакомца, запертого в его комнатах. Но моменты, когда они застают его врасплох, поистине шокируют: кажется, что ему не хватает частей лица и другой анатомии. Один мужчина клянется, что у незнакомца нет руки, но не может объяснить, что его держит в рукаве.

Тогда тихая деревня Ипин ошеломлена ограблением, в первую очередь, дома священника! За кражей со взломом следуют и другие странные вещи, каждая из которых более фантастична и необъяснима, чем предыдущая.

Все время поведение незнакомца становится все более и более эксцентричным, превращая сочувствие миссис Холл в гнев, когда незнакомец откладывает оплату счета. Она прямо говорит ему о долге, что приводит к потрясающему откровению, что этот мужчина … совершенно … невидим!

Лучшая научная фантастика сочетает в себе невозможное с повседневным — и Герберт Уэллс уловил это в этой истории.

Уэллс взял фантастическую предпосылку — полностью невидимого человека — и воплотил эту идею в жизнь.Как работает невидимость и чем она вызвана? Как бы мужчина действовал? Как бы он перебрался из одного места в другое? Как элементы повлияют на него? И, самое главное, как невидимость повлияет на его разум?

«Моя голова уже кишела планами всех диких и чудесных вещей, которые я теперь безнаказанно делал», — сказал Человек-невидимка.

Одним из ужасающих аспектов этой истории является тот факт, что никто никогда не знает, когда Человек-невидимка находится прямо рядом с ними. Уэллс играет на страхе каждого знать, что что-то есть, но не может этого увидеть.Он также фиксирует истерию того, что происходит, когда этот страх овладевает людьми, и того, что он заставляет их делать.

Уэллс действительно заслужил титул «отца научной фантастики», но вы также можете увидеть корни жанра ужасов. Он знаток социальных комментариев и психологии стресса.

Стиль письма и диалогов

Уэллса немного устарел, поэтому история, вероятно, не будет так гладко для современных читателей, как современный роман, но «Человек-невидимка» стоит прочитать как исследование человеческой природы и того, что люди из себя представляют. способны действовать, когда думают, что достаточно хитры, чтобы их не поймали.

Если имя Герберта Уэллса звонит, значит, должно. Помимо «Человека-невидимки» Уэллс написал множество классических научно-фантастических произведений, таких как «Машина времени» (1895 г.), «Остров доктора Моро» (1896 г.) и «Война миров» (1898 г.). в радиопередачу в 1938 году, вызвавшую всеобщую панику, потому что люди думали, что марсиане действительно вторгаются. Для получения дополнительной информации найдите Х. Г. Уэллса.

Подробная ошибка IIS 8.5 — 404.11

Ошибка HTTP 404.11 — Не найдено

Модуль фильтрации запросов настроен на отклонение запроса, содержащего двойную escape-последовательность.

Наиболее вероятные причины:

• Запрос содержал двойную escape-последовательность, а фильтрация запросов настроена на веб-сервере, чтобы отклонять двойные escape-последовательности.

Что можно попробовать:

• Проверьте параметр configuration/system.webServer/security/requestFiltering@allowDoubleEscaping на хосте приложения.config или файл web.confg.

Подробная информация об ошибке:

0x400006045

Дополнительная информация:

Это функция безопасности. Не изменяйте эту функцию, пока не полностью осознаете масштаб изменения. Перед изменением этого значения следует выполнить трассировку сети, чтобы убедиться, что запрос не является вредоносным.Если сервер разрешает двойные escape-последовательности, измените параметр configuration/system.webServer/security/requestFiltering@allowDoubleEscaping. Это могло быть вызвано неправильным URL-адресом, отправленным на сервер злоумышленником.

Просмотр дополнительной информации »

Amazon.com: The Invisible Man eBook: Wells, H.G .: Kindle Store

Эта работа является частью серии «Аннотированный Х. Г. Уэллс» от McFarland.

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Одаренный ученый Гриффин нашел способ сделать себя невидимым, но, к своему разочарованию, не смог повернуть эксперимент вспять.Освобожденный от ограничений закона и отвергнутый обществом, которое его боится, Гриффин впадает в жестокость.

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

«Это, несомненно, окончательное издание шедевра Герберта Уэллса, столь же свежее сегодня в своей творческой силе, как и в тот день, когда он был написан; но здесь обновлено превосходным введением, примечаниями и обширной коллекцией приложений современников Уэллса. . » (Брайан У. Олдисс, автор трилогии «Гелликония»; «Billion Year Spree: A History of Science Fiction» и, совсем недавно, «White Mars: or The Mind Set Free: A 21st Century Utopia»)

«Это бесценное издание книги. текст, играющий решающую роль в современной культуре.Обладая своей скрупулезной стипендией и обширными знаниями, Раддик создает великолепное вступление и богатый выбор контекстуальных материалов ». (Х. Брюс Франклин, автор книги« Звезды войны: супероружие и американское воображение и будущее совершенное: американская научная фантастика » Девятнадцатый век)

«Раддик предлагает обширное и стимулирующее Введение в это богато задокументированное издание одного из великих исходных текстов современной научной фантастики. Обычные читатели, студенты и ученые будут благодарны за исчерпывающие приложения, в которых представлен полный выбор научных, философских и культурных контекстов, из которых впервые возникла «Машина времени».Это должно быть научное издание в ближайшее время ». (Дуглас Барбур)

« Структура книги Раддика позволяет легко отобразить сложность «Машины времени», в то время как важные материалы обеспечивают основу для глубокого и детального изучения. Впечатляющая стипендия гарантирует, что он останется полезным ресурсом для учителей, важным для библиотек и особенно подходящим для студентов или новичков в каноне Уэллса ». ( Journal of the Fantastic in the Arts )

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

«Я лично считаю, что величайшим из ныне живущих английских писателей был Г. Дж. Уэллс». — Аптон Синклер

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Устрашающее чтение от корки до корки, НЕВИДИМЫЙ ЧЕЛОВЕК идеально подходит для аудиоформата. Захватывающий сюжет, эксцентричные персонажи и увлекательные диалоги могут ошеломить рассказчика, но британский актер Дэниел Филпотт — человек для этой работы. Его голос энергичен на протяжении всей книги и перекликается с ироническим тоном автора.Его вокальные характеристики удивительно разнообразны — от пожилых болтунов до деревенских констеблей. Большая часть диалогов чрезвычайно юмористична из-за диапазона акцентов Филпотта. Человек-невидимка, безумно эгоистичный, оживает благодаря тому, что Филпотт описывает его взрывы ярости и рассеянные мысли. Несмотря на то, что главного героя Уэллса сложно представить, повествовательное мастерство Филпотта дает понять, почему этот роман является такой запоминающейся классикой. — Д.М.У. © AudioFile 2011, Портленд, Мэн

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.В этих роскошных изданиях два шедевра Уэллса украшены красной ковровой дорожкой. Наряду с аннотированными текстами они содержат научные введения и приложения, библиографии, иллюстрации и указатели. Хотя для большинства публичных библиотек они, возможно, немного дороги, академические коллекции, поддерживающие английские факультеты, обязательно должны инвестировать в эти тома.
Copyright 1998 Reed Business Information, Inc.

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

4-7 классы — St.Чарльз Плейерс исполняет это читательское исполнение классической истории Герберта Уэллса в театральном стиле. Использование соответствующих звуковых эффектов и чередования читателей позволяет слушателям различать персонажей и развивать чувство места и времени. Живое повествование будет удерживать внимание слушателей от начала до конца. История начинается с викторианского ученого-революционера, который утверждает, что изобрел машину, которая позволяет ему путешествовать во времени. Используя воспоминания, он рассказывает о своих приключениях в футуристическом мире, который он посещает на своей машине времени, группе скептически настроенных друзей.Эта сокращенная версия будет хорошо работать в качестве введения в классическую литературу в начальных классах, но для старших школьников в ней опускается слишком много оригинального текста. Подумайте о добавлении этого названия в коллекции аудиокниг, посвященные классической, проверенной временем литературе.
Сара Приелипп, Библиотечная система округа Чиппева, Маунт Плезант, штат Мичиган,
Copyright 2002 Cahners Business Information, Inc.

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Захватывающий и занимательный рассказ об ужасе и напряжении, а также мощная фаустовская аллегория высокомерия и вышедшей из-под контроля науки «Человек-невидимка» остается одной из знаковых историй в литературе научной фантастики.Гениальный ученый открывает секрет невидимости, но его грандиозные мечты и сила, которую он высвобождает, заставляют его по спирали впадать в интриги, безумие и убийства. Вдохновленный бесчисленными подражаниями и экранизациями, «Человек-невидимка сегодня так же примечателен и актуален, как и сто лет назад. Как отмечает Артур Кларк в своем Введении,« Интерес истории ». . . заключается не в его научных концепциях, а в блестяще проработанном развитии темы невидимости.Если бы можно было быть невидимым, что тогда? »

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

«Я лично считаю, что величайшим из ныне живущих английских писателей был Г. Дж. Уэллс». — Аптон Синклер

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Глава 1

ПРИБЫТИЕ СТРАННОГО ЧЕЛОВЕКА

Незнакомец прибыл в начале февраля, одним зимним днем, из-за пронизывающего ветра и проливного снега, последнего снегопада в году, по склону, гуляя, как казалось, от железнодорожной станции Брамблхерст, и в руке, обтянутой толстой перчаткой, он нес маленький черный чемоданчик.Он был закутан с головы до пят, и поля его мягкой фетровой шляпы скрывали каждый дюйм его лица, кроме блестящего кончика носа; снег навалился ему на плечи и грудь и добавил белый гребень к ноше, которую он нес. Он, шатаясь, врезался в «Карету с лошадьми», скорее мертвый, чем живой, и швырнул свой чемодан вниз. «Огонь, — воскликнул он, — во имя человеческого милосердия! Комната и огонь!» Он топнул ногой и стряхнул с себя снег в баре, а затем последовал за миссис Холл в ее гостиную, чтобы заключить сделку.И с этим долгим представлением, этим и готовым согласием на условия и парой монархов, брошенных на стол, он занял свои апартаменты в гостинице.

Миссис Холл зажгла огонь и оставила его там, а сама пошла готовить ему еду собственными руками. Гость, остановившаяся в Ипинге зимой, была неслыханной удачей, не говоря уже о госте, который не был «торговцем», и она решила показать себя достойной своего счастья. Как только бекон был готов и Милли, ее лимфатический помощник, немного оживилась благодаря нескольким искусно подобранным выражениям презрения, она отнесла тряпку, тарелки и стаканы в гостиную и начала раскладывать их вместе с ними. крайний эклат.Хотя огонь разгорался быстро, она была удивлена, увидев, что ее посетитель все еще был в шляпе и пальто, стоял к ней спиной и смотрел в окно на падающий снег во дворе. Его руки в перчатках были сцеплены за спиной, и он, казалось, погрузился в свои мысли. Она заметила, что талый снег, который все еще покрывал его плечи, падал на ее ковер. «Могу я взять ваши шляпу и пальто, сэр, — сказала она, — и дать им хорошо просохнуть на кухне?»

«Нет», — сказал он, не оборачиваясь.

Она не была уверена, что слышала его, и собиралась повторить свой вопрос.

Он повернул голову и посмотрел на нее через плечо. «Я предпочитаю не снимать их», — сказал он с акцентом, и она заметила, что на нем были большие синие очки с боковыми фарами, а на воротнике пальто был густой косой бак, который полностью скрывал его щеки и лицо.

«Хорошо, сэр», — сказала она. «Как хотите. Через некоторое время в комнате станет теплее».

Он ничего не ответил и снова отвернулся от нее, и миссисХолл, чувствуя, что ее разговоры были несвоевременными, быстрым стаккато разложила остальные предметы на столе и вылетела из комнаты. Когда она вернулась, он все еще стоял там, как каменный человек, с сгорбленной спиной, поднятым воротником и опущенными полями капающей шляпы, полностью скрывая лицо и уши. Она отложила яйца и бекон с большим вниманием и скорее позвала, чем сказала ему: «Ваш обед подан, сэр».

«Спасибо», — сказал он одновременно и не шевелился, пока она не закрывала дверь.Затем он повернулся и подошел к столу с некоторой нетерпеливой быстротой.

Когда она зашла за барную стойку на кухню, она услышала звук, повторяющийся через определенные промежутки времени. Чирк, чирк, чирк — так оно и было, звук ложки, быстро кружащейся по тазу. «Эта девушка!» она сказала. «Вот! Я совершенно забыл об этом. Это она так долго!» И пока она сама закончила перемешивать горчицу, она несколько словесно уколола Милли за ее чрезмерную медлительность. Она приготовила яичницу с ветчиной, накрыла на стол и сделала все, а Милли (действительно помогите!) Удалось только отложить горчицу.А он новый гость и хочет остаться! Затем она наполнила горшок горчицей и, с некоторым величием поставив его на золотой и черный чайный поднос, отнесла в гостиную.

Она постучала и быстро вошла. При этом ее посетитель двигался быстро, так что она мельком увидела белый объект, исчезающий за столом. Казалось бы, он что-то подбирал с пола. Она постучала горчичником по столу, а затем заметила, что пальто и шляпа были сняты и положены на стул перед огнем, а пара мокрых ботинок угрожала ржавчиной ее стальному крылу.Она решительно пошла на это. «Я полагаю, что теперь я могу попросить их высохнуть», — сказала она голосом, который не терпел отрицания.

«Оставь шляпу», — приглушенным голосом сказала посетительница и, обернувшись, увидела, что он поднял голову, сидит и смотрит на нее.

На мгновение она уставилась на него, слишком удивленная, чтобы говорить.

Он держал белую ткань — это была салфетка, которую он принес с собой — на нижнюю часть лица, так что его рот и челюсти были полностью скрыты, и это было причиной его приглушенного голоса.Но не это поразило миссис Холл. Дело в том, что весь его лоб над синими очками был покрыт белой повязкой, а другой закрывал уши, не оставляя открытым ни клочка лица, кроме розового остроконечного носа. Он был таким же ярким, розовым и блестящим, как и вначале. На нем был темно-коричневый бархатный пиджак с высоким воротником на черной льняной подкладке, поднятым вокруг шеи. Густые черные волосы, растекавшиеся как можно ниже и между перевязками, торчали странными хвостами и рогами, придавая ему самый странный вид, который только можно было представить.Эта закутанная и забинтованная голова была настолько непохожа на то, что она ожидала, что на мгновение застыла.

Он не снял салфетку, но продолжал держать ее, как она теперь увидела, рукой в ​​коричневой перчатке и рассматривая ее своими непостижимыми синими очками. «Оставь шляпу», — сказал он очень отчетливо через белую ткань.

Ее нервы начали восстанавливаться после полученного шока. Она снова положила шляпу на стул у огня. «Я не знала, сэр, — начала она, — что …» и перестала смущаться.

«Спасибо», — сухо сказал он, переводя взгляд с нее на дверь, а затем снова на нее.

«Я их сейчас хорошо высушу, сэр», — сказала она и вынесла его одежду из комнаты. Она снова взглянула на его закутанную в белый цвет голову и синие очки, когда выходила за дверь; но салфетка все еще была перед его лицом. Она слегка вздрогнула, закрывая за собой дверь, и ее лицо красноречиво выражало ее удивление и недоумение. «Я никогда», — прошептала она. «Там!» Она тихонько прошла на кухню и была слишком занята, чтобы спросить Милли, с чем она сейчас возится, когда пришла туда.

Посетитель сидел и слушал ее удаляющиеся ноги. Он вопросительно взглянул в окно, затем снял салфетку и возобновил трапезу. Он сделал глоток, подозрительно взглянул в окно, сделал еще глоток, затем встал и, взяв салфетку в руку, прошел через комнату и опустил штору до верха белого муслина, закрывающего нижние стекла. Это оставило комнату в сумерках. Сделав это, он вернулся с более легким воздухом к столу и своей еде.

«Бедняжка попала в аварию или перенесла операцию, или что-то в этом роде», — сказала миссис Дж.Зал. «Какой поворот мне дали повязки, конечно!»

Она насыпала еще угля, развернула прищепку и накинула на нее пальто путешественника. «И они очки! Да ведь он больше походил на шлем божества, чем на человека!» Она повесила его глушитель на угол лошади. «И все время прижимая ручку ко рту. Разговаривая через это! … Возможно, его рот тоже был ранен — ​​может быть».

Она обернулась, как вдруг вспоминает тот, кто. «Благослови мою душу живую!» — сказала она, уходя по касательной; «Ты еще не накормила их, Милли?»

Когда миссисХолл пошел убрать обед незнакомца, ее мысль о том, что его рот, должно быть, тоже был порезан или изуродован в результате несчастного случая, который, как она предполагала, с ним пострадала, подтвердилась, поскольку он курил трубку, и все время, пока она находилась в ней. В комнате он ни разу не расстегнул шелковый шарф, которым он обмотал нижнюю часть лица, чтобы поднести мундштук к губам. И все же это не было забывчивостью, потому что она видела, что он взглянул на нее, когда она тлела. Он сидел в углу спиной к жалюзи и говорил теперь, поев, выпив и согревшись, с менее агрессивной краткостью, чем раньше.Отражение огня придавало красное оживление его большим очкам, которых им до сих пор не хватало.

«У меня есть багаж, — сказал он, — на станции Брамблхерст», и он спросил ее, как он мог его отправить. Он довольно вежливо склонил забинтованную голову, подтверждая ее объяснения. «Завтра!» он сказал. «Нет более быстрой доставки?» и выглядела весьма разочарованной, когда она ответила: «Нет». Была ли она уверена? Нет человека с ловушкой, который бы переступил порог?

Миссис Холл, ничего противного, ответила на его вопросы и завела беседу.»Это крутая дорога вниз, сэр», — сказала она, отвечая на вопрос о ловушке; а затем, схватившись за отверстие, сказал: «Это было там, где поднимали карету год назад и более. Убил джентльмен, помимо своего кучера. Несчастные случаи, сэр, происходят мгновенно, не так ли?»

Но посетителя было не так легко привлечь. «Есть», — сказал он через кашпо, спокойно глядя на нее сквозь свои непроницаемые очки.

«Но им нужно много времени, чтобы выздороветь, сэр, не так ли?. . Там был сын моей сестры, Том, он в шутку порезал руку косой, повалился на нее в поле и, благослови меня! он был связан три месяца, сэр. Вы не поверите. Это регулярно доставляет мне страх перед косой, сэр. «

» Я вполне понимаю это, «сказал посетитель.

» Однажды он боялся, что ему придется прибегнуть к операции … он был настолько плох, сэр.

Посетитель отрывисто рассмеялся, и он, казалось, укусил и убил в рот. «Был ли он?» — сказал он.

«Он был, сэр. И им было не до смеха, так как они сделали для него, как я — моя сестра так много занималась своими малышами. Пришлось сделать бинты, сэр, и бинты, которые нужно было снять. Так что, если я позволю себе осмелиться сказать это, сэр … «

» Вы принесете мне несколько спичек? » сказал посетитель, довольно резко. «Моя трубка вышла».

Миссис Холл внезапно остановили. Это было определенно грубо с его стороны после того, как она рассказала ему обо всем, что она сделала. Она на мгновение ахнула и вспомнила двух государей.Она ходила на матчи.

«Спасибо», — сказал он лаконично, когда она положила их, повернулся к ней плечом и снова посмотрел в окно. Это было слишком обескураживающим. Очевидно, он был чувствителен к теме операций и перевязок. Однако, в конце концов, она не «осмелилась сказать». Но его пренебрежительное отношение раздражало ее, и Милли в тот день было жарко.

Посетитель оставался в гостиной до четырех часов, не давая ни малейшего повода для вторжения.По большей части в это время он был совершенно неподвижен; Казалось бы, он сидел в сгущающейся темноте, курил в свете костра, возможно, дремал.

Пару раз любопытный слушатель мог услышать его у углей, и в течение пяти минут было слышно, что он расхаживал по комнате. Казалось, он разговаривает сам с собой. Потом кресло скрипнуло, когда он снова сел.

ГЛАВА 2

MR. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ТЕДДИ ХЕНФРИ

В ЧЕТЫРЕ ЧАСА, когда было довольно темно и миссисХолл набрался храбрости, чтобы войти и спросить своего посетителя, не хочет ли он выпить чаю. В бар вошел часовщик Тедди Хенфри. «Ради всего святого! Миссис Холл, — сказал он, — но это ужасная погода для тонких ботинок!» Снег на улице падал быстрее.

Миссис Холл согласилась с ним, а затем заметила, что у него есть сумка, и натолкнулась на блестящую идею. «Теперь вы здесь, мистер Тедди, — сказала она, — я была бы рада, если бы вы немного взглянули на старые часы в гостиной». Я ухожу, и они бьют хорошо и сердечно. ; но часовая стрелка не делает ничего, а указывает на шесть.

И, направляясь вперед, она подошла к двери гостиной, постучала и вошла.

Ее посетитель, как она увидела, открыв дверь, сидел в кресле перед огнем, казалось, дремал, с перевязанным. голова склонилась набок.Единственным светом в комнате было красное сияние костра, которое освещало его глаза, как неблагоприятные железнодорожные сигналы, но оставляло его опущенное лицо в темноте, и скудные остатки наступившего дня Через открытую дверь все было для нее румяным, темным и нечетким, тем более что она только что зажгла лампу в баре, и ее глаза ослепили.Но на секунду ей показалось, что у мужчины, на которого она смотрела, был широко раскрыт огромный рот, огромный и невероятный рот, который поглотил всю нижнюю часть его лица. Это было мгновенное ощущение: обвязанная белыми голова, чудовищные выпученные глаза и огромный зевок под ней. Затем он пошевелился, вскочил на стуле, поднял руку. Она широко открыла дверь, так что в комнате стало светлее, и она увидела его более отчетливо с глушителем, прижатым к его лицу, точно так же, как она видела, как он держал салфетку раньше.Ей показалось, что тени обманули ее.

«Вы не возражаете, сэр, этот человек идет посмотреть на часы, сэр?» — сказала она, оправляясь от кратковременного шока.

«Посмотри на часы?» — сказал он, сонно оглядываясь по сторонам, говоря поверх руки, а затем, более полно проснувшись, «конечно».

Миссис Холл ушла за лампой, он встал и потянулся. Затем загорелся свет, и мистер Тедди Хенфри, войдя, столкнулся с этим забинтованным человеком.По его словам, он был «опешен».

«Добрый день», — сказал незнакомец, глядя на него, как говорит мистер Хенфри, с ярким ощущением темных очков, «как на лобстера».

«Я надеюсь, — сказал мистер Хенфри, — что это не вторжение».

«Никакого», — сказал незнакомец. «Хотя, насколько я понимаю, — сказал он, обращаясь к миссис Холл, — эта комната действительно должна быть моей для личного пользования».

—Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Человек-невидимка Х.Дж. Уэллс — Сила характера — Урок писателя

Покопавшись в виртуальном свалке мнений, я подтвердил свое впечатление, что Уэллс написал «Человека-невидимку», прежде всего, как социальную сатиру. Никакая другая сумма не отвечает сложению отдельных частей работы. Но, если это было намерением Уэллса, я не думаю, что он полностью преуспел.

Человек-невидимка не может определиться между сидением в складном кресле комика с клюшкой, наблюдательным постом сатирика, тыкающего свою палку в классную систему, или декоративным стулом яркого драматурга, лихорадочно сочиняющего мелодраму, или классическое место традиционного писателя детективов-убийц.Невозможно устранить это несоответствие, отметив все вышеперечисленное. Я предлагаю вариацию не как сильную сторону работы, а как одну из ее главных слабостей.

Хотя работа начинается как комический поворот, этот читатель быстро улавливал вспышки мелодрамы, пока пламя не охватило историю и не поглотило ее. Идея о том, что ТИМ является сатирой, возникла, я думаю, из презрительной карикатуры Уэллса на его трагического главного героя Гриффина. Я говорю карикатуру, потому что обнаружил, что молодой человек Гриффин — это двухмерное чучело из папье-маше; настолько, что я не мог поверить в него; и презрительный, потому что Уэллс гнался за своей жертвой как одинокая толпа.

Персонаж, на мой взгляд, настолько хлипкий, что Уэллсу пришлось полагаться на безумие, чтобы объяснить драматические повороты сюжета. Когда человек сошел с ума, больше нет необходимости основывать свои решения на полностью развитой личности.

В начале истории в моей голове начали просачиваться ключи к проблеме веса главного героя. Все началось с приезда Гриффина в Ипин. Будет ли человек-невидимка, который якобы хочет оставаться незамеченным, делать то, что он сделал? На мой взгляд, нет.Он сходил с ума, можно поспорить. Но безумие требует иронии, противопоставления прошлой жизни постоянному или резкому упадку. В Griffin нет реального персонажа, который бы измерял контраст. Конечно, это могло быть связано с намеченной сатирой, демонстрирующей всегда очевидное высокомерное отношение высших образованных классов к простым рабочим горожанам.